59805 (Терроризм в истории политической мысли России), страница 8

Эсеров отличало эсхатологическое сознание, их борьба была окрашена в ярко выраженные апокалиптические тона. «Конь бледный», «Конь вороной», «Ангел Аваддон» и др. образы были взяты Б.В. Савинковым из «Откровения Иоанна Богослова». В «Коне бледном», шокировавшем русское подполье, он писал: «Но ведь надежда не умирает. Надежда на что? На "звезду утреннюю?" Я знаю: если мы убили вчера, то убьем и сегодня, неизбежно убьем и завтра. "Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод и сделалась кровь". Ну, а кровь водой не зальешь и огнем не выжжешь. С нею - в могилу».

Впрочем, следует признать, что савинковский революционный гностицизм не являлся мировоззрением всей ПСР, в которой были и гностики, и ницшеанцы, и неокантианцы, и последователи Шопенгауэра, и христианские социалисты (как Каляев), и даже толстовцы (как другой участник БО -Беневицкая). Далеко не все являлись и приверженцами терроризма, но именно благодаря терроризму во многом смогла сформироваться ПСР. Успешные террористические операции сделали эсеров популярной, даже культовой организацией, обеспечив ей широкий приток молодежи.

Многие исследователи феномена русского революционного терроризма отмечали, что на теме суицида и мотивах психиатрического помешательства основывалась вся семиосфера подпольной России. Так, прочитав опубликованное в печати письмо Н. Климовой, присужденной к смертной казни за организацию взрыва на Аптекарском острове, А.С. Изгоев пришел к выводу, что для нее «убийство других было только средством убить себя». Политические платформы являлись лишь способом маскировки психологических комплексов.

Волна терроризма, захлестнувшая Россию в начале XX в., сопровождалась небывалой эпидемией самоубийств и душевных расстройств в интеллигентской среде. Академик В. Бехтерев жаловался, что психиатрические клиники в стране переполнены как никогда ранее. Сообщения в газетах пестрели сообщениями: «Застрелился жандармский офицер, оставивший записку: "Умираю от угрызений совести..." После тюремных беспорядков на другой день застрелился надзиратель тюрьмы. В поезде железной дороги застрелился начальник тюрьмы: «угрызения совести за то, что побили политического заключенного...» Отравился только что назначенный директор гимназии: «не может выполнять возложенных на него обязанностей...» отравился глубокий старик-еврей: «не могу жить, когда сыновья в крепости...» Застрелился студент - сын начальника тюрьмы... Повесился в своем доме крестьянин, оставивший следующую записку: «Жить не стоит...» Застрелился накануне суда по политическому делу студент и гимназистка... В связи с историей Гапона застрелился член партии, молодой рабочий... Отравилась гимназистка 8 класса: «зачем жить слабым людям».

Характерной чертой подпольной ментально сти являлась ее биполярно сть. Если первым этапом демарганализации могла стать смена парадигмы на противоположную, то полное адаптационное исцеление предполагает конструирование многополюсной мировоззренческой модели. В рассказе Л. Зиновьевой-Аннибал «Помогите Вы», сюжетной канвой которого являлось описание содержания бреда психически больного героя, тому кажется, что он то террорист, бросающий бомбу, то усмиритель народного бунта. Посетитель Леонида Андреева жаловался писателю, что его преследуют то крайне революционные, то ультрареакционные идеи. Шизофренически раздвоенное сознание не допускало компромиссов и полутонов.

Резкий вывод из маргинальной семиосферы без реабилитационного замещения чаще всего и приводил к суициду. Эпидемия самоубийств охватила, например, революционное подполье после разоблачения Е.Ф. Азефа.

«У нас на Руси все оплевано, все взято на подозрение, не на что опереться, все шатко, нечем жить...», - писала А.М. Горькому одна из кандидаток в самоубийцы. Утрата веры не всегда замещалась новыми идеологемами, каковыми стали, к примеру, для определенной части представителей «подполья» мистические учения. Весьма тонкая грань лежала между суицидом экзистенциальным как обретением свободы и суицидом фаталистическим как констатацией безысходности. «Знаю, что конец всех один - смерть,... раз все кончится так скверно, то чем скорее, тем лучше», - отвечал на опросник о самоубийстве журнала «Новое слово» культовый писатель М.П. Арцыбашев. Его поклонница повторяла в дневнике мысль создателя «Санина»: «Умерла ли я 4 года тому назад, умру ли сейчас, буду ли жить еще 2 года, 10 или 20 лет - для жизни это все равно». Впрочем, подруга прожившего долгую жизнь автора дневника Таня не сочла возможным ждать «еще 2 года» и наложила на себя руки.

Сознание маргинала, даже отстаивавшего тотальную свободу, по структуре своей авторитарно. Предоставление же ему права свободного выбора зачастую оборачивалось психологическими недугами. Массовое помешательство было зафиксировано во время забастовочного движения и вооруженных боев 1905 г., когда многие из пребывающих в пограничной маргинальности попросту не смогли самоопределиться без тяжелых душевных последствии.

Примеру бросившейся в водопад на Иматре девушке последовали еще 16 ее сверстниц. Они зачастую специально приезжали на Иматру издалека, дабы покончить с собой, будто бы у них на родине не было для этого достаточных средств. Цепной мост самоубийств существовал и в Киеве. М. Хрущевская даже написала рассказ «Которая по счету», посвященный киевлянке, спрыгнувшей с него в Днепр. Ее реальный прототип Муся Огунлух в предсмертном «Письме к русским девушкам» заявляла: «Я одна из многих и умираю для многих!».

Недостаточно оцененное исследователями влияние на трансформацию отношения к революционному терроризму оказала Первая мировая война. Как правило, они в большей степени акцентировали внимание на резонансе азефиады. Но если после разоблачения Е.Ф. Азефа террористические акты, пусть в меньших масштабах, все, же с известной периодичностью продолжали осуществлять, то после выстрела в Сараево революционный терроризм сходит с политической авансцены. С одной стороны, вероятно общественность была шокирована катастрофическими последствиями теракта Г. Принципа. С другой - война демонстрировала широкие возможности революционной пропаганды в армии и на флоте, а потому предпочтение перед индивидуальным террором отдается планам вооруженного восстания.

Литература

1. Аврех А.Я.П.А. Столыпин и судьба реформ в России. М., 1991.

1. Агарев А. Борьба большевиков против мелкобуржуазной партии эсеров // Пропагандист. 1939. № 16

1. Алексеенко Д.М. Из опыта борьбы спецслужб Российской Империи с террористами // Высокотехнологичный терроризм: Материалы российско-американского семинара. М., 2002.

2. Анисин Ю.В. Некоторые вопросы теоретической борьбы В.И. Ленина с неонародниками по национальным проблемам // Ленинская партия в борьбе... М., 1982.

3. Антонов В.Ф. Народничество в России: утопия или отвергнутые возможности//Вопросы истории. 1991. № 1.

1. Аронсон Г.Я. Загадка убийства Столыпина // Новое русское слово. New-York, 1956. 30 октября; 5, 12 ноября

2. Артемов А.А., Дербенев Н.Е, Политические партии России в период подготовки и хода первой русской революции. Пенза, 1994.

3. Белобородов А. Из истории партизанского движения на Урале // Красная летопись. 1926. № 1 (16).

4. Будницкий О.В. Женщины-террористки: политика, психология, патология // Женщины-террористки в России. Ростов н/Д., 1996.

5. Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX в.). М., 2000.

6. Будницкий О.В. Терроризм: происхождение, типология, этика // Россия в условиях трансформаций. Вып. 15-16. М., 2001.

7. Бурцев В.В. За террор // Народоволец. 1897. № 3.

8. Бурцев В.Л. Борьба за свободную Россию. Мои воспоминания. (1882-1922 гг.) Берлин, 1924. Т. 1.