70831-1 (Тихомиров, о нём. Эсхатологический выбор Льва Тихомирова)

Тихомиров, о нём. Эсхатологический выбор Льва Тихомирова

Владимир Карпец, Москва

...Истинное «изменение парадигмы» взглядов произошло у Тихомирова не тогда, когда он от революции повернулся к монархии (и Православию), а тогда, когда Лев Александрович, отбросив и народовольчество, и монархизм, по сути пришел к экуменическому «христианству вообще» (а следовательно, к своеобразной русской эсхатологической версии христианской демократии [О повести «В последние дни»]

В настоящее время имя Льва Александровича Тихомирова (1852-1923) уже достаточно широко известно читателю. Опубликованы все его основные труды, в числе которых фундаментальные – «Монархическая государственность» (1905) и «Религиозно-философские основы истории» (1918). Безусловно, наиболее выдающейся частью наследия мыслителя является его государственно-правовое учение, помимо «Монархической государственности» изложенное в работах «Единоличная власть как принцип государственного строения» (1897), «Демократия либеральная и социальная» (1896), «Представительство народа при Верховной власти» (1910), «Правая перестройка конституции» (1911) и др. В этих работах, а также и во многочисленных иных, посвященных экономике («Земля и фабрика»), церковным вопросам («Личность, общество и Церковь») и т.д., Тихомиров формулирует и раскрывает христианское понимание социальных явлений, прежде всего государства и права, причем делает это на высочайшем научном и философском уровне, не только не ниже, но и во многом выше его европейских коллег, стоящих на либерально-светских позициях и ныне широко известных и изучаемых. До сих пор господствующая недооценка вклада Тихомирова в эту область знаний (в учебных курсах по истории политических и правовых учений он едва ли даже упоминается, и то в общем списке) связана только с тем, что современная постсоветская теория, «сменившая вехи» «от марксизма к либерализму» по-прежнему стоит все на тех же иллюминатско-просветительских и прогрессистских основаниях, частным проявлением которых был марксизм. Тихомировская доктрина органическо-волевого единства власти, включающая в себя развернутую критику агрессивных мнимостей вроде «правового государства» или «разделения властей», не только не потеряла значения, но, напротив, приобрела его именно сейчас, на рубеже нового, уже не только послесоветского, но и со всей очевидностью, последемократического столетия. Тихомиров – это «третий путь» в науке о государстве и праве. Он стоит в одном ряду с такими авторитетами, как, например, Карл Шмидт или Николай Алексеев, при всем разнопонимании многих вопросов у каждого из троих.

Однако не меньший (если не больший), нежели сугубо специальный, интерес представляет такая черта тихомировского творчества, как его глубочайшая, в значительной степени приближения к абсолютной, экзистенциальность. Каждая объемная работа мыслителя была для него радикальным выбором, жизненным поступком, меняющим внутренние и внешние обстоятельства. Более того, в судьбе Льва Александровича как в некоем сгустке нашла выражение вся историческая судьба России, и именно его, а никак не графа Толстого следовало бы назвать зеркалом, но даже не русской революции, а русской истории. Крупнейший теоретик монархии начинал как революционер, член ЦК партии «Народная воля», участвовавшей в подготовке убийства Александра П. Первый труд Тихомирова, написанный еще в 70-е годы, посвящен Пугачеву; Льва Александровича всегда привлекал элемент стихийной вольности в русской жизни (никак не соотносимой с либерально-правовой демократией); уже позже, в «Монархической государственности» он напишет, что русский человек по природе или анархист или монархист, а третьего не дано. Тихомиров-народоволец никуда не делся, он жил в Тихомирове-монархисте, просто низшее начало с обретением веры заняло иерархически подобающее ему место. Кстати, знаменитая статья Михаила Бакунина «Романов, Пестель или Пугачев», в которой теоретик анархизма прямо говорит о предпочтительности для России «земского царя», во многом предваряет политические идеи Тихомирова. И это не случайно. Всю дальнейшую жизнь Лев Александрович будет искать синтез взаимоисключающих начал и даже найдет его в созданной им модели корпоративно-профессиональной, по аналогии с сословно-представительной, монархии, но идеи эти не окажутся востребованными ни кадетским, ни правым станом, ни Верховной властью. Мы должны отчетливо понимать, что поворот Тихомирова от революции к монархизму – это не конъюнктурный поступок и не ренегатство, а на самом деле выбор в рамках одной и той же исторической парадигмы, в которой, по словам Максимилиана Волошина, «Великий Петр был первый большевик». Россия – это или «революция», или «реакция», но никогда не «прогресс», а чаще всего – «революция через реакцию» или «реакция через революцию» .

Оказавшись после убийства Александра II в эмиграции, Тихомиров, как и любой живой и нормально чувствующий русский человек, остро пережил несовместимость своего духовно-душевного устроения и буржуазно-рыночной цивилизации, более того, отчетливо увидел связь между ней и демократическими идеями, не применимыми к России, неотменимую неразрывность «демократии либеральной и социальной». Тогда же с ним произошел и религиозный переворот. По воспоминаниям самого Тихомирова, он уверовал в Бога, созерцая жизнь ребенка – своего первого и любимого сына, который много позднее, уже в советские годы, был епископом Русской Православной Церкви. Для Льва Александровича все совпало. Вернувшись в Россию вместе с семьей, Тихомиров стал одним из виднейших деятелей правого крыла русской общественной жизни, идеологом и защитником монархии. Но и здесь он оставался одинок. Левые, а вслед за ними и интеллигенция в целом, восприняли обращение Тихомирова как ренегатство, правые, прежде всего чиновно-бюрократические круги, продолжали видеть в нем чужака – и не без оснований – «свободный ум» мыслителя никак не мог уместиться в пределы, очерчиваемые петербургско-синодальной государственностью, к тому же все более сращивавшейся с антихристианским банковским капиталом. Понимание Тихомиров находил только у очень немногих людей того времени, таких же одиноких и обособленных, как К.Н.Леонтьев, о.Иосиф Фудель и других представителей «крайней», то есть живой и действенной, а, следовательно, открытой, реакции в истинном смысле этого слова.

В 1905 году Лев Тихомиров выдвигает, в противовес по существу принятой Верховной Властью капитуляции в виде «ползучего конституционализма», абсолютной альтернативный проект государства, основанного на сосредоточении в руках монарха полноты законодательной и исполнительной власти при широком представительстве всех категорий населения (прежде всего трудящегося) в рамках законосовещательной Народной Думы и местного самоуправления, что означало бы на ином организационно-техническом уровне консервативно-революционное возвращение к архетипам Московской Руси и дало бы невиданный в истории «русский прорыв». Непонимание Верховной властью неотменяемой необходимости именно этой или иной, но в чем-то очень близкой ей, альтернативы (например, соединения монархии с «рабочей идеей» в проекте С.Н.Зубатова) или же, как это часто подчеркивается в монархических кругах, полное одиночество Царя, будущего Мученика, в высших петербургских сферах, привело к тому, что архетипы Московской Руси все равно с неизбежностью проявились после 1917 года как основа всей советской жизни, однако в их крайней, «опричной», форме, что на самом деле было не так уж страшно в контексте истории. Гораздо хуже было то, что оказалось отброшено Православие. В силу своего атеизма и самоубийственной для любой государственности марксистской идеологии Советской власти в конечном счете также не удалось осуществить «русский прорыв», но виновата в этом во многом власть предшествовавшая, и об этом предупреждал Тихомиров.

Так или иначе, но в 1911 году обладающий безупречной политической зоркостью и убедившийся в невозможности «достучаться» до власти со своим консервативно-революционным проектом Лев Тихомиров принимает окончательное решение об уходе из общественной жизни. Он поселяется в Сергиевом Посаде и проводит уединенную жизнь, изредка нарушаемую такими посетителями, как о. Павел Флоренский, Михаил Новоселов и (что, кстати, весьма показательно для всегда сопрягавшего крайности Тихомирова) Андрей Белый. Последний в своих воспоминаниях уделяет Льву Александровичу значительное место, сравнивая его, между прочим, с известным в начале века поэтом-мистиком Александром Добролюбовым (также на первый взгляд странно для такого homo politicus, как Тихомиров!). В этом время Лев Александрович пишет свой фундаментальный труд «Религиозно-философские основы истории», непосредственным продолжением которого стала и «эсхатологическая фантазия» «В последние дни». Ранее, еще в 1905-1907 гг., на эти же темы были написаны статьи «Апокалиптическое учение о судьбах и конце мира» и «О семи апокалипсических Церквах». Все эти работы образуют как бы «вторую линию» творческой судьбы Тихомирова, они по существу нераздельны, и их анализ, по-видимому, следует проводить, также их не разделяя. С монархической линией трудов они связаны косвенно, но весьма значимо: Тихомиров как бы пытается ответить на вопрос – а что после монархии? – и это закономерно ведет его к постановке следующего – а что после истории? И отвечает он так же, как отвечал оптинский старец Нектарий на вопрос о том, будет ли еще Царь: «Антихрист! Антихрист! Антихрист!»

И конец жизни Льва Александровича глубоко символичен: бывший соучастник цареубийства, бывший блистательный защитник монархии умирает в одиночестве простым стариком у монастырских стен. Произошло это в 1923 году, то есть тогда, когда необратимость перелома 1917 года уже стала очевидной.

Подводя итоги жизни, Лев Александрович пишет (в дневнике, в мае 1917 года): «Я ухожу с сознанием, что искренне хотел блага народу, России, человечеству. Я служил этому благу честно и старательно. Но мои идеи, мои представления об этом благе отвергнуты и покинуты народом, Россией и человечеством. Я не могу признать их правыми в идеалах, я не могу отказаться от своих идеалов. Но они имеют право жить, как считают лучшим для себя. Я не могу и даже не хочу, не имею права им мешать устраиваться, как им угодно, хотя бы и гораздо хуже, чем они могли бы устроиться. И точно – я отрезанный ломоть от жизни. Жизнь уже не для меня. Для меня во всей силе осталась одна задача, единственная : позаботиться о спасении души своей. Да поможет мне Бог в этом, и да будет во всем Его Воля. Не остави меня, Господи Боже мой, не отступи от мене, вонми в помощь мою, Господи спасения моего».

«В последние дни» оказалось и последним произведением Тихомирова, написанным также в последние дни – его жизни. Это своеобразная, как теперь бы сказали, в жанре fiction сделанная иллюстрация к его историософским произведениям. О его художественных достоинствах или недостатках говорить весьма трудно – литературно это фантазия никакая, но она важна нам для полного понимания взглядов Тихомирова на момент начала 20-х годов, а также некоторых аспектов историософии вообще, вытекающей из жестко креационистсткого видения истории, на коем утвердился мыслитель.

Мировую историю Лев Тихомиров рассматривает как арену прежде всего духовной, и только во вторую очередь политической и военной борьбы. История есть продолжение борьбы падших духов против Бога, которая началась с искушения и падения первочеловека и развивается в рамках процесса человекобожия. Этот процесс должен закончиться воцарением человекобога-антихриста, который подведет черту под историей, после чего Второе и славное Пришествие Христово приводит к тому, что «Царство мира соделывается Царством Господа. Все созданное приходит к той гармонии, в которой было создано».

В «Религиозно-философских основах истории» Тихомиров указывает следующее: «С самой зари человечества мы видим борющимися одни и те же точки зрения, которые не уничтожились с Адама до современности Во взаимных между собою отношениях эти основные точки зрения пробовали объединиться и составить какое-либо общее всеохватывающее миропонимание. Но в конце концов все точки зрения оказывались несоединимыми, непримиримыми, ни одна не уступала места другим, не признавала себя побежденною, и через долгие тысячи лет мы видим старые вечные знамена стоящими друг против друга. Эти основные точки зрения очень немногочисленны. Их три. Одна признает высшею силою Бога Создателя, Сверхтварную Силу. Другая, не признавая Его, считает наивысшими силами те, которые заключаются в природе и выражаются наиболее полно в человеке, приобретающем значение владыки вселенной, особенно при допущении идеи о происхождении ангелов от человека. Третья точка зрения, доселе наиболее слабая и проявляющаяся лишь в небольших проблесках, считает главною силою то существо, которое в христианстве называется сатаною, павшим высшим ангелом, бывшим и остающимся противником Бога, при такой точке зрения лишающегося значения Создателя и особенно – Силы благой. Благою силою в этом случае признается Его противник». В последние же времена «три основные религиозно-философские идеи мировой истории и соответствующие им реальные силы сходятся лицом к лицу в этот краткий промежуток времени, и если их эволюционная борьба потребовала долгих тысячелетий, то заключительная развязка совершается с революционной быстротой».