Христианство. Материалы к чтению (1250015), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Второй пример – метанойя, связанная с любовью. Любовь, как мы говорили, лежит в основе метанойи. Без любви метанойя невозможна. Но любовь предполагает сведение на нет пространства между вами и любимым человеком. Даже если этот человек в другом городе, стране, даже если этот человек умер, а вы его любите, когда вы смотрите на его фотографию, вы фактически сводите на нет пространство, оно исчезает. Такая способность свести пространство на нет – один из предикатов метанойи, одно из ее свойств. Достичь этого сложно, потому что мы присваиваем людей в пространственном отношении. Но высшее достижение монахов в том, что весь мир сведен в их душе и пространственного деления там нет.

- В таком случае не является ли метанойя сутью монашеского делания?

- В идеале, да. Потому что в идеале метанойя с трудом реализуема в социальной жизни. Монахи преобразуют мир, поддерживаемый их молитвой. Молитва – один из способов поддержания стен мира. Но наша задача, задача мирян состоит в том, чтобы пытаться изменить свое сознание, сознание своих близких, детей и привить эту идею как практику самонаблюдения, слежения за своим духовным миром, практику отсева бесконечного мусора, который мы потребляем в жизни. Методологически метанойя очень полезна и нам необходимо объяснять людям, что это такое.

ЗАКОН И БЛАГОДАТЬ

Борис Петрович Вышеславцев (1877-1954)

Закон Моисеев (и. в сущности, всякий закон) касается всех сфер человеческого поведения и человеческой деятельности - религиозно-ритуальной, моральной и правовой. В нем есть важное и неважное, ценное и неценное, божественное и небожественное. Самое ценное в нем - это борьба со злом и запрещение преступления ("не убий", "не укради", "не прелюбо сотвори"). Однако и в этой борьбе, как увидим далее, закон постоянно терпит неудачу Происходит это от того, что радикальное преодоление зла, с христианской точки зрения, достигается не внешним пересечением зла, (не negatio negatkmis (отрицанием отрицания, лат.) Гегеля), не обратным злом, а положительным созиданием добра. Но закон не есть высшая творческая сила. Высшая творческая сила есть любовь. Больше того, любовь есть высшая ценность и святость, венец достижений, ибо "Бог есть любовь". Конечная "цель" евангельского провозвестия, говорит Ап. Павел, "есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры" (1Тим.1:5). Вот чего закон принципиально достигнуть не может. ибо в этих сферах Закон не действует, императив не действует: нельзя приказать или запретить любить; нельзя приказать или запретить "нелицемерно верить", ибо вынудить можно только лицемерие. Сфера чистого сердца - метаномична. Императивы закона касаются лишь внешних поступков и деяний. Вот почему Ап. Павел постоянно употребляет выражение: "дела закона". И вот почему он непрерывно утверждает, что "спасение не от дел" и что "человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа" (Гал.2:16, 3:11). Причина лежит в тон, что чрез дела закона нельзя стяжать Духа (Гал.3:2-10,14). Но что значит быть в духе, жить духовно? Это значит обладать тем "совершенством в совести" (Евр.9:9,14), тем преображением сердца, которое нельзя приказать законом, нельзя вынудить никакими императивами: "плод же духа: любовь, радость, мир. долготерпение, благость, милосердие, вера. кротость, воздержание". Если этих даров духа нет - их нельзя вынудить никаким законом; если они есть - закон не нужен: "на таковых нет закона" (Гал.5:22,23).

В законе, как сказано, есть важное и неважное, есть правда и неправда. Абсолютное соблюдение закона может в конкретном случае превратить summum jus, summa injuria¹. Христос показал, что оно может противоречить любви (напр., соблюдение субботы как абсолютного запрета что-либо делать и, след., делать добро, лечить, спасать упавшую овну (Мф.12:1-13; Ин.5:1-17; Лк.6:1-12; Мк.3:1-7), и потому сам с учениками своими на каждом шагу нарушал закон, утверждая, что " не человек для субботы, а суббота для человека" и "Сын человеческий есть господин и субботы". Эти нарушения строгости закона постоянно ставились Ему в вину фарисеями, а затем и церковной властью. Он не соблюдал субботы, омовений, постов, он присутствовал на пирах, пил вино, он общался с нечистыми, беседовал с мытарями, грешниками, блудницами, самарянами, - и то же делали его ученики! Наконец, он не осудил женщину, которая по закону должна была быть осуждена и побита камнями.

Конечно, все эти нарушения закона являются нарушениями не ради "беззакония", а во имя любви. Но для того, чтобы решать, когда в конкретном случае нужно исполнить закон и когда нарушить, - нужна высшая инстанция, совершенно независимая от закона и стоящая выше закона, Такой инстанцией является вера, как предвосхищение идеалов Царствия Божия, и любовь, связанная с нею, любовь, как непосредственная интуиция Богосыновства. В этом смысле человек выше закона и должен оставаться господином закона.

Николай Александрович Бердяев (1874-1948)

Христианство в своих первичных суждениях не только усомнилось в том, что идея добра является верховной в жизни, но и резко противоположило свою мораль морали, основанной на идее добра и норме добра. В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная идея добра, которая неизбежно является нормой и законом по отношению к человеку, а живое существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему. Христианство поставило человека выше идеи добра и этим совершило величайшую революцию в истории человечества, которую христианское человечество не в силах было вполне принять. Идея добра, как и всякая идея, должна склониться и уступить, когда приходит человек. Не отвлеченная идея добра, а человек есть Божье творение и Божье дитя. Человек наследует вечность, от закона же ничего не останется. Так совершает Евангелие прорыв из морали нашего мира, мира падшего и основанного на различении добра и зла, к морали потусторонней, противоположной закону этого мира, морали райской, морали Царства Божьего. Человек искупается от власти закона. Евангельская этика основана на бытии, а не на норме, она жизнь предпочитает закону. Конкретное бытие, живое существо выше всякой отвлеченной идеи, выше и идеи добро. Евангельское добро и заключается в том, чтобы не считать добро верховным началом жизни, а считать человека таким началом. Евангелие показывает, что люди бывают мерзки и лицемерны из любви к добру, из любви к добру истязают человека и забывают о человеке. Суббота для человека, а не человек для субботы — вот сущность великой нравственной революции, произведенной христианством, в которой человек впервые опомнился от роковых последствий различения добра и зла и власти закона. «Суббота» и есть отвлеченное добро, идея, норма, закон, страх нечистоты. Но «Сын человеческий есть господин и субботы» Христианство не знает нравственных норм, отвлеченных, обязательных для всех и всегда. И потому всякая нравственная задача для христианства есть неповторимо индивидуальная задача, а не механическое исполнение нормы, данной раз навсегда. Так и должно быть, если человек, живое существо выше «субботы», отвлеченной идеи добра. Тогда всякий нравственный акт должен быть основан на бесконечном внимании к человеку, от которого он исходит, и к человеку, на которого он направлен. Евангельская этика искупления и благодати прямо противоположна формуле Канта: нельзя поступать так, чтобы это стало максимой поведения для всех и всегда, поступать можно только индивидуально, и всякий другой должен иначе поступать. Общеобязательность заключается лишь в том, чтобы каждый поступал неповторимо индивидуально, т. е. всегда имел перед собой живого человека, конкретную личность, а не отвлеченное добро.

Такова этика любви. Любовь может быть направлена лишь на живое существо, на личность, а не на отвлеченное добро *. Руководиться в своих нравственных актах любовью к добру, а не к человеку, к живым существам и значит практиковать этику, противоположную христианской, евангельской, быть фарисеем и законником. Выше же любви к ближнему, к человеку стоит лишь любовь к Богу, который тоже сеть конкретное существо, личность, а не отвлеченная идея добра. Любовью к Богу и любовью к человеку исчерпывается евангельская мораль, все же остальное не специфически евангельское и лишь подтверждает закон. Христианство призывает любить «ближнего», а не «дальнего». Это есть очень важное различие. Любовь к «дальнему», отвлеченному человеку и отвлеченному человечеству есть любовь к отвлеченной идее, к отвлеченному добру, а не любовь к человеку. И во имя этой отвлеченной любви люди готовы принести в жертву ближних, живого человека. Такую любовь к «дальнему» мы встречаем в революционной гуманистической морали. Но любовь гуманистическая и любовь христианская очень различны. И различие тут нужно видеть прежде всего в том, что христианская любовь конкретна и лична, гуманистическая же любовь отвлеченна и безлична, что для христианской любви дороже всего человек, для гуманистической же любви дороже всего «идея», хотя бы то была «идея» человечества и человеческого блага. В гуманизме есть, конечно, очень ильные христианские элементы, он христианского происхождения. Высшая человечность раскрыта христианством. Она создана словами Христа, что человек выше субботы, и Христовой заповедью любви к ближнему. Но так же как в христианстве начинают побеждать законники и фарисеи и «суббота», отвлеченная идея добра, ставится выше человека, живого существа, так же и в гуманизме побеждают свои законники и фарисеи и отвлеченная идея блага человечества или прогресса человечества ставится выше человека, живого существа. Величайшее извращение получается на почве ложного понимания «добрых дел». «Добрые дела» начинают понимать не как проявление любви к Богу и к ближнему, к живому существу, не как обнаружение благостной силы, дающей жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как путь осуществления отвлеченной идеи добра, за которое человек получает награду в будущей жизни. Так совершается измена евангельскому откровению любви. «Добрые дела», которые совершаются не из любви к людям и не из заботы о них, а для спасения собственной души, совсем не добрые. Где нет любви, там нет и добра. Любовь не требует и не ждет награды, она сама уже есть награда, есть просветление и преображение бытия, есть луч райского бытия. «Добрые дела», как дела закона, ничего общего не имеют с Евангелием и с христианским откровением, они остаются в мире дохристианском. Помочь ближнему, совершать добрые дела нужно не для спасения души, а из непосредственной любви, для соединения людей, для сочетания душ в Царстве Божьем. Любовь к человеку самоценна.

Характеристики

Список файлов семинаров