Том 2. Новые и новейшие социологические теории через призму социологического воображени (С.А. Кравченко - Социология), страница 99

Скорее, код контролирует и принуждает их делать те или иные покупки. Предметы утрачивают функцию полезности, которая, по существу, заменяется функцией соблазна, под которым в самомобщем смысле понимается «страсть иллюзии»: современныемасс-медийные эротические системы «разыгрывают “фетишистское” фиксированное извращение», детерминированноекодами сигнификации.Социолог считает, что ныне мир регулируется соблазномс помощью символического обмена, что предполагает отказот желания — фактора линейной организации социокультурного пространства, в котором доминировала оппозиция мужского и женского начал, а экономика была ориентированана производство. Отныне данная оппозиция преодолевается,включая отказ от силового мужского властвования и эконо449мики, нацеленной на производство, что было характерно дляпромышленной эпохи.Социолог отмечает принципиально несиловой характерсоблазна: женское начало соблазняет мужское, но не противопоставляется ему — на этом основании им осуществляетсякритика феминизма, который, по его мнению, не способенснять указанную оппозицию1.Ж.

Бодрийяр отмечает, что соблазн предлагает «игруи власть иллюзии»2, что является неотъемлемым компонентом постмодерна. В итоге, потребительская стоимостьзаменяется символической стоимостью: индивиды начинаютприобретать товары, потому что они являются символамипрестижа, власти, благополучия.Знаковые коды не столько удовлетворяют конкретныепотребности, сколько в латентной форме служат дифференционными знаками, свидетельствующими о принадлежностик конкретной группе ровней. Так, постепенно из потребляемых знаков складывается «язык», позволяющий значимообщаться с окружающими: потребляемые товары могут красноречиво «рассказать» практически все об их владельцах,принадлежащих к определенной «потребительской массе»,формированию которой в значительной степени способствует реклама.Ж.

Бодрийяр отмечает: «Телереклама, прерывающаяфильмы, которые идут по ТВ, конечно, бесцеремонна, но онавсего лишь трезво подчеркивает, что большая часть телевизионной продукции никогда не достигает “эстетическогоуровня”, и что эти фильмы, в сущности, явления того жепорядка, что и сама реклама. Большинство фильмов, и притом не самых худших, созданы все из того же романса повседневности: машины, телефон, психология, макияж — все этопросто-напросто иллюстрирует образ жизни. Также реклама:она канонизирует образ жизни посредством изображения,превращая его в настоящую интегральную микросхему»3.При этом в обществе постмодерна нет метакода, с помощьюкоторого можно было бы соединить разрозненные знакив рациональную целостность.Подчеркнем, символы не столько удовлетворяют конкретные потребности, сколько служат дифференционнымизнаками, свидетельствующими о принадлежности к конкретной группе ровней.

Труд и занятость также утрачивают свойпервоначальный функциональный смысл и состоят в симуляции труда, то есть в том, чтобы каждый член общества был«помечен» кодом принадлежности к системе1. Ныне труд,пишет он, перестает быть производительной силой, превращаясь в «один знак среди многих».В потребительском обществе нет таких символов, которые бы не были товаром. Все символы — пиво и сигареты,высокое искусство и сексуальные акты, абстрактные теориии автомобили — производятся, обмениваются и продаются.Так, возникает и утверждается символический обмен.По Ж. Бодрийяру, это — основополагающая универсалия постмодернистского общества, которая выражаетсяв том, что знаки, опосредованные символами, превращаютсяв товары и значимые ценности.

Работа, как значимая ценность для экономического обмена, исследованного К. Марксом, ныне утрачивает свои символические качества.В отличие от экономического обмена, символическийобмен основывается на следующих принципах:— носит непроизводственный характер;— нацелен на собственное разрушение, а не на созданиеобменного цикла;— взаимообмен постоянен и неограничен в сравнениис ограничениями товарного обмена2.Символический обмен подрывает основу рационализации капиталистического общества (М.

Вебер), ибо сами символы утрачивают конкретных референтов в реальной жизнедеятельности. Вместе с тем, современный символическийобмен в принципе отличен от символического обмена, характерного для примитивных, традиционных обществ (примертому — круг кула — цикл символического обмена дарами,основанный на кругообороте, обращающемся даре украшений, характерный для племен Меланезийских островов,который был описан антропологом-социологом Б. Малинов-1Baudrillard, J.

Seduction. N.Y. : St. Martin’s Press, 1990; Соблазн. Постмодернизм. Энциклопедия. Мн. : Интерпресссервис; Книжный Дом, 2001.С. 778.2 Baudrillard, J. Fatal Strategies. N.Y. : Semiotext (e), 1990. P. 51.3 Бодрийяр, Ж. Америка. СПб. : Владимир Даль, 2000. С. 179—180.4501 Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть. М. : Добросвет. 2000.С. 51—69; 126—132.2 Бодрийяр, Ж. К критике политической экономии знака.

М. : БиблионРусская книга, 2003.451ским), тем, что он способствует концу социального в традиционном смысле.С обоснованием концепции символического обменаБодрийяр полностью отходит от К. Маркса, который, какизвестно, делал акцент на экономический обмен. Она жепозволяет её автору обосновать новое, трехстадийное видение истории человеческой цивилизации.На первой стадии, включающей архаическое и феодальное общества, обменивался только прибавочный материальный продукт. На второй — капиталистической — обменивались все товары промышленного производства.

На третьей,нынешней, утверждается и господствует символическийобмен. Данная стадия кладет конец прежним отношенияммежду капиталистами и рабочими.Этим отношениям на смену приходят отношения междутеррористом и заложником, имея в виду, что все мы в циклесимволического обмена (взятия и возврата) можем потенциально выступать и террористами и заложниками. С помощью этой метафоры Ж. Бодрийяр подчеркивает отмираниесоциальных правил, регулировавших человеческие отношения, наступления антирационалистской патологии.Более того, эти новые отношения свидетельствуютне только об отмирании отчуждения в марксовом понимании, но и об отмирании аномии в дюркгеймовском видении.По Ж. Бодрийяру, новые отношения «хуже» отчужденияи аномии, они находятся «за их пределами».

Но, уж таковыони есть.Однако символический обмен не распространяется на взаимодействие с прошлыми поколениями, что было характерно для предыдущих обществ. В традиционных обществахсуществовали многочисленные ритуалы, символизирующиенеразрывную связь ныне живущих с предшествующимипоколениями. Потребительское общество, по существу, разрывает эту связь, радикально обособляя жизнь от смерти.Пожилых людей направляют, хотя и в комфортабельные,но сегрегированные дома престарелых.Ж.

Бодрийяр, как видно, пытается подвести читателейк выводу, что символический обмен разрушает прежнеефункционирование социальных отношений. И главным разрушителем выступает не революции, не какая-то социальная сила, а контроль со стороны кода сигнификации. Силаего эффективности оказалась куда большей, чем сила ранее452известных социальных движений. Но сам код также контролируется и, прежде всего, средствами массовой информации.Причем, современные СМИ практически тотально манипулируют кодом. Это проявляется в том, что символы, имеющие концентрированное выражение в коде, становятся абсолютно индетерминированы, ибо они отстраняются от реалийокружающего мира.

В итоге разрушается и отмирает связьмежду символами и реальностью. Обмен между символамипроисходит относительно друг друга, но не между символамии реальностью. За символами не стоит ничего конкретного.Так стирается грань между реальностью и вымыслом, междуистиной и заблуждением. Реальность и истина, как считаетЖ. Бодрияр, просто перестают существовать.16.4. Ãèïåððåàëüíîñòü, ñèìóëÿêðû è ñèìóëÿöèèСимволический обмен приводит к утверждению «гиперреальности».Под гиперреальностью Ж.

Бодрийяр понимает симуляциичего-либо. Социолог добавляет при этом, что гиперреальностьдля стороннего наблюдателя более реальна, чем сама реальность, более правдива, чем истина, более очаровательна, чемсамо очарование.В качестве примера гиперреальности Ж. Бодрийяр приводит Диснейленд. В парке жизненный мир воспринимаетсякак более реальный по сравнению с тем, что есть «реальность» за его пределами. Обслуживание опять-таки здесьболее замечательное, чем то, с которым мы сталкиваемсяв реальной жизни. Видение фауны и флоры океана кудалучше, чем их можно познать при реальном контакте с морской водой.Превращение символов в гиперреальность, по Ж. Бодрийяру, осуществляется благодаря серии последовательных превращений символов:— символ отражает сущностную характеристику реальности;— символ маскирует и искажает сущность реальности;— символ скрывает отсутствие сущности реальности;— он перестает соотноситься с реальностью вообще,представляя лишь подобие или видимость чего-либо.Гиперреальность имеет дело с фрагментами или вообщес видимостью реальности.453По Ж.

Бодрийяру, общественное мнение отражаетне реальность, а гиперреальность. Респонденты не выражаютсобственное мнение. Они воспроизводят то, что ранее ужебыло создано в виде системы символов средствами массовойинформации.Политика, как считает Ж. Бодрийяр, также обретаетформу гиперреальности. Партии не отстаивают и не борютсяза что-либо реальное.

Тем не менее, они противостоят другдругу, «симулируя оппозицию».Бюрократическая система контроля, адекватная экономическому обмену, уступает место «мягкому контролю,осуществляемому с помощью симуляций». Все социальныегруппы в итоге преобразуются в «единую огромную симулируемую массу».Под симулякрами Ж. Бодрийяр понимает знаки илиобразы, отрывающиеся по смыслу от конкретных объектов, явлений, событий, к которым они изначально относились, и тем самым выступающие как подделки, уродливыемутанты, фальсифицированные копии, не соответствующиеоригиналу.Своими корнями данный термин уходит в понятие, введенное еще Платоном, — «копия копии», обозначающее,что многократное копирование образца в итоге приводитк утрате идентичности образа.