Даосизм

5. Даосизм – школа пути и силы.

Даосизм не является оппонентом конфуцианства, он, как станет ясно далее, вообще не может по своей сути находится с чем бы то ни было и с кем бы то ни было в конфронтации. Даосизм находится в фундаментальном кросскультурном диалоге с конфуцианством.

Идея «Дао» проходит через все названные школы китайской философии. Она является средоточием философичности китайской мысли. И вокруг нее формируется крупнейшее направление философского мировоззрения Китая – даосизм, восходящий к легендарной до мифичности фигуре Лао-цзы, который мог быть учителем Конфуция. Лао-цзы – старый учитель. Согласно ханьскому историку Сыма Цяню его настоящее имя было Лао Дань. Главный труд даосизма – книга «Дао дэ цзин» («Книга о дао и дэ»). Историю китайской философии не начинают с даосизма потому, что многие философы и исследователи считали и считают, что трактат написан в кругах более поздних даосов, не ранее 4 в. до н. э., а от самого Лао-цзы о нас не дошло ничего, кроме легенды. Даже имя Лао-Дань является предположительным.

А). Сущность Дао и картина мира. Даосизм отличается от других школ китайской философии, прежде всего тем, что занимается вопросами объективной картины мира, причем на достаточно абстрактно-философском, категориальном уровне, являя собой некоторую систему представлений о бытии, небытии, становлении, едином, многом и т. д.

а). Это происходит оттого, что для даосов Дао – сущность мира, разлитая по всему миру. Дао – первоначало, первооснова и одновременно завершение всего сущего. Даже Небо вторично по отношению к Дао. Именно в даосизме иероглиф «Дао», состоящий, как говорилось, из двух частей: Шад – голова и цзоу – идти, и обозначающий дорогу людей (разумных), окончательно приобретает переносный смысл и начинает обозначать универсальный закон мира. (Для других направлений древнекитайской философии Дао – путь Поднебесной и нравственно-политического поведения отдельного человека).

Дао – это понятие, с помощью которого возможно дать универсальный, всеобъемлющий ответ на вопрос о происхождении всего сущего. Столь объемное содержание делает представление о Дао многоплановым, и поэтому толкование Дао не имеет однозначного содержания и до сегодняшнего дня. Дао именуется и как «Одно» , и как «Одинаковость» . Оно все время «играет» двойными значениями: постоянное и непостоянное Дао, небесное и человеческое Дао. Наиболее важным для даосизма является различение безымянного дао и дао, имеющего имя.

Первое Дао описывается почти мистически в своем возвращении через бытие к небытию. «Существует нечто-бестелесное, бесформенное, а, однако, готовое и завершенное. Как оно беззвучно! Как лишено формы! Стоит само и не изменяется. Проникает повсюду и ничто не угрожает ему. Можно полагать его матерью всего сущего. Его имя не знаю. Обозначается как «Дао». Вынужденный дать ему имя, называю его совершенным. Совершенное – то есть удаляющееся. Удаляющееся – то есть возвращающееся».[1]

Одновременно Дао, обладающее именем, содержит в себе образцы вещей, образцы являющиеся ненавязываемыми, но зовущими символами. На уровне вещей Дао неотделимо от Дэ. «Дао рождает вещи, Дэ вскармливает их».

б). В целом представление о Дао обладают глубинной универсальной диалектикой. Дао – пустота, небытие, из которого рождаются бытие и природа. Переход в противоположности – путь Дао. Действие, метод Дао – слабость. Дао выполняет свои функции совершенно естественно, «без напряжения», но нет ни одного предмета или явления, возникшего без его участия. Оно, как первоначало, не принуждает расти ни одно существо, не вмешивается в его жизнь, но оно появляется везде в своем вечном и непрестанном движении. Оно как бы позволяет всему естественно развиваться, и выполняет свою роль первоначала мягко и без агрессии.

Рекомендуемые материалы

Хотя Дао приносит всему пользу, оно ради этого не вступает ни с чем и ни с кем в борьбу, не стремиться ничего и никого захватить, не осуществляет свою деятельность как благодеяние по отношению ко всему окружающему. Оно не добивается господства и именно это обеспечивает его всемогущество. Дао обладает «таинственной добродетелью» .

«Без Дао-Пути нельзя было бы говорить, но то, что нельзя сказать, и есть Дао-Путь; Без Дао-Пути нельзя было бы мыслить, но то, о чем нельзя помыслить, и есть Дао-Путь. Небо и все сущее в нем кружатся в бурлящем водовороте, люди дела их переплетены и смешаны; всё находится в непрестанном коловращении и взаимопроникновении – кажется, вот оно, но вот уже и исчезло. Говорить о нем – дуть на отражение, думать о нем – резать пылинки. То, что нельзя содеять и разделить, называют Небом, судьбой, духом, изначальным, все же вместе – Дао-Путем».[2]

в). Предельным уровнем диалектичности Дао является единство бытия и небытия, определенности и неопределенности. Поэтому-то Дао и предстает через отрицательные, «отсекающие» определения. Оно не зависит от времени, не действует, не дано чувству и т. п. Но при этом, оно что-то такое, что выражает фундаментальное и универсальное единство мира, которое воспринимается даосами как одинаковость и тождественность. «Одинаковость – вот глубина загадочности».[3]

Одинаковость как главная загадка мира и человека предполагает, видимо, что человек, как часть природы: из которой он вышел, должен удержать это единство с природой. Необходимо согласие человека с миром, на котором будет строиться душевное спокойствие и благополучие человека. Мистическая тождественность Дао всегда остается загадочной, но все же внятной для человека в виде своеобразной «одинаковости» мира, что проявляется через естественность («цзы-жань») природы и человека. Именно через понятие естественности Лао-цзы, судя по всему, и пытается осуществить разработку своих мистических идей.

 Б). Дао и человек. Естественность есть осуществление Дао. Она, безусловно, есть среди природы, но совершенно не осуществлена (или потеряна) среди людей, поскольку деформирована человеческой активностью. Если бы она была в мире людей, то этот мир был бы совершенным, и не требовалось бы никакого идеологического и религиозного воздействия на людей, не нужны были бы законы и ритуалы. Сами эти социально-политические формы деятельности людей являются воплощенной неестественностью. Даже религиозная проповедь конфуцианского толка не может приблизить человека к естественности, поскольку в Дао нельзя верить, как в Бога.

а). Естественный человек естественно живет по модели Дао, синхронно с ним. Поэтому в нем остается лишь одна, абсолютно неимперативная нравственная добродетель: доверие («Синь»). Доверие – это неволевая, непроизвольная вера, прежде всего к естеству, своему и природному. Доверие открывает человека для мира, причем абсолютно непроизвольно. Оно сродни чему-то детскому, наивному. Доверие не рациональное понятие, о нем не может быть науки. Оно вложенный в природу и человека принцип действия. Доверие не имеет границ, иначе оно не доверие. «Доверяющий человек прыгает в воду за изображением кувшина, спрятанного в ветвях дерева над водой, и достает кувшин, прыгает с высокой башни и не разбивается»[4] и т. п.

У человека есть лишь один способ жить с доверием – просто жить с ним, как с тем, что даровано. А если этого нет, то единственным способом приближения к доверию, который приемлем для человека, является особая практика созерцания и особая система физических упражнений (и даже системы единоборств), которые строятся не на принципах напора и агрессии, а на умении уйти от агрессии.

Доверие делает бессмысленным любые ухищрения против него, оно приводит человека в состояние безмятежности, невозмутимости, отрешенности. Даоса невозможно задеть, обидеть, унизить. «Когда сходятся два стрелка из лука, кто из них искусен, а кто неумел. Когда сходятся два игрока в шашки, они смотрят, кто выиграл, а кто проиграл. Когда же сходятся два человека, обретшие Дао-Путь, то им нечего смотреть друг у друга. У тех, кому нечего смотреть друг у друга, нет ни искусства, ни умения, ни победы, ни поражения».[5]

б). Мудрость, «ум – понимание естественного хода вещей» . Поэтому даосизм отвергает какие-либо усилия, как индивида, так и общества. Усилия общества – ухищрения цивилизации. Они ведут к противоречию человека и мира, к дисгармонии, ибо, «если кто-либо хочет овладеть миром и манипулирует им, того постигнет неудача. Ибо мир – это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. Если же кто хочет манипулировать имя, уничтожит его. Если кто хочет присвоить его, потеряет его».

Поведение мудреца характеризует отстранение, уход в сторону. Мудрый «осуществляется отсутствие осуществления» .[6] Постижение мира сопровождается тишиной и пластичной, диалектичной и во многом художественном созерцательностью. Созерцательностью, открывающей великое в малом, например, красоту всего мира в красоте «холмика, что лежит к западу от пруда моего», или «возвышенный смысл лесов и потоков».[7]

Высший идеал человека для даосов – «совершенномудрый» , который совершает недеяние (увэй). Недеяние великое и победное, поскольку такой человек не борется, но умеет побеждать.* Поэтому идеал «совершенномудрого» противостоит конфуцианскому идеалу «благородного мужа», который призван постоянно вновь и вновь утверждать себя в качестве человека, утверждать неукоснительным исполнением долга и заповедей. Это, по мнению даосов, совершенно нелепое и ненужное занятие. «Вот, допустим, литейщик плавит металл, а тот бурлит и плещет и говорит: «Я должен стать мечом Мо Е!» Литейщик, конечно же, сочтет его дурным металлом. Или же тот, кого однажды вылепили в виде человека, вдруг начинает повторять: «Хочу опять стать человеком!» Ведь творец превращений, конечно же, сочтет его дурным человеком».[8]

Человеку гораздо естественнее думать о Дао, бытии и небытии, жизни и смерти, чем разбираться в хитросплетениях нравственно-политического поведения людей. Мудрость заключается в том, чтобы «тянуть и длить» вслед за Дао свою жизнь. «Уж если живешь, то отдайся жизни и претерпи ее, и в ожидании смерти изведай все ее желания. А придет время умирать – отдайся смерти и претерпи ее, изведай все ее пути и дай ей волю до конца. Всему отдайся и всё претерпи – и не пытайся укоротить или удлинить жизненный срок».[9]

В). Второстепенность и деформированность общественной реальности. Социально-политическая сторона человеческой жизни оценивается даосами в соответствии с вышеописанным пониманием человека и Дао, которое в политических реалиях почти невозможно обнаружить. Поэтому лучше всего, если социальная и политическая организация жизни людей будет максимально патриархальной. Настолько, чтобы даже общение между отдельными семьями и деревнями сводилось бы преимущественно к тому, чтобы слышать, «как поют петухи в другой местности»,  и никогда не посещать друг друга. Природа человека отличается постоянством, поэтому его социальные условия должны также быть максимально стабильными. Люди «ткут и одеваются. Пашут землю – и кормятся. Это зовется «быть единым в свойствах жизни» . Они все заодно и не имеют корысти, имя этому – Небесная свобода».[10]

Именно поэтому совершенномудрый правитель представляет всему идти своим естественным путем, ни во что не вмешиваясь, ничего не улучшая, ничего не цивилизуя. «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует».[11]

В таком обществе судьба народа приближается к образцу Дао. Народ не задавлен работой, не обременен ненужными знаниями, не измышляет себе неестественных желаний. Точно также как отдельный человек призван просто жить, так же и сообщество людей, призвано просто быть в качестве естественной составляющей естественности природы. Это и будет максимально патриархальная жизнь, которая одновременно есть и жизнь максимально счастливая. «Во времени, когда свойства жизни не терпят ущерба, походка у людей была уверенная, а взгляд – непреклонный».[12]

Но современное первым даосам положение общества оставляло мало надежд на достижение такого благополучия, поскольку Дао-Путь потерян людьми, и Поднебесную подтачивали три зла: «порочные пользуются большими милостями; малоталантливые занимают высокое положение; не имеющие заслуг получают высокое жалованье».

Вывод. Даосская школа обращается к феномену бесконечного, беспредельного, неохватного начала мира, которое не может быть постигнуто человеческим знанием и ритуалом. Именно поэтому даосская философия находится в неразрывном диалоге с конфуцианством.

Два полюса этих мировоззрений, философий, образов жизни образуют пространство китайской культуры. Они корректируют друг друга в своем развитии, выявляя наиболее сложные проблемы. Для конфуцианцев даосы – асоциальны. Конфуций говорит: «Люди забывают друг о друге в искусстве пути» .[13] Для даосов конфуцианство – воплощение неестественности и самообмана. Главная характеристика такой социально-деятельной позиции – «сон» духа, иллюзия.

Конфуцианское миросозерцание воспринимается даосами как миросозерцание человека, живущего спрятанными в подсознании ощущениями обиды и целеустремленности. Это состояние человека, «захлебнувшегося» обидой в тяготах жизни, но нашедшего в себе силы доказать миру, что он-то как раз действительно  хороший, добродетельный, нравственный.

Даосы полагают, что конфуцианство – естественное следствие неестественности общественной жизни. «Когда Великий путь утрачен – появляются «человечность» и «долг». Вместе с остротой ума рождается и великое коварство. Когда шесть родичей не ладят – появляется «сыновняя почтительность» и «родительская любовь». Когда в государстве смута – возникают «верноподданные».[14]

Всем этим порокам даосы противопоставляют чуткое следование дао и естественность жизненного пути.

[1] Дао дэ цзин. // В кн.: Древнекитайская философия. В 2-х  т. Т.I, М.,1972. С.122

[2] Там же. С.118

[3] Дао дэ цзин. // В кн.: Древнекитайская философия. В2-х т. Т.I, М.,1972. С.115

[4] Там же. С.203.

[5] Там же. С.125

[6] Антология даосской философии. М.,1994. С. 56.

[7] Там же. С. 393.

* Не случайно даосская философия является мировоззренческой основой боевых искусств ушу.

[8] Там же. С. 89

Обратите внимание на лекцию "43 Учитель-учитель".

[9] Дао дэ дзин. // В кн.: Древнекитайская философия. В2-х т. Т.I, М.,1972. С.127

[10] Антология даосской философии. М.,1994. С.88.

[11] Дао дэ дзин. // В кн: Древнекитайская философия. В 2-х т. Т.I. С.119

[12] Антология даосской философии. М.,1994. С.88

[13] Там же. С.87.

[14] Дао дэ зцин. // В кн.: Древнекитайская философия. В 2-х т. т.I. М.,1972. С.120.