Византийская к-ра (Всё, что может понадобиться)

XV. ТИПОЛОГИЯ ВИЗАНТИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

1. Истоки и традиции в истории культуры Византии

В истории мировой культуры византийская цивилизация за­нимает особое, выдающееся место. Она явилась прямой наследни­цей греко-римского мира и эллинистического Востока, оставаясь всегда центром своебразной и блестящей культуры. Византия дала миру высокие образцы литературы, искусства, философской мыс­ли, утонченность эстетического мышления. По уровню образован­ности и напряженности духовной мысли Византия долгое время опережала Западную Европу.

В рамках поставленной нами задачи — раскрыть общие зако­номерности развития культуры Средневековья и определить спе­цифические особенности, в частности культуры Византии, вос­пользуемся методом типологизации. Выявление типологических особенностей культуры Византии в сравнении с Востоком и За­падом позволит определить как «тип» византийской культуры, так и ее место в культурном пространстве Средневековья. Это воз­можно сделать, исследуя культуру Византии не изолированно, а только через контакты с культурой соседних стран и народов Во­стока и Запада.

В течение своего тысячелетнего существования культура Ви­зантии сталкивалась с мощными внешними культурными «влива­ниями», исходившими из Ирана, Египта, Сирии, Закавказья, Болгарии, Сербии, Грузии, т.е. стран, находившихся на близкой Византии ступени развития. С другой стороны, жителям Византии приходилось вступать в контакт и с народами, которых они на­зывали «варварами», оказывая влияние на них, но и испытывая встречное.

В ранний период становления культуры в Византии важную роль сыграли длительные и многообразные контакты с народами Востока: армянами, грузинами, сирийцами, малоазиатскими наро­дами, а также «варварскими» племенами — славянами, готами, гуннами, аварами и др. На территории Византии постоянно про­исходило взаимодействие культур народов с весьма различным об­щественным строем, близких и далеких по языку, обычаям, нра­вам. И при ведущей роли греко-римской культуры, культура Ви­зантии может быть до конца понята только в контексте взаимо­действия культур, а также при изучении роли традиций и нова­ций в ее культурно-историческом процессе. Таким образом, фор­мирование византийской культуры было сложным и противоречи­вым процессом, крайности и парадоксы составили ее основу. Сила античных традиций, стереотипов, опыта, знаний, навыков особен­но велика была в первый период истории Византии. Собственно, и по природным условиям Византия была ближе к странам европейского Средиземноморья, чем к государствам азиатского Востока. В ранний период Византийская империя имела территориаль­ные владения на трех континентах — в Европе, Азии и Африке.

В Византии была безусловная частная собственность на землю, существовали купля-продажа земли (собственность на землю охранялась римскими юридическими нормами), государственная поземельная собственность, сельскохозяйственная община свободных крестьян, длительное рабство. Иерархическая структура феодальной собственности не приобрела в Византии столь развитых, форм, как на Западе. Медленнее, чем на Западе, здесь складыва­лись феодальные вотчины, наблюдалось более решительное вме­шательство центральной власти во внутренние дела вотчинников. Все вышеперечисленное восходит корнями к позднеримской тра­диции. Спецификой же социально-экономического развития ви­зантийских городов явилось прежде всего более длительное, чем на Западе, сохранение античного рабовладельческого полиса как центра ремесла и торговли, сосредоточения административной и культурной жизни в городах. Позже города из главной цитадели рабовладельческой земельной собственности превратились в центры ремесла и торговли. Именно богатые города, которым посча­стливилось спастись от варваров, остались экономической опорой центральной власти, центрами культуры и образования. В У-У1 вв. в восточных провинциях империи славились богатством, кра­сотой и блеском Антиохия и Дамаск (Сирия), Александрия (Еги­пет), Иерусалим (Палестина), Тир и Бейрут (Финикия), не гово­ря уже о столице великой империи — Константинополе.

Для многонациональной Византийской империи была особен­но характерна этническая пестрота городов, что непременно ска­зывалось в первую очередь на материальной культуре и художе­ственном творчестве. Национальный колорит проявлялся в изде­лиях оружейников, ткачей, керамистов и т.п.

В Византийской империи континуитет в развитии городов наблюдается в большей степени, чем на Западе, однако в визан­тийском городе не сложились условия для возникновения «прин­ципа городской свободы», как в Западной Европе.

Византийская армия в IV—VI вв. унаследовала от поздней Римской империи систему набора местного населения с широко распространенными наемничеством.

Важнейшей особенностью византиизма была высокоразвитая государственность, доставшаяся Византии как от Рима, так и от Востока, построенная на идее авторитарности, полном подчинении личности государству. Византийская авторитарность проявлялась в бюрократии, построенной по иерархическому принципу. Однако существовали некоторые ограничения власти василевса Сенатом, Госсоветом и организацией свободных граждан городов.

Постепенно в Византии складывались условия для формиро­вания феодального общества. Поэтому не следует преувеличивать протяженность античных традиций, поскольку постепенно доминан­той культурного развития в Византии становится постоянная идейная борьба старого с новым.

Часть населения, оставшаяся после исчезновения римской эт­нической традиции, вошла в новую, византийскую. Хотя сами ви­зантийцы именовали себя римлянами, подчеркивая этим непре­рывность государственной традиции, отличие их от языческих предков было радикальным и коренилось прежде всего в измене­нии стереотипов поведения, в основе которых лежало христиан­ское миропонимание. Фаза этнического становления византийцев приходится на III век.

2. Восточное христианство как доминанта культуры Византийской империи

К IV—V вв. в Византии происходит утверждение новой сис­темы мировоззрения — христианской, ставшей духовным стерж­нем новой культурной эпохи. Христианская доктрина господство­вала над всем, не допускала никаких уступок, что сделало обще­ственный строй Византии удивительно устойчивым.

Христианство противопоставило последнему философскому синтезу античности — неоплатонизму, универсальной мировозз­ренческой структуре свой богословско-философский синтез. В идейной жизни той поры наблюдается страстная полемика языче­ских философов и христианских богословов. В ранней Византии философия неоплатонизма переживает некоторый подъем. Появ­ляются блистательные философы-неоплатоники: Прокл, Диадох, Псевдо-Дионисий Ареопагит. Однако элитарный характер неопла­тонизма обрек его на угасание. Христианство было более доступ­но для народных масс, оно впитало в себя многие философские и религиозные учения той эпохи и складывалось под сильным воздействием не только ближневосточных религиозных учений, иудаизма, манихейства, но и неоплатонизма.

В это время (IV—VI в.) во всех концах Византийской импе­рии творили крупнейшие христианские мыслители, определившие своими трудами основы христианско-православной культуры, зна­чительно пережившей Византию. Среди них имена Василия Ве­ликого, Григория Нисского, Григория Назианзина, Афанасия Александрийского, Иоанна Златоуста, Макария Египетского, Ди­онисия Ареопагита.

Ранние византийские мыслители в своих суждениях во мно­гом опирались на разнообразные и богатые традиции античности. Они стремились максимально использовать достижения античной классики в новой культуре. Наблюдается «христианизация» мно­гих идей представителей античности, например Платона, Филона, Плотина.

В IV—V вв. развернулись философско-богословские споры:

христианские — о природе Христа и тринитарные — о его месте в Троице. Суть их сводилась как к выработке и систематизации христианской догматики, так и к антропологической проблемати­ке. Идейные истоки споров, известных под названием «ереси», следует искать на Востоке. Так, например, манихейство возникло в III веке в Персии, однако под влиянием духовной и обществен­ной жизни Византии ереси сильно изменились и часто стали при­нимать формы религиозной экзальтации, граничащей с мученичеством, соединенной с аскетизмом и полным отречением от земных радостей. Наблюдалась чрезвычайная пестрота ересей: от самых радикальных дуалистических сект демократического характера, подобных манихеям, сионтанистам, мессалинам, до гораздо более умеренных религиозных течений, выступавших против догматов господствующей церкви (ариане, несториане, монофиситы).

Ереси чаще возникают в сельской местности, поскольку там, во-первых, существуют тысячелетние традиции местных религиоз­ных верований, сопротивляющихся официальному христианскому учению; во-вторых, именно в сельской местности налицо неприя­тие эллинистических традиций; в-третьих, в целом на начальном этапе наблюдается осуждение официальной церковной доктрины. Кроме религиозной окраски, ереси имели социальную окраску и бы­ли массовыми движениями. Позднее они распространялись на юго-восточную, а затем и западную Европу (например, павликане).

Итак, идейные различия между ересями были вызваны хри-стологическими спорами о природе Христа-богочеловека. Так, арианство — пыталось рационалистически объяснить природу Троицы и место в ней Христа. По их учению, Христос — творение Бога-Отца, но он не единосущ ему и занимает в Троице подчи­ненное место. Несториане отстаивали идею о двух «неслиянных» природах Христа; монофиситы же признавали одну его божест­венную природу. Они трактовали соединение двух природ как по­глощение человеческого начала божественным (было распростра­нено в Сирии, Месопотамии, Иране). Халкедонисты защищали ставшее ортодоксальным определение единосущности 1-го и 2-го лиц Троицы, «неслиянности» и «нераздельности» двух естеств Христа.

Итак, в этих спорах рано обнаружились различия в рамках мировоззренческой системы христианства, впоследствии привед­шие к обособлению восточной — православной и западной — ка­толической церкви.

Христианство сразу стало носителем новой этики в связи с новым пониманием человека и его места в мире. Идеал всепог­лощающей любви возник и сформировался еще в позднеантичном мире, но в своем завершенном виде появился лишь в рамках хри­стианского сознания. Нагорная проповедь Христа формирует прежде «око за око», «зуб за зуб», считая необходимым: «... не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему другую; а кто захочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку; отдай ему и верхнюю одежду...» [Мф. 5, с. 38—40].

Однако это не означает, что христианство призывает к без­действию и пассивности. Нет! Христианство считает, что борьбу со злом необходимо вести, но лишь иным способом, чем было принято раньше; а именно преодоление зла увеличением добра! И самая активная сила в этом процессе — это любовь!

Античная философия знала два вида любви — чувственную, земную и божественную как космическую силу, но практически не знала всепоглощающей любви к ближнему, способной вывести человека из уничтоженного, рабского состояния, в которое его ввергли вражда и ненависть. Только формула христианской любви высоко поднимала человека и делала его равным Богу. Только лю­бовь к ближнему дает людям жизнь вечную. «Бог есть Любовь» — вот в чем общечеловеческий смысл христианства.

Римское общество не видело в человеке ничего святого. Сла­ва, долг, честь и т.п. ценились в Риме значительно выше челове­ческой жизни. Для христианина и раб, и гладиатор — точно такие же люди, как патриции. Христианство смотрит на человека глазами Бога. И человек становится высшей ценностью в мире (в идеале). В основе подобного понимания лежит новозаветное сострадательное понимание любви.

Любовь милосердная, интимная, прощающая, всеобъемлющая — идеал христианского гуманизма в жизни. Христианство считает всех людей братьями, корни этой формулы уходят к идее кров­ного родства и восходят к тезисам раннехристианского гуманизма.

В целом в ранней византийской патристике периода расцвета (IV—VII вв.) наблюдаются попытки объяснения и оправданий особенностей любви, представленных в книгах Ветхого завета.

Византийские отцы церкви уделяли много внимания проблеме любви. Особая роль в интерпретации чувства любви принадлежит Григорию Нисскому и Псевдодионисию. В поздневизантийский период проблема любви привлекала теоретиков исихазма, в ду­ховной любви видели они смысл существования человека, путь к единению с универсумом.

Существовало направление в философии, интересами которого был внутренний мир, приемы его усовершенствования в духе хри­стианской этики, смирения, послушания и внутреннего покоя. На­правление это нашло выражение в трудах аскетов и религиозных мистиков. Наиболее почитаемыми были синайский монах-аскет Иоанн Лествичник (ок. 525—600), мистик Симеон Новый Бого­слов (949—1022) и особенно архиепископ Фессолонийский Григо­рий Палама, основатель исихазма (греч. исихия — молчаливая молитва, умное делание).

Исихазм — одна из наиболее уточненных 'форм христианской мистики. Идея блаженства, духовного наслаждения является важ­нейшим стимулом религиозной жизни «во Христе». Теоретики исихазма проповедовали радости и наслаждения аскетической жизни — жизни вне мира, целиком и полностью посвященной умному деланию и духовному созерцанию, которые, в представ­лении исихастов, существенно отличались от чисто умозрительно­го философского созерцания. По их мнению, это не пассивное, а деятельное и творческое созерцание, в процессе которого человек переформировывает сам себя, совершенствуясь в нравственно-ду­ховном отношении, и от этого получает духовное наслаждение. Согласно Григорию Паламе, само это наслаждение является со­шествием в душу человека божественной благодати, осветившей душу неизреченным светом. Духовные наслаждения доступны не только аскетам, но и христианам, ведущим праведный образ жиз­ни согласно писаниям.

Во многих своих сочинениях Г. Палама не устает повторять, что тому, кто в этом мире трудится во славу Бога, будет даровано «наслаждение, божественное и неизреченное, истинное и вечное».

Много писал Григорий Палама и о любви. Любовь к людям как бескорыстное служение, как милосердие и забота, постоянная молитва перед Богом за них отлична в рамках исихазма от «люб­ви к миру», где «бал правят» плотские утехи, роскошь и наслаж­дения. Итак, в святоотеческой византийско-православной тради­ции Бог есть Любовь, и божественная любовь источается в мир и оплодотворяет его. Особая любовь у Бога к человеку,которому он открыл индивидуальный путь к себе. Духовная любовь ведет к познанию Благого — Красоты Любви — познанию — наслаж­дению.

Исихасты выступали как церковные деятели, священники и проповедники. Византийские мыслители развивали в теологизированной форме идеи античных философов о смысле человеческого существования, о достоинстве человека, о его определяющем месте в материальном мире, о пределе его возможностей. Так, Макарий Египетский (ум. ок. 390 г.) считал человека венцом творения, по­скольку только человека Бог создал по своему образу и подобию и наделил его свободой воли. В конце VI в. эмесский епископ Немесий написал антропологический трактат «О природе челове­ка», основываясь на высказываниях античных мыслителей (Ари­стотеля, Галена, стоиков). Человек, по Немесию, занимает ключе­вое положение во Вселенной, ибо он был создан как завершающее звено творения для связи в единое целое мира материального и ду­ховного: «Каким именно образом Творец все гармонически прила­дил друг к другу и соединил, а через сотворение человека — связал воедино умопостигаемое и видимое» [3, с. 64]. Таким образом, высокая оценка человека как представителя материального мира, человека как венца творения, основывается на идее творения ми­ра Богом из ничего и оправдания человеческой плоти как носи­теля духовного начала в сотворении мира.

Немесий Эмесский продолжает исследования античной фило­софии по вопросу различия духовных (душевных) удовольствий и телесных. Сам он допускал существование «естественных» удо­вольствий, необходимых человеку; большинство же его сподвиж­ников по вере категорически негативно оценивали чувственные наслаждения, абсолютизируя духовные как изначально данные че­ловеку. Ранние византийцы, продолжавшие традиции эллинизма, неразрывно связывали красоту с наслаждением. Но чувственно воспринимаемая красота, как правило — плотское, а духовная красота — стремление души; следовательно, общая для христиан­ских мыслителей тенденция — это отказ от первой и стремление ко второй. Однако на практике это не всегда получалось, и ви­зантийцы обнаруживали, что не вся чувственно воспринимаемая красота ведет лишь к чувственным наслаждениям. Постепенно они научились видеть в ней более глубокие уровни, подобно эллинам. Так, известный византийский проповедник Иоанн Златоуст (354—407) вспоминает, что красота обнаженных атлетов «поража­ет зрителей полной соразмерностью всех членов, когда уже ничто не скрывает их тела».