Дидро.Разговор Д Аламбера с Дидро. (1092731), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Дидро. Я того же мнения. Это-то обстоятельство заставляло

меня иногда сравнивать фибры наших органов с

чувствительными вибрирующими струнами. Чувствительная

вибрирующая струна дрожит и звучит еще долго спустя после

того, как ударили по ней. Вот именно такое дрожание,

нечто вроде такого резонанса, необходимо для того, чтобы

предмет стоял пред разумом, в то время как разум занят

рассмотрением присущего ему свойства. Но вибрирующие

струны имеют еще другое свойство: они заставляют звучать

другие струны, и точно таким же образом первая мысль

вызывает вторую, они обе — третью, все три — четвертую и

так далее, так что нельзя поставить границ мыслям,

пробуждающимся и сцепляющимся в голове философа, который

размышляет или прислушивается к своим мыслям в тиши

полумрака. Этот инструмент делает удивительные скачки, и

пробудившаяся мысль иногда заставляет дрожать созвучную

мысль, стоящую с первоначальной в непонятной связи. Если

такое явление наблюдается у звучащих струн, инертных и

отделенных друг от друга, то почему бы не иметь ему места

среди точек, одаренных жизнью и связанных между собою,—

среди фибр, расположенных без промежутков и одаренных

чувствительностью?

Д'Аламбер. Если и это неверно, то, во всяком случае,

очень остроумно. Но я склонен думать, что вы поневоле

наталкиваетесь на затруднение, которого хотели избежать.

Дидро. На какое?

Д'Аламбер. Вы не миритесь с мыслью о существовании двух

различных субстанций.

Дидро. Я не скрываю этого.

Д'Аламбер. Присмотревшись поближе, вы увидите, что из

разумения философа вы делаете существо, отличное от

инструмента, нечто вроде музыканта, который

прислушивается к вибрирующим струнам и высказывается

насчет согласованности их звуков.

Дидро. Возможно, что я дал вам повод к такому возражению,

которого вы, может быть, не сделали бы, если бы приняли в

соображение разницу между инструментом-философом и

музыкальным инструментом. Инструмент-философ одарен

чувствительностью, он—музыкант и инструмент в одно и то

же время. Как в существе чувствующем, в нем возникает

сознание звука тотчас же, как только он производит его, а

как животное он удерживает его в памяти. Эта органическая

способность, связывая в нем звуки, производит и сохраняет

в нем мелодию. Предположите музыкальный инструмент,

одаренный чувствительностью и памятью, и скажите, разве

он не будет самостоятельно повторять арии, которые вы

раньше исполнили на его клавишах? Мы — инструменты,

одаренные чувствительностью и памятью. Наши чувства —

клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и

которые часто ударяют сами себя; вот что, по моему

мнению, происходит в музыкальном инструменте,

организованном так, как вы и я. Причиной, лежащей в

инструменте или вне его, вызывается известное

впечатление; от впечатления рождается ощущение, более или

менее длительное, так как невозможно представить, чтобы

оно возникло и замерло в неделимое мгновение; за ним

следует другое впечатление, причина которого равным

образом кроется внутри и вне живого существа, а затем

brnpne ощущение и голоса, выражающие их в естественных

или условных звуках.

Д'Аламбер. Понимаю. Следовательно, если бы этот

чувствующий и одушевленный инструмент был к тому же

одарен способностью питаться и воспроизводиться, он жил

бы и производил бы один или вместе со своей самкой

маленькие одаренные жизнью и звучащие музыкальные

инструменты?

Дидро. Без сомнения. Что же иное, по-вашему, представляют

собой зяблик, соловей, музыкант, человек? И какую иную

разницу находите вы между чижом и органчиком, с помощью

которого чиж научается петь? Возьмите, например, яйцо.

Оно ниспровергает все теологические школы и все храмы на

земле. А что такое яйцо? Бесчувственная масса, пока не

введен туда зародышевый пузырек. А когда он введен туда,

что оно представляет собой? Опять-таки бесчувственную

массу, так как зародышевый пузырек сам по себе является

лишь инертной и простой жидкостью. Что может сообщить

этой массе другую организацию, чувствительность, жизнь?

Теплота. Что создает теплоту? Движение. Каковы будут

последовательные результаты движения? Не торопитесь

отвечать, присядьте, и будем наблюдать за стадиями

развития. Сначала это — колеблющаяся точка, затем —

ниточка, которая растягивается, окрашивается; потом —

формирующееся тело, у которого появляются клюв, концы

крыльев, глаза, лапки; желтоватая материя, которая

развертывается и производит внутренности; наконец,

это — животное. Животное движется, волнуется, кричит;

я слышу его крики сквозь скорлупу, оно покрывается

пушком, видит. От тяжести голова его качается, клюв

постоянно приходит в соприкосновение с внутренней стенкой

его тюрьмы. Но вот она пробита: животное выходит на волю,

разгуливает, летает, раздражается, бегает, приближается,

жалуется, страдает, любит, жалеет, наслаждается;

оно подвержено таким же аффектам и совершает такие же

действия, как и вы. Будете ли вы вместе с Декартом

утверждать, что это — настоящая, одаренная способностью

подражания машина? Но дети осмеют вас, а философы

возразят вам, что если это машина, то вы тоже машина.

Если вы признаете, что между животным и вами разница

только в организации, вы обнаружите здравый смысл и

разум, вы окажетесь добросовестным мыслителем, но отсюда

сделают против вас вывод, что инертная материя, известным

образом расположенная, пропитанная другой инертной

материей, теплотой и движением, получает

чувствительность, жизнь, память, сознание, страсти,

мысль. И вам придется остановиться на одном из двух

выводов: либо представить себе наличность в инертной

массе яйца скрытого элемента, который ждет процесса

развития, чтобы обнаружить свое присутствие, либо

предположить, что в определенный момент развития этот

невидимый элемент проникает туда через скорлупу. Но что

это за элемент? Занимает он пространство или нет? Как он

проникает туда или развертывается там, не двигаясь? Где

был он? Что делал там или где-нибудь в другом месте? Был

ли он создан в момент, когда понадобился, или существовал

раньше и ждал жилища? Если он был чем-то однородным, то

он был материальным, если же — разнородным, то нельзя

понять ни его инертности до процесса развития, ни его

энергии в развившемся животном. Прислушайтесь к себе, и

b`l станет жалко себя: вы почувствуете, что, для того

чтобы не допустить простого, все объясняющего

предположения — чувствительности как общего свойства

материи или продукта организации, вы противоречите

здравому смыслу и низвергаетесь в пропасть, полную тайн,

противоречий и абсурдных выводов.

Д'Аламбер. Предположение! Легко сказать. Но что, если это

свойство по существу своему несовместимо с материей?

Дидро. А откуда вы знаете, что чувствительность по

существу своему несовместима с материей,— вы, который не

знаете сущности чего бы то ни было: ни материи, ни

чувствительности? Разве вашему пониманию больше доступны

природа движения, его существование в теле и переход из

одного тела в другое?

Д'Аламбер. Не понимая ни природы чувствительности, ни

природы материи, я вижу, что чувствительность — свойство

простое, единое, неделимое и совместимое с делимым

предметом или членом какого-нибудь целого.

Дидро. Метафизико-богословская галиматья! Как, разве вы

не видите, что все свойства, все осязаемые формы, в

которые облечена материя, по существу неделимы? Не

существует ни больше, ни меньше непроницаемости.

Существует половина круглого стола, но не существует

половины круглоты; существует движение в большей или

меньшей степени; но движения как понятия нет в большей

или в меньшей степени; не существует ни половины, ни

трети, ни четверти головы, уха, пальца, равно как

половины, трети, четверти мысли. Если во вселенной нет

молекулы, похожей на другую, а в молекуле нет точки,

похожей на другую точку, то согласитесь, что даже атом

одарен свойством неделимости, неделимой формы;

согласитесь, что делимость несовместима с сущностью форм,

потому что уничтожает их. Будьте физиком или примиритесь

со следствием, когда оно возникло на ваших глазах, хотя

вы и не можете объяснить его связи с причиной. Следуйте

правилам логики и не подставляйте на место одной причины,

которая существует и все объясняет, другую, которая

непонятна, связь которой со следствием еще менее понятна,

которая таит в себе бесконечное множество трудностей и не

решает ни одной из них.

Д'Аламбер. Так что же, если я откажусь от этой причины?

Дидро. Останется признать существование только одной

субстанция во вселенной, в человеке, в животном. Шарманка

— из дерева, человек — из плоти, чиж — из плоти, музыкант

— тоже из плоти, только иначе организованной; но оба они

одного происхождения, одной формации, с одинаковыми

функциями, и ждет их один конец.

Д'Аламбер. Но как же устанавливается согласие звуков

между вашими двумя музыкальными инструментами?

Дидро. Так как животное — чувствующий инструмент,

совершенно похожий на всякий другой одной с ним

конструкции, с одними и теми же струнами, одинаково с ним

подверженный радости, боли, голоду, жажде, болезни,

удивлению, ужасу, то невозможно допустить, чтобы на

полюсе или под экватором оно издавало различные звуки.

Вот почему вы находите почти одинаковые междометия во

всех мертвых и живых языках. Происхождение условных

звуков следует объяснить необходимостью и сродством.

Чувствующий инструмент или животные по опыту узнали, что,

когда они издавали определенный звук, за ним следовал вне

его определенный результат, что, например, другие

ondnam{e им чувствующие инструменты или животные

подходили, уходили, просили, давали, обижали, ласкали, и

все такие результаты связывались в их памяти и в памяти

других с образованием звуков. Заметьте, что люди в

общении между собою прибегают только к звукам и

действиям. А чтобы признать за моей системой всю присущую

ей силу, заметьте еще то, что она считается с той

непреоборимой трудностью, на которую указал Беркли,

выступив против существования вещей. Это был припадок

бреда, когда чувствующий инструмент вообразил, что он

единственный инструмент в мире и что вся мировая гармония

происходит в нем.

Д'Аламбер. По этому поводу многое можно сказать.

Дидро. Это верно.

Д'Аламбер. Например, не совсем понятно, как, согласно

вашей системе, мы образуем силлогизмы и выводим

следствия.

Дидро. Мы не выводим их: все они выведены природой. Мы

только регистрируем соприкасающиеся известные нам из

опыта явления, между которыми существует необходимая или

условная связь,— необходимая в математике, физике и

других точных науках, условная — в морали, политике и

других неточных науках.

Д'Аламбер. Разве связь между явлениями в одном случае

менее необходима, чем в другом?

Дидро. Нет, но причина подвержена слишком многим особым,

ускользающим от нашего внимания колебаниям, чтобы можно

было безошибочно рассчитывать на ожидаемое от нее

следствие. Что обида приведет в гнев вспыльчивого

человека — об этом мы можем сказать с меньшей

уверенностью, чем о том, что какое-нибудь тело,

прикоснувшись к другому, меньшему, приведет его в

движение.

Д'Аламбер. А что вы скажете об аналогии?

Дидро. В самых сложных случаях аналогия не что иное, как

тройное правило в применении к одаренному

чувствительностью инструменту. Если за известным явлением

в природе следует другое известное явление, то

спрашивается, каково будет четвертое явление, которое

следует за третьим, данным природой или вымышленным в

подражание природе? Если длина копья обыкновенного воина

— десять футов, какой длины будет копье Аякса? Если я

могу бросить четырехфунтовый камень, то Диомед должен бы

метнуть целую каменную глыбу. Размеры шагов богов и

скачков их лошадей соответствуют воображаемому отношению

роста богов к росту человека.

Аналогия — это четвертая струна, созвучная и

пропорциональная трем другим, и ее резонанса ожидает

животное; этот резонанс всегда происходит в нем, но не

всегда в природе. Поэтам нет до него никакого дела — и,

однако, от этого он не менее реален. Иное дело для

философа: ему необходимо спросить природу, которая часто

показывает явление совершенно не таким, как он

предполагал, и тогда он замечает, что аналогия ввела его

в заблуждение.

Д'Аламбер. Прощайте, мой друг, спокойной ночи.

Дидро. Вы шутите, но вам приснится этот разговор; если же

Характеристики

Список файлов учебной работы