shaw (Проблематика и структура пьесы Б. Шоу Пигмалион), страница 2

«Без сомнения, она по-своему чистоплотна, однако рядом с дамами решительно кажется замарашкой. Чер­ты лица у нее недурны, но состояние кожи оставляет желать лучшего; кроме того, заметно, что она нуждает­ся в услугах дантиста» ¹².

Превращение Дулиттла в джентльмена, точно так же как и его дочери в леди, должно показаться относительно внешним процессом. Здесь как бы модифицируются лишь его природные спо­собности благодаря его новому общественному положе­нию. Как акционер сыроваренного треста «Друг желуд­ка» и видный оратор уоннафеллеровской Всемирной ли­ги моральных реформ, он, в сущности, даже остался при своей настоящей профессии, которая, по свидетельству Элизы, еще до его социального превращения состояла в том, чтобы вымогать деньги у других людей, пуская в ход свое красноречие.

Но самым убедительным образом тезис о наличии природных способностей и их значении для создания ха­рактеров демонстрируется на примере пары Хиггинс— Пикеринг. Оба они по своему социальному положению джентльмены, но с тем различием, что Пикеринг и по своему темпераменту джентльмен, в то время как Хиг­гинс предрасположен к грубости. Различие и общность обоих персонажей систематически демонстрируется на их поведении по отношению к Элизе. Хиггинс с самого начала обращается с ней грубо, невежливо, бесцеремон­но. В ее присутствии он говорит о ней «глупая девуш­ка», «чучело», «так неотразимо вульгарна, так вопиюще грязна», «скверная, испорченная девчонка» и тому подоб­ное. Он просит свою экономку завернуть Элизу в га­зету и бросить в мусорный ящик. Единственной нормой разговора с ней является повелительная форма, а пред­почтительным способом влияния на Элизу — угроза. Пикеринг, врожденный джентльмен, напротив, в обра­щении с Элизой с самого начала проявляет такт и ис­ключительную вежливость. Он не дает спровоцировать себя на неприятное или грубое высказывание ни навяз­чивым поведением цветочницы, ни плохим примером Хиггинса. Так как никакие обстоятельства не объясняют эти различия в поведении, .зритель должен предполо­жить, что, наверное, все же имеется нечто вроде врож­денных склонностей к грубому или деликатному поведе­нию. Для предупреждения ложного вывода, будто гру­бое поведение Хиггинса по отношению к Элизе обус­ловлено исключительно существующими между ним и ею социальными различиями, Шоу заставляет Хиггинса ве­сти себя заметно резко и невежливо также и среди ему равных. Хиггинс не особенно старается скрыть от миссис, мисс и Фредди Хилл, как мало он с ними счита­ется и как мало они для него значат. Разумеется, Шоу дает возможность проявляться грубости Хиггинса в об­ществе в значительно модифицированной форме. При всей врожденной склонности к бесцеремонному выска­зыванию правды, Хиггинс не допускает там таких гру­бостей, какие мы наблюдаем при его обращении с Эли­зой. Когда его собеседница миссис Эйнсфорд Хилл по своей ограниченности полагает, что было бы лучше, «если б люди умели быть откровенными и говорить то, что думают», Хиггинс протестует восклицанием «Упаси бог!» и возражением, что «это было бы неприлично».

Характер человека опреде­ляется не непосредственно средой, а через межчелове­ческие, эмоционально окрашенные отношения и связи, через которые он проходит в условиях своей среды. Че­ловек — чувствительное, восприимчивое существо, а не пассивный предмет, которому можно придать любую форму, подобно куску воска. Какое значение Шоу при­дает как раз этому вопросу, подтверждается выдвижени­ем его в центр драматического действия.

Вначале Элиза для Хиггинса кусок грязи, который можно завернуть в газету и бросить в мусорный ящик, во всяком случае «замарашка, чумазая замухрышка», которую заставляют вымыться, как грязное животное, невзирая на ее протесты. Вымытая и одетая Элиза ста­новится не человеком, а интересным подопытным пред­метом, на котором можно производить научный экспе­римент. За три месяца Хиггинс сделал из Элизы графи­ню, он выиграл свое пари, как выражается Пикеринг, ему это стоило большого напряжения. То, что Элиза сама участвует в этом эксперименте и как человек в высшей степени была связана обязательством, до его сознания — как, впрочем, также и до сознания Пике­ринга — не доходит вплоть до наступления открытого конфликта, который образует драматическую кульмина­цию пьесы. К своему большому удивлению, Хиггинс дол­жен в заключение констатировать, что между ним и Пикерингом, с одной стороны, и Элизой — с другой, воз­никли человеческие отношения, которые не имеют боль­ше ничего общего с отношениями ученых к своим объек­там и которые нельзя больше игнорировать, а можно разрешить лишь с болью в душе.

«Отвлекаясь от лингвистики, следует прежде все­го отметить, что «Пигмалион» был веселой, блестящей коме­дией, последний акт которой содержал элемент истинной дра­мы: маленькая цветочница хорошо справилась со своей ролью знатной дамы и больше уже не нужна — ей остается вер­нуться на улицу или выйти замуж за одного из трех героев» ¹³.

Зритель понимает, что Элиза сдела­лась леди не благодаря тому, что ее научили одеваться и говорить как леди, а благодаря тому, что она вступила в человеческие отношения с леди и джентльменами в их среде.

В то время как вся пьеса бесчислен­ными деталями внушает, что различие между леди и цветочницей заключается в их поведении, в тек­сте утверждается нечто прямо противоположное:

«Леди отличается от цветочницы не тем, как она се­бя держит, а тем, как с ней себя держат». Эти слова принадлежат Элизе. По ее мнению, заслуга в превраще­нии ее в леди принадлежит Пикерингу, а не Хиггинсу. Хиггинс ее лишь дрессировал, учил правильной речи и т. д. Это способности, которые можно легко приоб­рести и без посторонней помощи. Вежливое обращение Пикеринга произ­вело те внутренние перемены, которые отличают цветоч­ницу от леди.

Очевидно, утверждение Элизы, что только манера обращения с человеком определяет его суть, не является основой проблематики пьесы. Если бы обхождение с человеком было решающим фактором, тогда Хиггинс должен был бы всех встречающихся ему дам делать цветочницами, а Пикеринг всех встречающихся ему цве­точниц—дамами. То, что оба они не наделены такой волшебной силой, совершенно очевидно. Хиггинс не про­являет чувства такта, присущего Пикерингу, ни по отно­шению к матери, ни по отношению к миссис и мисс Эйнсфорд Хилл, не вызывая этим в их характерах мало­мальских изменений. Пикеринг в первом и втором актах обращается с цветочницей Элизой с не слишком изысканной вежливостью. С другой стороны, в пьесе яс­но показывается, что одно лишь поведение также не определяет сути. Если бы только поведение было реша­ющим фактором, тогда Хиггинс уже давно перестал бы быть джентльменом. Но никто серьезно не оспаривает его почетное звание джентльмена. Хиггинс также не пе­рестает быть джентльменом оттого, что бестактно ведет себя с Элизой, как и Элиза не может превратиться в леди лишь благодаря достойному леди поведению. Тезис Элизы, что лишь обращение с человеком является решающим фактором, и антитезис, что поведение человека является определяющим для су­щества личности, ясно опровергаются пьесой. Поучи­тельность пьесы заключается в синтезе — определяю­щим для существа человека является его общественное отношение к другим людям. Но общественное отноше­ние есть нечто большее, чем одностороннее поведение человека и одностороннее обращение с ним. Обществен­ное отношение включает в себя две стороны: поведение и обращение. Элиза из цветочницы становится леди благодаря тому, что одновременно с ее поведением из­менилось также и обращение с ней, которое она почув­ствовала в окружающем ее мире.

То, что понимается под обще­ственным отношением, отчетливо раскрывается лишь в конце пьесы и в ее кульминационном пункте. Элиза уяс­няет себе, что, несмотря на успешное завершение заня­тий по языку, несмотря на радикальное изменение сре­ды, несмотря на постоянное и исключительное пребыва­ние среди признанных джентльменов и леди, несмотря на образцовое обращение с ней со стороны джентльмена и несмотря на овладение ею самой всеми формами поведения, она не превратилась еще в настоящую леди, а стала лишь горничной, секретаршей или собеседницей двух джентльменов. Она делает попытку миновать эту судьбу путем бегства. Когда Хиггинс просит ее вернуть­ся обратно, завязывается дискуссия, раскрывающая смысл общественного отношения в принципе.

Элиза считает, что она стоит перед выбором между возвращением на улицу и подчинением Хиггинсу. Это для нее символично: тогда ей всю жизнь придется подавать ему туфли. Случилось как раз то, от чего предостерегала миссис Хиггинс, обратив внимание своего сына и Пикеринга на то, что девушка, владею­щая языком и манерами леди, еще не является по-на­стоящему леди, если у нее нет соответствующего дохода. Миссис Хиггинс с самого начала видела, что главную проблему превращения цветочницы в светскую даму можно решить лишь по завершении ее «перевоспита­ния».

Существенной принадлежностью «знатной дамы» является ее независимость, которую может гаранти­ровать лишь доход, независимый от любого личного труда.

Толкование концовки «Пигмалиона» очевидно. Оно не антропологического, как предшествующие тезисы, а эти­ческого и эстетического порядка: желательным является не превращение жителей трущоб в леди и джентльме­нов, подобно превращению Дулиттла, а превращение их в леди и джентльменов нового типа, чувство собственно­го достоинства которых базируется на их собственном труде. Элиза в стремлении к труду и независимости яв­ляется воплощением нового идеала леди, который, в сущности, ничего общего не имеет со старым идеалом леди аристократического общества. Она не стала графи­ней, как об этом неоднократно вещал Хиггинс, но стала женщиной, сила и энергия которой вызывают восхище­ние. Знаменательно, что даже Хиггинс не может отка­зать ей в привлекательности — разочарование и враж­дебность скоро превращаются в противоположность. Он, кажется, даже забыл о первоначальном стремлении к другому результату и желанию сделать из Элизы гра­финю.

«Хочу похвастаться, что пьеса «Пигмалион» пользова­лась величайшим успехом в Европе, Северной Америке и у нас. Ее поучительность настолько сильна и предна­меренна, что я с восторгом швыряю ее в лицо тем само­довольным мудрецам, которые, как попугаи, твердят, что искусство не должно быть дидактическим. Это подтвер­ждает мое мнение, что искусство не может быть ника­ким иным», - писал Шоу. Автору приходилось бороться за правильную трактовку всех своих пьес, особенно комедий, и выступать против намеренно ложного истолкования их. В случае с «Пиг­малионом» борьба концентрировалась вокруг вопроса, выйдет ли Элиза замуж за Хиггинса или за Фредди. Если Элизу выдают замуж за Хиггинса, то создается условное комедийное завершение и приемлемый конец: перевоспитание Элизы завершается в этом случае ее обуржуазиванием Тот, кто выдает Элизу за неимущего Фредди, одновременно должен признать и этические и эстетические тезисы Шоу. Конечно, критики и театральный мир единодушно высказались за буржуаз­ное решение.

Список использованной литературы:

• Б. Шоу Полное собрание пьес в 6 томах. М. «Искусство» 1980. Т. 4

• Ф. Деннингхаус. «Театральное призвание Бернарда Шоу». М. «Прогресс» 1978.

• М. Раку. «Бернард Шоу как «совершенный вагнерианец». Новое литературное обозрение. Электронная версия

• Э. Хьюх «Бернард Шоу» ЖЗЛ. М. «Молодая гвардия» 1966

• И. Майский «Б. Шоу и другие воспоминания». М. «Искусство» 1967

1 Ф. Деннингхаус. «Театральное призвание Бернарда Шоу». М. «Прогресс» 1978. С. 128

2 там же

3 Б. Шоу Полное собрание пьес в 6 томах. М. «Искусство» 1980. Т. 4 С. 216

4 там же С. 270

5 М. Раку. «Бернард Шоу как «совершенный вагнерианец». Новое литературное обозрение. Электронная версия

6 Б. Шоу Полное собрание пьес в 6 томах. М. «Искусство» 1980. Т. 4 С.255

7 Ф. Деннингхаус. «Театральное призвание Бернарда Шоу». М. «Прогресс» 1978.

8 Там же

9 там же

10 Б. Шоу Полное собрание пьес в 6 томах. М. «Искусство» 1980. Т. 4 С. 282

11 И. Майский «Б. Шоу и другие воспоминания». М. «Искусство» 1967. С. 28

12 Б. Шоу Полное собрание пьес в 6 томах. М. «Искусство» 1980. Т. 4 С. 212

13 Э. Хьюх «Бернард Шоу» ЖЗЛ. М. «Молодая гвардия» 1966. С. 136

9