Социальные институты (1159384), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Оценивая ход реформ, российские реформаторы обычно использовали показатели, отражающие формальное преобразование институтов, - принятые законодательные акты, доля приватизированных предприятий и т.п. На самом деле это самый поверхностный уровень институциональных преобразований, которые носят сложный, многоуровневый и многосубъектный характер.

Д. Норт проанализировал общий механизм реформирования и эволюции общественных институтов постсоциалистических стран. Он выделил три уровня преобразований и, соответственно, три уровня субъектов институциональной трансформации.

1. Целевая реформаторская деятельность правящего слоя, властных структур, которые изменяют административно-правовые нормы, регулирующие базовые институты общества, вводят новые «правила игры».

2. Инновационная активность определенных социальных групп, которые обычно определяют как «социальную базу реформ», обладающих необходимыми ресурсами и поэтому готовых использовать новые правила и возможности для повышения своего социального статуса. Они формируют новые социальные практики, новые модели поведения, соответствующие новым институциональным условиям.

3. Адаптационное поведение массовых слоев, непосредственно не причастных к инновационной активности. В ситуации изменения правового пространства, возникновения новых социальных отношений, изменяющих условия их жизнедеятельности, они ищут и апробируют новые модели поведения, чтобы приспособиться к новым условиям существования. Именно на этом уровне происходит массовая селекция новых повседневных практик: успешные принимаются и распространяются, неудачные отбрасываются. Накопление инновационных и адаптивных практик приводит к институциональным изменениям.

Таким образом, судьба институциональных реформ в конечном счете решается именно на массовом уровне. Для преобразования общественных институтов недостаточно «росчерка пера». Необходимо стимулирование инновационных процессов, вовлекающих в свою орбиту массовые общественные группы и способных изменить соответствующие социальные практики как конкретные формы функционирования социальных институтов. Сформируются ли соответствующие новым институтам – рынку, частной собственности и т.д. – массовые повседневные практики, станут ли они более эффективными, чем прежние, в решении основных повседневных проблем, с которыми сталкиваются люди? Поскольку ответ на эти вопросы нельзя дать заранее, результат институциональных реформ всегда проблематичен.

Данные Левада-Центра позволяют статистически представить социальный результат российских институциональных реформ.

Получили ли сейчас такие люди, как Вы, возможность увеличить свои доходы, заработки?

2000 2002 2005

февраль ноябрь январь

Да 10 9 11

Скорее да, чем нет 19 20 27

Скорее нет, чем да 32 33 29

Нет 35 34 30

Затруднились ответить 5 4 4

Сумели ли Вы приспособиться к нынешней жизни?

Варианты ответа март 2006 май 2006

Никак не могу приспособиться к нынешней жизни 12 10

Свыклись с тем, что пришлось отказаться от привычного

образа жизни, ограничивая себя в большом и малом 24 22

Приходится «вертеться», хвататься за любую возможность

заработать, лишь бы обеспечить себе и близким терпимую жизнь 29 31

Удалось использовать новые возможности, чтобы добиться

большего в жизни 8 8

Живем как раньше, ничего особенного в последнее время

не изменилось 21 22

Затруднились ответить 6 7

От половины до трех четвертей населения считали, что не получили возможности для улучшения своего материального положения. Лишь треть населения сумела использовать новые правила и возможности для повышения или сохранения своего социального статуса. Более половины населения не может выработать эффективной стратегии адаптации, отказываясь от достижительной стратегии в пользу более пассивных вариантов адаптации – стратегии социального выживания, сохранения прежнего или хотя бы минимально приемлемого социального статуса; стратегии «понижающей» адаптации; стратегии регрессивной адаптации, связанной с вынужденным отказом социальных слоев, обладающих наименьшим социальным ресурсом, от попыток адаптироваться к новым институциональным условиям.

Приведенные данные свидетельствуют о крайней узости социальной базы российских институциональных реформ, а также о том, что в обществе не сложились достаточно эффективные формы общественных отношений и поведенческих практик, позволяющие широким социальным слоям адаптироваться к новым условиям, новым «правилам игры», введенным российскими элитами. Впрочем, в России со времен Петра I модернизация носит элитарно-бюрократический, верхушечный характер, преимущественно в этих социальных границах развертываются все перемены.

Наметившаяся в последние годы некоторая позитивная динамика пока серьезно общую ситуацию не меняет. В предоставленном самому себе обществе сохраняется чувство отчуждения от новых институциональных структур, все сильнее становится ностальгия по прежним институтам – государственной собственности, государственной распределительной системе, государственному регулированию экономики. По данным опросов Левада-Центра за 2000 год, для 50-52 % респондентов наиболее предпочтительными казались государственное планирование и распределение, для 37-33 % - частная собственность и рынок, 13% респондентов затруднились с определением своей позиции. Любая социальная активность, связанная в новыми институтами, продолжает восприниматься массовым сознанием как нарушение прежних (воспринимающихся как «нормальные») норм и практик и описывается преимущественно в криминальных категориях. Такое восприятие в значительной мере связано с доминированием латентных функций новых институтов, формально заявленные функции которых выполняются крайне неэффективно. Так, депутаты лоббируют определенные корпоративные интересы, СМИ «озвучивают» кулуарные интриги элит и т.д.

Массовое отчуждение населения от новых институциональных структур на фоне распада прежней институциональной системы ведет к бурному стихийному развитию (или реставрации) примитивных институциональных форм скорее традиционного, чем модерного типа (таких как патрон-клиентские отношения, землячество и родство и т.п.), формированию неформальных, но устойчивых, криминальных по своей природе, институтов.

Неэффективность новых институциональных структур, запаздывание законодательного обеспечения институциональных преобразований, возникающий в связи с этим институционально-правовой вакуум во взаимоотношениях общества и власти, бизнеса и власти ведет к тому, что они строятся на основе прямых, неформальных, ненормированных отношений, которые приобретают приватный, а не публичный характер, и в силу этого неизбежно тяготеют к криминалу. В этих взаимоотношениях преобладают неформальные, но уже институциализированные способы решения повседневных проблем.

Именно в эту сферу переместилась значительная и, отметим, значимая для населения, часть взаимоотношений общества и государства, общественных отношений в целом. Сетью таких неформально институциализировавшихся отношений опутаны такие формальные институты, как армия, правоохранительные и судебные органы, учреждения высшего образования, медицинские учреждения, органы социального обеспечения и т.п. Между системами официальных институтов, их нормативными установлениями и фактическими нормами и практиками существует разрыв, ведущий к хронической депрессии населения, у которого нет легитимных образцов, моделей эффективного решения повседневных проблем. Значительная часть общественной жизни попала в сферу негосударственного, неформального «теневого», криминального и полукриминального регулирования. Реальные общественные практики, все более выходящие за формальные институциональные рамки, начинают определять облик всей институциональной системы, на их основе происходит социализация населения, его адаптация к новым условиям существования. Это находит свое выражение в кризисе доверия населения практически ко всем официальным институтам, за исключением института президента, который (с избранием президентом В.В. Путина) долго оставался в зоне доверия.

Дисфункция институтов ведет к атомизации общества, к понижению уровня идентичности индивида до семьи, общины, землячества, банды и тому подобных групп. Доминируют индивидуалистические стратегии «налаживания» прямых связей с властными структурами, что ведет к массовой коррупции во всех эшелонах власти. К власти ищут прямой доступ, и пока это удается, не нуждаются в создании каких-то специальных «партий интересов». Это блокирует формирование институтов гражданского общества, поскольку потребность в формальной самоорганизации и публичной политике возникает только тогда, когда происходит отключение от системы неформальных, прямых отношений с властью. Это справедливо как для бизнеса, так и для всего общества. Поэтому коррупция – это (помимо всего прочего) своего рода инстинкт самосохранения властных структур, которым не выстоять против организованного социального действия. С другой стороны, без приемлемой для всех сторон и законодательно обеспеченной институциализации взаимоотношений общества и государства, бизнеса и государства борьба с коррупцией (имеется в виду реальная борьба) может обернуться крахом самой системы в связи с утратой той минимальной гибкости и функциональности, которую она благодаря коррупции приобретает

1. Case study: становление института частной собственности, или особенности приватизации в России.

Цели и задачи российских реформ определялись исходя из все еще доминирующего универсалистского евроцентристского подхода, который, как всегда жестко и однозначно, сформулировал один из современных западных идеологов Ф. Фукуяма: «Для развитых стран не существует модели политической и экономической организации, к которой они могли бы стремиться, кроме демократического капитализма». «Транзит» к новой институциональной системе, отвечающей требованиям политической демократии и рыночной экономики, начинался по известным схемам западной, прежде всего американской, транзитологии.

Необходимо учитывать и то обстоятельство, что институциональная трансформация в России происходит в контексте осуществления программы глобализации, разработанной ведущими мировыми державами на базе принципов Вашингтонского консенсуса. Приватизация государственной собственности, либерализация экономики, структурная адаптация являются важнейшими составляющими этой стратегии.

Основные изменения всей институциональной системы в России связаны с двумя институтами – частной собственностью и рынком. Их формирование сопровождается глубочайшими изменениями всей социальной структуры общества, его ценностно-нормативной, правовой системы. Переход от государственной экономики к смешанной, многоукладной ведет к формированию новых общественных отношений, новых массовых практик, связанных с появлением и развитием предпринимательской деятельности, наемного труда, новой системы социальной защиты и т.д. Переход от административно-командного управления к преимущественно рыночному регулированию требует формирования финансовых рынков, рынка труда, потребительского рынка и т.д., соответствующих моделей массового поведения.

Формирование института частной собственности в России происходило главным образом не на основе развития предпринимательской деятельности, а путем приватизации государственной собственности. Следует отметить, что передача государственной собственности в руки частных лиц осуществлялась не только в процессе разрушения социалистических экономических структур в так называемых постсоциалистических странах, но и в рамках менее масштабных экономических реформ, которые проводились как в развитых странах (Великобритания, Франция), так и в развивающихся странах Латинской Америки и Азии, которые уже располагали значительной частной собственностью и были включены в глобальный рынок. Однако в этих странах приватизация не означала социальной революции и смены общественного строя, как в России.

В мире было использовано несколько моделей приватизации, однако существуют некоторые критерии успеха приватизации, которые могут рассматриваться как универсальные. Это – стабилизирующее воздействие на бюджет, приток иностранных инвестиций, капитализация на фондовом рынке, устойчивый экономический рост после завершения ключевых приватизаций, формирование широкого слоя собственников.

На фоне разнообразия происходивших приватизационных процессов российская приватизация оказалась уникальным экспериментом.

Если говорить об экономической эффективности институциональных реформ в России, то ее показатели исторически беспрецедентны. За период 1990 - 1999 гг. промышленное производство в России упало почти на 60%, в то время как за период Великой Отечественной войны (1940 – 1946гг.) – на 24%. В США во время «великой депрессии» падение производства составило 27%. ВВП сократился на 54%. Продукция мясного и молочного животноводства составляла лишь четверть того, что страна имела в 1990 г., реальные зарплаты – меньше половины уровня 1991 г. В 2000 г. инвестиции составили лишь 20% от уровня десятилетней давности. С 1993 по 2003 г. от приватизации в бюджет поступило всего 9,7 млрд. долларов. Доходы от приватизации в период с начала 90-х по 2000 г. составляли 3% ВВП, с 2000 по 2003 г. – 2% ВВП, т.е. ее эффективность даже снизилась. В Китае за тот же период доходы от приватизации составили 21% ВВП, в Бразилии- 23%. И это притом, что там приватизация не носила тотального характера – были приватизированы лишь некоторые предприятия. В России же к 2003 году было приватизировано 90% собственности.

Не менее удручающим выглядит и социальный эффект российской приватизации. В России сложилась самая высокая концентрация собственности. Сейчас 85% национальных богатств принадлежит 15% населения. При этом половиной из этих 85% богатств обладает всего 1% наиболее богатых россиян. На долю 80% граждан приходится 7% национальных богатств. Таким образом, не решена и еще одна главная задача приватизации – создание широкого социального слоя собственников.

В чем причины? Основной целью приватизации в развитых и развивающихся странах было сокращение обязательств бюджетов, решение долговых проблем, привлечение зарубежных инвесторов, а также надежда на повышение качества управления государственными компаниями. Преимущества приватизации государственных предприятий в этих странах были связаны с тем, что она осуществлялась «по одному», при существующем рынке капитала и устоявшихся правах собственности, развитом (сложившемся) корпоративном управлении и на основе преимущественно прагматических подходов. В постсоциалистических странах важным - а в России основным (решающим) – фактором выбора модели приватизации стало стремление элит использовать ее прежде всего в политических целях, желание как можно быстрее достичь «точки невозврата» к социализму. Наиболее радикальный – российский вариант был обусловлен стремлением политических элит также как можно быстрее и решительнее конвертировать политическую власть в собственность. Это самым негативным образом повлияло как на сам процесс приватизации, которая получила название «номенклатурной», так и на его социальные и экономические последствия.

Характеристики

Список файлов учебной работы