Диссертация (Интроекция противоречий кризиса культуры в структуру личности), страница 9

Слова Б.Рассела вовсе не случайны: «Если Ницше – просто симптом болезни, то,44должно признать, эта болезнь очень широко распространена в современноммире». [265, с.702]Трагедию Ницше удивительным образом предвосхитил персонажДостоевского – Иван Карамазов. В обратном отсчете времени Карамазов«продолжил» мысль Ницше: если человек отбросит Бога и сам станет на егоместо, то, вместе с тем, он займет и «первое место» в котором не существуетзакона. «Где стану я, там сейчас же будет первое место … “все дозволено”, ишабаш!».

Свобода обернулась ужасом произвола и страхом ничем неоправданной смерти. В. Вересаев сказал по этому поводу: «Рассуждениевполне правильно. Человек не может не знать, что он умрет, – не завтра, такчерез сорок лет. Что же это за странная душевная тупость – думать о какомто счастье, суетливо устраивать мимолетную жизнь, стремиться бороться,чего-то желать и ждать. Для чего? Два только есть логически разумныхвыхода – либо убить себя, либо последовать примеру пирующих во времячумы:отдатьсямгновеннымнаслаждениям,затуманитьмысльонеотвратимом будущем и самозабвенно упиватьсяужасом той мертвой пустоты,Которую в моем дому встречаю,И новостью сих бешеных веселий,И благодатным ядом этой чаши». [70, с. 11]Достоевский парадоксально «выявляет» у Ницше немыслимый дажедля Шопенгауэра пессимизм, отчетливо видимый в строках: «Злополучныйоднодневный род, дитя случая и нужды, что вынуждаешь ты меня сказатьтебе то, чего полезнее было бы тебе не слышать? Наилучшее для тебя вполненедостижимо: не родиться, не быть вовсе, быть ничем.

А второе подостоинству для тебя – скоро умереть». [241, с.29]. Е. Трубецкой почему-тоувидел в этой констатации много пошлости [314], а Л. Шестов безответный«гласвопиющеговпустыне».[365].ИррационализмфилософииШопенгауэра, и его продолжение в глобальном ницшеанском отказе отпрошлого, показывают путь, которым европейская культура продвигалась к45ощущению тотального краха надежд на любое разумное начало мира,способного прояснить смысл и цель бытия.«Перерождение»рационального«кода»европейскойкультуры,выразившееся в возникновении ситуации неопределенности смысла мира,спровоцировало его поиски иными способами.

По мере того, какбожественные или метафизические идеалы становились неактуальными дляинтерпретации смысла, вместо них стали воздвигать другие, что и явилосьотражением иной ипостаси кризисного сознания.Сомнениям иррационализма относительно истинности смысла XIX векпротивопоставил весьма мощный ответ англо-американской философии:истинно то, что полезно. [255]. Эта идея уходит корнями в английскийэмпиризмиутилитарианизм.[379].ПомнениюФ.К.С.Шиллера,приспособившего наследие софистов к условиям буржуазной Англиивикторианской эпохи, каждый отдельный человек является мерой своейособой истины.

[438]. Хорошо известно, что из этого последовало:отвержениедетерминизмасодновременнымутверждениеминдетерминированности, означавшей, в частности, что человек воленвыбирать те дефиниции, в зависимости от которых должна строиться картинамира. П. Юшкевич [127], симпатизировавший прагматизму, признал, что втаком случае прагматизм затрагивает уже не только наши теории одействительности, но и саму действительность, понимаемую как конкретныймир наблюдения.

В. Джемс был уверен, что бывают такие случаи, когда фактне может возникнуть, если нет предварительной веры в его существование. Аесли вера в факт может способствовать возникновению последнего, то«странно и нелогично» было бы утверждать, что вера, предваряющаянаучную очевидность, не способна служить задаче человека конструироватьреальность. [там же] Почти тоже самое можно обнаружить и у Дж.

Дьюи[133, 134]. Таким образом прагматизм проложил мост от делания истины – кделанию реальности, исчезающей поэтому как нечто независимое отчеловека и самостоятельное.46Прагматизм, по мнению Б. Рассела, представляет собой попыткувозвести надстройку веры на фундаменте скептицизма. Но это ведет кглубоко утопическому отношению к миру или, по его выражению, к«космическойзависящегоотнепочтительности».фактов,в«Понятиезначительной“истины”,степенинекакчего-то,поддающихсячеловеческому контролю, было одним из способов, с помощью которыхфилософия внедряла необходимый элемент скромности», - пишет Б.

Рассел.«Если это ограничение скромности снято, то делается дальнейший шаг попути к определенному виду сумасшествия – отравлению властью…». [265,с.749].ИллюзииНицшеипрагматистовоченьпохожи.Иррационалистический способ «бегства» от реальности и прагматическаяутопия смысла были «синтезированы» философией жизни. Вполне возможно,правильнее было бы сказать, что с точки зрения кризисного рассмотренияэпохи они все утверждают одно и то же.А. Бергсон провозгласил интуицию единственным инструментомпознания, в котором роль разума совершенно несущественна. [34; 35; 36].Неудивительно, что тем самым ставились под сомнение любые целидействительности, которые могли бы быть разумны.

Коль скоро разумнеспособен отыскать смысл, то не стоит на него рассчитывать и тратитьусилия попусту. Поэтому лучшим признавалось доверие становлению жизни,процессу «действия ради действия», ведущую роль в котором занимаетинстинкт. Признание неспособности человеческого разума устанавливатьчеловеческие же цели, заставило выбрать что-то другое в качестве ведущейсилы. Если на этот случай уже не находилось ничего внечеловеческибожественного, то оставалось только ускользающая от познания внутренняясила «животной жизни».В такой попытке заменить разум доверием силе жизненной эволюциивиден страх – неизбежный спутник кризисного сознания. Абсолютныйпессимизм человека без смысла и в самом деле ужасает. Легче и приятнее недумать об этом решив, что за человека все сделает сама жизнь.

Здесь47спонтанность алогично противополагается невозможности иначе преодолетьнеопределенностьсмысла.Отчегопоследняятолькомногократноусиливается, по крайней мере потому, что цели животной жизнипринципиально разняться от целей человеческого разума. С этой точкойзрения почти совпадают взгляды В. Дильтея. [128; 129].ПривсемотличииконкретикифилософииГ.Зиммеляотбергсоновской, их принципиальные позиции весьма схожи. По Зиммелю,жажда новых форм разрушила старые. Прежде всего, пали все «центральныеидеи», от античной идеи субстанционально единого бытия и средневековойидеи божества до ренессансного идеала природы и метафизической целинравственного Я в Просвещении. Взамен утраченных, никаких новых идей,определяемых разумом, не воздвиглось: новая органичная идея культурыневозможна, так как сами явления, которые ей надлежало бы охватить, сталислишком многообразны, разнородны, чтобы допустить вероятность такого ихидейного объединения.

При этом все утилитарные формы, хотя и происходятот разума, но в качестве «верховных» целей признаются непригодными.Поэтому естественно возникает бунт против всяких устоявшихся формвообще, исход которого непредсказуем. Само по себе это уже признаккризиснойнеопределенности,которыйнискольконепреодолеваетсяустановкой на то, что у жизни нет никакого другого смысла и цели, чем онасама. Г. Зиммель допускает, что Абсолютный мир, может быть, и«возвышается» над жизнью, но он «остается вечной мировой тайной» [141, c.397], что звучит еще более неопределенно.Не изменяя фундамент философии жизни, Т. Лессинг добавляет к немумрачныенотыкритикихристианстваиутилитаризма,породившихкапитализм, разрушающий естественные формы организации людей. [189].Кроме того, «крушение жизни» происходит от знания.

Чем больше полнота иширота возможностей человека, которые существуют и должны бытьобъединенывразмышляющийдуше,итемтруднеерефлексирующийпроцессвсеобъединения.время,постепенноЧеловек,теряет48способность к решению и действию, так как нет больше единой идеи,придающейсилуирешительность.Оборотнаясторонапроцессадифференциации – исчезновение доверия «великому морю жизни».Даже в наши дни эта тема продолжает оставаться актуальной. Кпримеру, Г.

Померанц констатирует: «Вся человеческая история есть вкакой-то мере перманентный кризис. Основа его в том, что развитие,(которое мы ошибочно понимаем как целостное движение вперед), есть“раз”-“витие”, расщепление, дифференциация... Развитие - это действительно“раз”-“витие”, утрата первоначальной, примитивной детской целостности иутрата смысла жизни. Смысл имеет только целостная жизнь, никакой наборчастностей его не дает... Жизнь с потерей главного, потерей чувства целогоначинает сама себя разрушать». [260, c.172]. Выражаясь более обще,философия жизни сформулировала мысль об утрате системообразующегопринципа, объединяющего отдельные части культуры в единое целое.

Этуутрату ощутили многие. «Закат Европы» О. Шпенглера, изобилующийописанием множества фактов движения «души» европейской культуры ксмерти, один из самых ярких примеров размышлений на тему распада.Острое восприятие философией жизни исчезновения унифицирующейкомпоненты в культуре, сопровождалось чувством растерянности от данныхнаучных открытий.