Дж. Локк. Два трактата о правлении. Фрагменты. (1092726), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

224. Но скажут, что эта гипотеза послужит возбудителем частых восстаний. На это я отвечу:

Во-первых, не в большей степени, чем какая-либо другая гипотеза. Ведь когда народ делают несчастным и он оказывается подверженным злоупотреблениям деспотической власти, можно сколько угодно восхвалять его правителей и называть их сынами Юпитера; пусть они будут священными и божественными, снизошедшими с неба или помазанными им; выдавайте их за кого или за что угодно – все равно произойдет то же самое. Народ, с которым все время дурно обращаются и права которого нарушают, будет готов при первом же случае освободиться от лежащего на нем тяжкого бремени. Он будет желать и искать возможности, которая при переменчивости, слабости и случайности человеческих дел редко заставляет себя долго ждать. Тот, кто не видел подобных примеров на своем веку, очевидно, мало жил на свете, и тот, кто не может привести примеров этого при всевозможных видах правления в мире, должно быть, очень мало читал.

225. Во-вторых, отвечу я, такие революции не происходят при всяком незначительном непорядке в общественных делах. Грубые ошибки со стороны власти, многочисленные неправильные и неудобные законы и все промахи человеческой слабости народ перенесет без бунта и ропота. Но [c.392] если в результате длинного ряда злоупотреблений, правонарушений и хитростей, направленных к одному и тому же, народу становится ясно, что здесь имеется определенный умысел, и он не может не чувствовать, что его гнетет, и не видеть, куда он идет, то не приходится удивляться, что народ восстает и пытается передать власть в руки тех, кто может обеспечить ему достижение целей, ради которых первоначально создавалось государство и без которых древние названия и благовидные формы ничуть не лучше, а гораздо хуже, чем естественное состояние или чистейшая анархия; неудобства столь же велики и столь же близки, но средство исцеления находится гораздо дальше и труднодоступнее.

226. В-третьих, отвечу я, данная доктрина о том, что народ властен заново обеспечить свою безопасность с помощью нового законодательного органа, когда его законодатели нарушили оказанное им доверие, посягнув на его собственность, является лучшей гарантией от восстания и наиболее вероятным способом воспрепятствовать ему. Ибо восстание – это сопротивление не отдельным лицам, но власти, которая основывается лишь на конституциях и законах правительства; те же, кто силой нарушают их и силой же оправдывают свое нарушение, – кем бы они ни были – являются истинными и подлинными мятежниками. Ведь когда люди вступили в общество и создали гражданское правление, то они исключили применение силы и ввели законы для сохранения собственности, мира и единства между собой; те же, кто снова применяет силу в противоположность законам, начинают rebellare, т. е. вновь создают состояние войны и являются подлинными мятежниками. Вероятнее всего, это делают как раз те, кто находится у власти (из-за претензий на авторитет, из-за искушения применить силу, которую они имеют в своих руках, а также из-за лести их приближенных); самый подходящий способ воспрепятствовать этому злу – показать опасность и несправедливость этого тем, кто подвергается величайшему искушению впасть в него.

227. В обоих вышеупомянутых случаях, когда либо изменяется законодательный орган, либо законодатели действуют вразрез с теми целями, для которых они были назначены, те, кто виновны, виновны в мятеже. Ведь когда кто-либо силой уничтожает установленный законодательный орган в каком-либо обществе и законы, созданные этим органом в соответствии с оказанным ему доверием, он тем самым уничтожает третейский суд, на который согласился [c.393] каждый для мирного разрешения всех споров и который должен был являться препятствием к состоянию войны между людьми. Те, кто устраняет или меняет законодательный орган, уничтожают ту решающую силу, которой никто не может обладать, кроме как по назначению народа и с его согласия, и тем самым уничтожают власть, созданную народом, которую никто, кроме него, не может учреждать, и вводят власть, которую народ не разрешал; такие люди фактически создают состояние войны, которое представляет собой состояние, где действует голая сила, никем не одобренная; и таким образом, устраняя учрежденный обществом законодательный орган (чьи решения одобрены народом и объединили народ и которые народ рассматривает как свою собственную волю), они развязывают узел и заново повергают народ в состояние войны. И если те, кто силой уничтожает законодательный орган, являются мятежниками, то и самих законодателей, как было показано, нельзя не считать таковыми; когда те, кто был поставлен для защиты и охраны народа, его свободы и собственности, силой посягают на них и пытаются их отнять, то они тем самым ставят себя в состояние войны с теми, кто сделал их своими защитниками и охранителями мира, – в этом случае они доподлинно и при самых отягчающих обстоятельствах суть rebellantes – мятежники.

228. Но если те, кто говорит, что “это даст основание для восстания”, подразумевают, что если сказать народу, что он освобождается от повиновения, когда производятся незаконные покушения на его свободу или собственность, и может оказывать сопротивление незаконному насилию со стороны тех, кто были его должностными лицами, когда они покушаются на его собственность в нарушение оказанного им доверия, то могут возникнуть гражданские войны или внутренние беспорядки, и вследствие этого подобная доктрина недопустима, так как она является гибельной для мира во всем мире, тогда эти люди могут с таким же успехом и на том же основании сказать, что честные люди не могут оказывать сопротивления разбойникам или пиратам, поскольку это может привести к беспорядку или кровопролитию. Если в подобных случаях и свершится какое-либо зло, то обвинять в этом следует не того, кто защищает свое собственное право, а того, кто посягает на право своего ближнего. Если невинный, честный человек должен для сохранения мира спокойно отдать все, что он имеет, тому, кто захочет захватить это с помощью насилия, [c.394] то я бы хотел, чтобы подумали о том, какого рода мир будет тогда в мире, состоящем лишь из насилия и грабежа, и который будет поддерживаться лишь ради выгоды разбойников и угнетателей. Кто бы не посчитал, что между могущественными и ничтожными установлен замечательный мир, когда ягненок без сопротивления допускает, чтобы всевластный волк перегрыз ему горло? /…/

229. Целью правления является благо человечества; а что лучше для человечества – это чтобы народ всегда был предоставлен ничем не ограниченной воле тирании или чтобы можно было иногда оказывать сопротивление правителям, когда они переходят всякую меру в использовании своей власти и направляют ее на уничтожение, а не на сохранение собственности своего народа?

230. Пусть теперь кто-либо возразит, что всякий раз, когда какая-нибудь сумасбродная голова или мятущийся дух захотят перемены правления, это может приводить к несчастью. Верно, подобные люди могут порождать возмущение, когда им заблагорассудится, но все это приведет лишь к их собственной справедливой гибели и уничтожению. Ведь пока несчастье не станет всеобщим и злые умыслы правителей не сделаются очевидными или их посягательства не будут ощутимы для большей части народа, до тех пор народ, который более склонен страдать, чем восстановить справедливость сопротивлением, не склонится к возмущению. Примеры отдельной несправедливости или угнетения того или иного несчастного человека не трогают народа. Но если у народа имеется убеждение, основанное на явных доказательствах, что осуществляются замыслы, обращенные против его свободы, и общий ход событий и их направление не могут не возбуждать в народе сильные подозрения в злых умыслах его правителей, то кого следует за это порицать? Кто же в состоянии помочь, если те, кто мог бы избежать этого, сами навлекают на себя подобные подозрения? Разве следует порицать народ, если он обладает умом разумных существ и может понимать вещи [c.395] только такими, какими он их обнаруживает и чувствует? И разве это скорее не вина тех, кто приводит вещи в такое положение, что они не хотели бы, чтобы думали о том, что оно таково, каково есть? Я признаю, что гордость, честолюбие и пылкость частных лиц иногда вызывали большие беспорядки в государствах, а клики были гибельны для общественного положения и королевств. Но что являлось чаще причиной несчастья – безрассудство народа и желание свергнуть законную власть его правителей или же наглость правителей и их попытки захватить и осуществлять деспотическую власть над своим народом, угнетение ли или неповиновение служило первым толчком к беспорядкам – определить это я предоставлю беспристрастной истории. В одном я, однако, твердо уверен: будь то правитель или подданный, но если он пытается силой покушаться на права государя или народа и его действия ведут к низвержению системы и структуры любого справедливого правления, то он виновен в ужаснейшем преступлении, на которое, по-моему, способен человек, и должен отвечать за все те несчастья, за кровь, насилия и разорение, которым подверглась страна в результате разрушения системы правления. И тот, кто поступает таким образом, должен по справедливости считаться общим врагом и чумой человечества, и с ним следует поступать соответствующим образом.

231. Если подданные или иностранцы посягают силой на собственность какого-либо народа, им можно оказывать сопротивление силой – с этим согласны все. Но то, что можно оказывать сопротивление и должностным лицам, если они совершают то же самое, – это недавно отрицалось; как будто бы те, кто по закону обладают величайшими привилегиями и преимуществами, тем самым имеют власть нарушать те самые законы, на основании которых эти люди только и были посажены на лучшие места, чем их братья; напротив, их преступление тем больше, так как они одновременно не проявили благодарности за большую долю, которую они имеют по закону, и нарушили доверие, которое было оказано им их братьями.

232. Если кто-либо применяет силу без права – как это делает в обществе каждый, кто поступает беззаконно, – то он ставит себя в состояние войны с теми, против кого он ее так применяет; а в таком состоянии все прежние узы разрываются, все другие права недействительны и каждый имеет право защищать себя и сопротивляться агрессору.

/…/

240. Здесь, вероятно, будет задан обычный вопрос: “Кто будет судьей и решит, действует ли государь или законодательный орган вопреки оказанному им доверию?” Возможно, что недовольные и злонамеренные люди будут распускать в народе подобные слухи, когда государь будет только лишь пользоваться положенной ему прерогативой. На это я отвечу: народ будет судьей; ибо кому же еще быть судьей и определять, правильно ли поступает его доверенное [c.403] лицо или уполномоченный и действует ли он в соответствии с оказанным ему доверием, как не тому, кто уполномочил это лицо и кто должен, так как он ого уполномочил, по-прежнему обладать властью отозвать его, если он не оправдал доверия? Если это разумно в случаях, касающихся частных лиц, то почему должно быть иначе в вещах величайшей важности, когда речь идет о благе миллионов и когда также и зло, если ему не воспрепятствовать, несравненно больше, а возмещение очень трудно, дорого и опасно?

241. Но, далее, этот вопрос (“кто будет судьей?”) не может означать, что судьи вообще нет. Ведь, когда нет суда на земле для разрешения споров между людьми, судьей является господь бог, восседающий на небесах. Только он один воистину есть судия праведный. Но каждый человек является судьей для самого себя как во всех остальных случаях, так и в этом, когда другой поставил себя в состояние войны с ним и когда ему приходится взывать к всевышнему судье, как это сделал Иеффай.

242. Если возникает спор между государем и какими-либо людьми из его народа в таком вопросе, когда закон молчит или является сомнительным, а дело представляет величайшую важность, то я бы считал, что в таком случае самым подходящим третейским судьей должен являться народ в целом. Ведь в тех случаях, когда государю оказано доверие и он не подвластен простым обычным установлениям законов и если какие-либо люди оказываются потерпевшими и считают, что государь действует вопреки оказанному ему доверию или превышает его, то кто же еще является более подходящим судьей, чем народ в целом {который первоначально оказал ему это доверие), чтобы судить о том, насколько далеко оно, по мнению народа, должно было простираться? Но если государь или кто-либо из стоящих у власти отклонит подобный путь разрешения спора, то тогда можно воззвать только к небу. Сила в отношениях между лицами, которые не знают высшей на земле или которая не позволяет обратиться к какому-либо судье на земле, есть, собственно, состояние войны, в коем можно обращаться только к небу; и в таком состоянии потерпевшая сторона сама должна определять, когда является правильным подобное обращение и когда к нему прибегнуть.

243. Заключаем. Та власть, которую каждый отдельный человек передал обществу, когда он вступал в него, никогда не может снова вернуться к отдельным людям, до тех пор пока общество продолжает существовать, но всегда [c.404] будет оставаться у сообщества, потому что без этого не может быть сообщества, не может быть государства, что противоречило бы первоначальному соглашению. Следовательно, когда общество вручило законодательную власть какому-либо собранию людей, для того чтобы эта власть находилась у них и их преемников, и это собрание имеет право и полномочие назначать таких преемников, то законодательная власть не может вернуться к народу до тех пор, пока существует данный государственный строй. Дело в том, что народ, дав законодательному органу право существовать непрерывно, тем самым передал свою политическую власть этому органу и не может вернуть ее себе. Но если народ ограничил деятельность своего законодательного органа и сделал эту высшую власть в руках какого-либо лица или собрания только временной или если вследствие злоупотреблений лиц, находящихся у власти, они ее утрачивают, то в результате такой утраты или окончания установленного срока эта власть возвращается к обществу, и народ имеет право действовать в качестве верховной власти и продолжать являться законодательным органом, либо создать новую форму законодательной власти, либо, сохраняя старую форму, передать эту власть в новые руки, как сочтет лучшим. [c.405]

1. Какова цель государства согласно Локку.

2. Что он называет естественным состоянием, что гражданским обществом?

Как происходит переход от одного к другому?

1. В каких случаях, согласно Локку, имеет место обратный переход?

2. Какие виды власти выделяет Локк?

3. Может ли исполнительная и законодательная власть, по Локку, сохраняться в одних руках?

4. Кто, по Локку, в первую очередь бывает виноват в распаде системы правления?

5. Почему Локк говорит о смене порядка правления, а не о восстании?

Характеристики

Список файлов учебной работы