158391 (Историко-философская концепция Гоббса), страница 10

Согласно Гоббсу, следует различать право и закон, ибо право состоит в свободе делать или не делать что-либо, между тем как закон определяет и обязывает к тому или другому члену этой альтернативы. Закон и право различаются между собой, так же как обязательство и свобода (см. 1, II, 156). Важно также подчеркнуть, что естественный закон, по Гоббсу, не есть результат соглашения людей, а представляет собой предписание человеческого разума. Он отмечал в этой связи, что естественный закон "не менее присущ человеческой природе, чем какая-нибудь иная способность или состояние души" (1, I, 310).

Но если естественный закон есть предписание, или веление, разума относительно того, что нужно делать и от чего следует отказываться людям для сохранения своей жизни и здоровья, то откуда в таком случае возникает война всех против всех?

Во-первых, Гоббс не считает, как уже отмечалось, что люди злы по своей природе. И хотя у людей есть "прирождённое желание" требовать, прежде всего, удовлетворения своих личных интересов. Они обладают ещё и другим стремлением. Каждый из них старается избежать смерти и сохранить свою жизнь. Страх смерти, желание не только сохранить свою жизнь, но и сделать ее приятной—таковы, по Гоббсу, чувства, склоняющие людей к миру (см. 1, II, 155). Разум же подсказывает людям тот путь, который может обеспечить им мирную жизнь и процветание. Таким велением "правого разума" и выступает естественный закон (loxnaturalis), предписывающий людям добиваться мира и согласия.

С другой стороны, Гоббс неоднократно подчеркивает, что, хотя естественные законы касаются человека, как такового, т. е. могут быть сформулированы и постигнуты людьми и в естественном состоянии, соблюдение и уважение этих законов "может быть гарантировано лишь государственным законом и принудительной властью государства" (1, I, 276). Иначе говоря, естественные законы могут быть реализованы, превращены из возможности в действительность только в гражданском обществе, с возникновением государства. В естественном же состоянии они остаются лишь благими пожеланиями людей, вынужденных самими обстоятельствами уповать на собственные силы и делать все то, что кажется им необходимым для сохранения своей жизни.

"Первый и основной естественный закон гласит: нужно искать мир всюду, где можно его достичь; там же, где мира достичь невозможно, нужно искать помощи для ведения воины"(1, I, 311). Из основного закона Гоббс выводит, опираясь на свой синтетический метод, т, е. дедуктивным путем, остальные естественные законы. При этом особое значение он придает второму естественному закону, гласящему:

"...право всех на все невозможно сохранить, необходимо или перенести на других некоторые права, или отказаться от них" (там же).

Если бы каждый человек стремился удержать свое право на все, люди находились бы в состоянии войны. Но так как, согласно первому естественному закону, люди стремятся к миру, то они должны согласиться отказаться от права на все вещи и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим, какую они допустили бы по отношению к себе. что значит отказ от права? Отказаться от права на что-нибудь это, значит, лишиться свободы препятствовать другому человеку пользоваться правом на то же самое. Тот, кто отказывается от своего права, не дает этим ни одному человеку права, которым последний не обладал бы ранее, ибо от природы все люди имеют право на все. "Отказаться от своего права означает лишь устраниться с пути другого, с тем, чтобы не препятствовать ему в использовании его первоначального права..." (1, II, 157).

Отказ от права совершается, по Гоббсу, или простым отречением от него, или перенесением его на другого человека или на группу лиц. Отрекаясь или отступаясь от своего права, человек берет тем самым на себя определенное обязательство, или долг. Причем сила подобных обязательств лежит не в их собственной природе, ибо человек весьма легко нарушает данное им слово, а в боязни того зла, которое неминуемо влечет за собой их нарушение. Важно также отметить, что, согласно Гоббсу, не все права человека могут быть отчуждаемы. Прежде всего, человек не может отказаться от права защищать свою жизнь и оказывать сопротивление тем, кто нападает на него. Нельзя требовать и отказа от права сопротивления насилию, попыткам лишения свободы, заключения в тюрьму и т. п. Словом, подчеркивает Гоббс, человеку в любом случае должна быть предоставлена "гарантия безопасности человеческой личности" (там же, 159), иначе теряет всякий смысл отречение или отказ от своих прав. Ведь мотивом и целью такого действия и служит стремление к миру и безопасности.

Взаимное перенесение прав осуществляется людьми в форме договора. "Договором называется действие двух или многих лиц, переносящих друг на друга свои права" (1, I, 314). В том случае, когда договор заключается по поводу того, что относится к будущему, он именуется соглашением. Соглашения могут заключаться людьми, как под влиянием страха, так и добровольно.

Понятно, что Го6бс отдаёт предпочтение последнему виду соглашений, а на первое место ставит добровольное соглашение людей относительно установления государства.

В "Левиафане" он упоминает девятнадцать естественных законов. Большинство из них носит характер требований или запретов: быть справедливым, милосердным, уступчивым, незлопамятным и в то же время не быть жестоким, мстительным, надменным, вероломным и т. д. (см. "Левиафан", ч. I, гл. XV).

Резюмируя все естественные законы, Гоббс сводит их к одному общему правилу: "не делай другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по отношению к. тебе" (1, II, 183). Перед нами то "золотое правило" нравственности, которое занимает видное место в истории этики и вошло в моральное сознание широких масс в форме различных поговорок. Гоббс прямо указывал на родство своего правила, выступающего как обобщение всех естественных законов, с евангельской формулой:

"поступай по отношению к другим так, как ты желал бы, чтобы другие поступали по отношению к тебе" (см.1, II. 157). Придавая столь большое значение данному моральному требованию и даже характеризуя его как "закон всех людей" (там же), Гоббс исходит из того, что это требование легко может быть понято и уяснено всеми людьми, даже необразованными и не отличающимися особым умом. К тому же это правило удачно сочетает в себе эгоистический принцип, импонирующий каждому человеку от природы, с ограничением эгоистических притязаний людей в их же собственных интересах. Попытка же Гоббса утвердить "золотое правило" в качестве универсального нравственного постулата, хотя и была абсолютно утопичной, объективно выражала демократическое по своей сущности представление о равноценности всех людей в нравственном отношении.

В характеристике естественных законов Гоббс целиком и полностью оставался на уровне метафизических воззрений. Морально-правовые требования, выраженные в естественных законах, объявлялись им вечными и неизменными: "...то, что они запрещают, никогда не может стать дозволенным; то, что они предписывают, никогда не станет недозволенным" (1 I, 337). К тому же Гоббс утверждал, что "естественный и моральный закон есть закон божественный" (там же, 341), имея в виду главным образом евангельские заповеди. Обращая внимание на это высказывание английского философа, свидетельствующее о непоследовательности его атеистических воззрений, надо подчеркнуть вместе с тем, что позиция Гоббса в данном вопросе была отнюдь не идентичной с позицией, которую занимали представители религиозно-идеалистической этики. Последние исходили из того, что мораль вообще немыслима без религии, так как имеет божественное происхождение, и что абсолютные и неизменные принципы нравственности не зависят, поэтому ни от человеческих соглашений, ни от воли правителей и законодателей. Согласно же Гоббсу, естественные законы, являющиеся законами нравственности, выступают как предписания, или повеления, разума. Они исходят, таким образом, из самой человеческой природы и являются божественными лишь в том смысле, что разум "дан каждому человеку богом как мерило его действий" (там же). Что же касается моральных установлений Священного писания, то они, хотя и объявлены людям самим богом, могут быть выведены, однако, и независимо от него "посредством умозаключений из понятия естественного закона" (там же), то есть опять-таки при помощи разума.

Это была совершенно иная точка зрения на происхождение и сущность нравственности, чем та, которой придерживались кембриджские платоники или религиозные философы. Провозглашая же вечность и неизменность естественных законов, Гоббс исходил из того, что "разум остается все тем же: не изменяются ни его цели, которыми остаются мир и самозащита; ни предписываемые им средства" (1, I, 338).

Этика Гоббса по существу освобождала мораль от религиозной санкции, подчиняла ее авторитету государственной власти. Только государство, подчёркивал философ, созданное в целях обеспечения мира и безопасности, в состоянии гарантировать соблюдение естественных законов, придавая им характер законов гражданских. Тем самым государство становится высшим судьей в вопросах нравственности: "Только в государстве существует всеобщий масштаб для измерения добродетелей и пороков" (1, I, 261). И таким масштабом могут служить, по Гоббсу, лишь законы, установленные государством. Гражданские законы по своему содержанию совпадают с естественными законами и отличаются от них только тем, что опираются на силу государственной власти.

Превращая естественные законы в гражданские, Гоббс фактически устранял регулятивную функцию нравственности, вернее, объявлял ее недействительной без опоры на государство. Тем самым на первое и решающее место выдвигалось право, "приказания государства", ибо только они и в состоянии реализовать те моральные требования, которые содержатся в естественных законах, придав последним принудительно-обязательный характер (1, II, 283). Лишение нравственности ее важнейшей функции — регулятора общественной жизни — утверждение, что таким регулятором моральные требования могут быть, лишь, поскольку они санкционируются государственной властью суживало сферу нравственности, обедняло ее содержание. Но с другой стороны, Гоббс лишал тем самым мораль не только всякого божественного ореола, но и того самодовлеющего и абсолютного характера, который приписывали ей религиозные философы и теологи.

Хотя Гоббс и заявлял, что естественный и гражданский законы совпадают по содержанию и имеют одинаковый объем, он все же не отождествлял их полностью. Естественные законы не нуждаются, по Гоббсу, ни в какой публикации и ни в каком прокламировании, ибо они суть предписания разума и даны людям от природы. Поэтому естественные законы принадлежат к неписаным законам, тогда как гражданские законы могут быть как писаными, так и неписанными. "Гражданский и естественный законы не различные виды, а различные части закона,—пояснял Гоббс,—из которых одна (писаная часть) называется гражданским, другая (неписаная)—естественным" (1, II, 283—284).

Большое внимание уделял Гоббс проблеме толкования законов. Толкованию подлежат, по его мнению, все законы, как писаные, так и неписаные. Толкование призвано выявить смысл закона, раскрыть мысль законодателя. Толкователем законов могут быть лишь представители верховной власти. Обычно в такой роли выступают судьи, которые должны уметь применить закон к тому или иному конкретному случаю. Качествами, которыми обладает хороший толкователь законов, являются: "ясное понимание основного естественного закона, называемого справедливостью"; "презрение к излишнему богатству и к чинам"; "способность отвлечься в своём суждении от всякой боязни, гнева, ненависти, любви и сострадания"; "способность терпеливо и внимательно выслушивать и запоминать, обдумывать и применять слышанное" (1. II, 297 – 298).

Обращение к "человеческой природе" с целью обоснования тех принципов, на которых должна основываться общественная жизнь, было типично для мыслителей нового времени. Политику и право, мораль и религию они пытались вывести из природы человека как такового, имея в виду сумму определенных свойств человеческой натуры, постоянных и неизменных ее проявлений и черт. Г. Гроций и Г. Чербери, Т. Гоббс и Б. Спиноза апеллировали к человеческой природе с тем, чтобы доказать правомерность и необходимость утверждения идей "естественной религии", "естественного права", "общественного договора" и т. п.

Общим для этих мыслителей был абстрактный и метафизический подход к человеку, к раскрытию его "природы". Человек рассматривался в отрыве от исторической действительности, от совокупности социальных факторов и отношений, господствовавших в данном обществе, как изолированный индивид. Однако в понятии "человеческая природа", при всей его абстрактности и метафизичности, получили вес же отражение определенные черты того исторического типа личности, который складывался в эпоху ранних буржуазных революций, эпоху первоначального накопления капитала. И надо признать, что Гоббсу в большей мере, чем другим мыслителям, удалось показать, что нарождающийся новый общественный строй создавал благоприятную почву для развития в людях эгоизма и индивидуализма, порождал атмосферу вражды и соперничества. В этом отношении Гоббс был, безусловно, ближе к истине, чем его современник голландский юрист и социолог Гуго Гроций, который считал, что людям от природы свойственно стремление к мирному общению с себе подобными и что человек отличается от животных именно этим своеобразным "инстинктом общежительности".

Гоббс со своей стороны впадает в другую крайность, утверждая, что человек является "более хищным и жестоким зверем, чем волки, медведи и змеи" (1, I, 234). Отрицательные моральные качества (жадность, зависть, честолюбие, тщеславие и другие проявления эгоизма) объявляются им извечными и неискоренимыми свойствами человека вообще.

Эти критические замечания в адрес Гоббсовой трактовки "человеческой природы", послужившей в свою очередь исходным пунктом его социологической системы, не умаляют, однако, заслуги английского мыслителя в том, что он одним из первых выступил против господствующих религиозно-идеалистических воззрений на человека и общество. Гоббс был в числе тех выдающихся философов нового времени, которые "стали рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии" (12, I, 111). Это не означало, конечно, разрыва с идеалистическим пониманием политической жизни. Но, тем не менее, это был значительный шаг вперед то сравнению с государственно-правовыми и морально-этическими теориями, ориентирующимися на религию, на божественные установления и промысл.

И остается добавить, что, если бы, философы так же ясно понимали природу человеческих страстей и мотивов, как математики понимают природу количества и геометрических фигур, то, возможно, войн удалось бы избежать и установить прочный и длительный мир.

4.4 Учение о государстве