Психологическая парадигма

3. Психологическая парадигма. Этот подход можно понять уже из самого названия: для объяснения культурных феноменов их редуцируют к психологическим, а затем на основе полученных психологических характеристик истолковывают особенности культуры. Эта парадигма сформировалась во второй половине XIX в. и к настоящему времени прошла три этапа. На первом использовались преимущественно философско-психолоческие представления, на втором — такие психологические концепции как гештальт-психология, бихевиоризм, психоанализ, на третьем к ним добавились когнитивная психология, теория информации, теория личности. Прежде чем кратко охарактеризовать эти этапы, приведем одну иллюстрацию. Речь идет о работе К. Юнга «Психология бессознательного». Работая с одной пациенткой, Юнг выделил у нее переживание, которое он назвал демоническим («В ее взгляде таится нечто хищное, нечто демоническое. Значит, она все же некий демон?», и ставит вопрос о природе этого «демона».

       «Всегда, — пишет Юнг, — когда всплывает такой неприятный момент, мы должны отдавать себе отчет в том, является ли он вообще личностным качеством или нет. "Колдун" и "демон" могли представлять качества, которые по сути дела обозначены так, что сразу можно заметить: это не личностно-человеческие качества, а мифологические. "Колдун" и "демон" — мифологические фигуры, которые выражают то неизвестное, "не-человеческое" чувство, которое овладело тогда пациенткой. Эти атрибуты отнюдь не могут быть применены к некоторой человеческой личности, хотя они, как правило, в виде интуитивных и не подвергнутых более основательной проверке суждений постоянно все же проецируются на окружаю­щих, что наносит величайший ущерб человеческим отношениям.

     Такие атрибуты всегда указывают на то, что проецируются содержания сверхличного, или коллективного, бессознательного. Ибо "демон", как и "злые колдуны", не являются личностными воспоминаниями, хотя каждый когда-то слышал или читал о подобных вещах... Это — мифология, т.е. коллективная психика, а не индивидуальная. Поскольку мы через наше бессознательное причастны к исторической коллективной психике, мы, конечно, бессознательно живем в некотором мире оборотней, демонов и т.д.; ибо это вещи, которые наполняли все прежние времена мощнейшими аффектами. Было бы бессмысленно стремиться приписывать себе лично эти точенные в бессознательном возможности. Поэтому необходимо проводить как можно более четкое разделение между тем, что можно приписать личности, и сверхличным...

 У наивных людей эти вещи никогда не отделялись от индивиду­ального сознания, так как эти боги, демоны понимались не как ду­шевные проекции и как содержания бессознательного, но как сами собой разумеющиеся реальности. Лишь в эпоху Просвещения обна­ружили, что боги все же не существуют в действительности, а явля­ются проекциями. Тем самым с ними было покончено. Однако не было покончено с соответствующей им психической функцией, на­против, она ушла в сферу бессознательного, из-за чего люди сами оказались отравленными избытком либидо, который прежде нахо­дил себе применение в культе идолов. Обесценивание и вытеснение такой сильной функции, как религиозная, имело, естественно, зна­чительные последствия для психологии отдельного человека. Дело в том, что обратный приток этого либидо чрезвычайно усиливает бессознательное и оно начинает оказывать на сознание мощное влияние своими архаичными коллективными содержаниями. Пери­од Просвещения, как известно, завершился ужасами Французской революции. И сейчас мы тоже переживаем снова это возмущение бессознательных деструктивных сил коллективной психики. Резуль­татом было невиданное прежде массовое убийство. Это — именно то, к чему стремилось бессознательное. Перед этим его позиция была безмерно усилена рационализмом современной жизни, кото­рый обесценивал все иррациональное и тем самым погружал функ­цию иррационального в бессознательное. Но если уж эта функция находится в бессознательном, то ее исходящее из бессознательного действие становится опустошающим и неудержимым, подобным не­излечимой болезни, очаг которой не может быть уничтожен, так как он невидим. Ибо тогда индивидуум, как и народ, необходимо вынужден жить иррациональным и применять свой высший идеа­лизм и самое изощренное остроумие еще лишь для того, чтобы как можно более совершенно оформить безумие иррационального.

Рассуждения и конструкция Юнга чрезвычайно интересны. По­стулируя связь индивидуальной психики с бессознательным сверх­личным коллективным началом (коллективной психикой), Юнг по­лучает возможность, с одной стороны, объяснить психические на­пряжения в индивидах, с другой — истолковать ужасы Французской революции и современности (они есть результат воз­мущения бессознательных деструктивных сил коллективной психи­ки, действующей через отдельных индивидов). Таким образом, психоаналитические представления вкупе с идеей юнгианских архетипов (бессознательных коллективных представлений) позволяют культурные явления (в данном случае ужасы революции и современности) редуцировать к психологическим представлениям и психологически объяснять.

       Первый этап формирования психологической парадигмы связан с русской школой культурологии. Здесь могут быть названы такие имена как Л.П. Карсавин, О.А. Добиаш-Рождественская, Н.А. Бердяев, П.А. Флоренский, М.М. Бахтин, В.С. Библер, Д.И. Андреев. В основе психологической концепции культуры предполагалась идея личности, понимание которой было внутренним нервом этой концепции. Л.П. Карсавин определял личность не как разрывающего миропорядок субъекта, а как сгущение семьи, рода, человечества, их символ.  Если Карсавин сводит психическую стихию к «среднему человеку», сосредоточившему в себе «фонд» культуры, ее основные оппозиции, основные особенности человечества, то Бердяев вкладывает в понимание психического другой смысл. С одной стороны, для Бердяева в человеке «заключены все исторические эпохи прошлого», с другой — прообразом человека является конкретная, неповторимая личность Христа. С третьей стороны, человек всегда проявляет и осуществляет себя в творчестве, в произведениях культуры. В произведениях культуры творческий акт нисходит в мир, получает "мирское" существование и, будучи объективированным, включен в мир отчуждения, падшести, распада. Но в актах творчества культуры, связываемых Бердяевым с деяниями гениев, обнаруживаются те характеристики, которые приписываются им миру Духа, — свобода, активность, динамизм. Тем самым культура и культурное творчество ождествляются с историей, завершающейся в новом Эоне - царстве Святого Духа.

        И для Бахтина культура существует и выражает себя в творчестве и произведениях, прежде всего в сфере языка и искусства. Как языковое и художественное творчество культура есть диалог (одного ­субъекта с другим, одного культурного сознания с другим) и поэтому, считает Бахтин, вся «расположена на границах культуры». Библер склонен обобщить идею диалога, распространив его на любые сферы культуры, а не только на язык и искусство. У Библера диалог, составляющий сущность культуры, ведут «Образы культуры» (т.е. выражающие основные культурные позиции и ценности личности различных исторических эпох) - Прометей, Эдип, Христос, Гамлет, Дон Кихот, Фауст и т.д. Даниил Андреев определяеет культуру близко к предыдущим авторам, для него «культура есть не что иное, как общий объем творчества человечества... творчество как и любовь, — пишет в "Розе Мира" Андреев, — не ест исключительные дары, ведомые лишь избранникам... Пучины любви, неиссякаемые родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас».

Одна из центральных проблем психологической трактовки культуры заключается в том, как соединить эту трактовку с непсихологическим пониманием, когда культура задается как система норм и ценностей, или как особый организм, или как набор социальных институтов, и т.д. В первом случае культура центрирована на личности или культурном сознании человека, и поэтому она есть множество и процесс, идея и диалог. Во втором — культура, скорее, единство, структура, система. Преодолеть это противоречие в понимании культуры, вероятно, можно, учтя два обстоятельства.

  В культуре действуют не одинокие робинзоны, а именно культурные персонажи, т.е. индивиды, предопределенные культуреой (что не отменяет их уникальности). Именно они, относясь к другим представителям культуры, вступая с ними в диалог, создают культурные нормы и ценности, а таке| социальные институты. Поскольку постоянно сменяются поколения и изменяются условия жизни, постольку необходимым условием воспроизводства и поддержания (жизни) культуры является творчество и переосмысление культурных реалий, общение и диалог.

Вместе с этой лекцией читают "Часть 45".

  В школе «Анналов» эту проблему пытаются решить, разрабатывая идею ментальности, например, А.Я. Гуревич утверждает, что настоящее время «первой проблемой исторического исследована является ментальность» В идее ментальности причудливо соединяются характеристики психологической и непсихологической (культурной и социальной) реальностей.

       Ментальность — это общий тип поведения, свойственный и индивиду, и представителям определенной социальной группы, в котором выражено их понимание мира в целом и их собственного места в нем; это эмоциональная и дологическая предрасположенность, бес­сознательные и неотрефлектированные способы поведения и реак­ций это то, что "обладает человеком", то есть картина мира, которая не сформулирована и в принципе не поддается формулировке ее носителем... Такая картина — наиболее устойчивая и консерватив­ная сторона социальной системы.

       «Ментальность - это сама психология, поставленная в контекст социальных ус­ловий, это обыденность, средний человек и способы чувствования и мышления, силы, формирующие привычки, отношения, безлич­ный культурный контекст, которому отдается предпочтение перед творчеством высоколобых» (Ж. Ревель)... Большинство представи­телей "новой исторической науки" полагают ментальность констан­той, инвариантом, определяющим человеческое существование (то есть жизнь), являющимся его фундаментальной онтологической предпосылкой.

         Второй и третий этапы формирования психологической парадигмы близки. Здесь в качестве примера помимо работы Юнга можно остановиться на идеях современной психологической антро­пологии. Если на втором этапе постулировались такие психологи­ческие универсалии, как «базовая структура личности», «модальная личность», «система мотиваций личности», то на третьем этапе во главу угла ставится психологическое представление о ведущей роли познавательных (когнитивных) процессов.

     Когнитивисты исходят из того, что общей для людей являет­ся способность к переработке информации, выражающаяся в ког­нитивной функции. Эта функция обеспечивает регуляцию отно­шений индивида с окружением через селективность восприятия, научение, пользование языком и другими формами символичес­кой коммуникации. Чтобы эффективно действо­вать в культурной среде, человек в сфере познания создает пред­ставления о самом себе и мире. С точки зрения когнитивистов, подобные представления используются индивидами как способ репрезентации действительности (т.е. представляют ее), позволяя последним принимать решения, ориентироваться в мире, осуществлять ценностные выборы и т.п. При этом культура понимается как социальное и семиотическое условия познавательных процессов.

Хотя когнитивисты задают свои универсалии человека, одновременно в ряде концепций принимается допуще­ние о том, что различия в представлениях о мире и определенная степень взаимонепонимания служат поддержанию культурного порядка. С одной стороны, расхождения представлений и непо­нимание в ситуациях социальной коммуникации побуждают людей к поиску нужной информации. С другой стороны, наличие культурных стереотипов освобождают индивидов в ситуациях их использования от необходимости понимать мотивации друг друга.