74033 (Мифологема птицы в творчестве В. Хлебникова), страница 5

Рассматривая трансформацию образа «мавы галицийской» в этом стихотворении, мы можем истолковать ее как мифический персонаж, являющийся демоном Мирового Зла.

Некоторые исследователи, тщательно проанализировав образ мавы и ее различные ипостаси, совершенно исключили реальный биографический уровень текста и пришли к неверному заключению, что отождествление с Мавой какой-либо конкретной женщины, либо женщиной вообще представляется ошибочным и что Мава у Хлебникова прежде всего формула Смерти и Вещи.

Между тем хлебниковская мава в «Ночи в Галиции» имеет непосредственный адресат – художницу Ксению Леонидовну Богуславскую, жену художника И. Пуни, в которую поэт, по свидетельству современников, был влюблен и к которой обращен целый ряд его произведений. Это чувство Хлебникова было безответным и связано с мучительными для него переживаниями. Мучения и переживания своей неразделенной любви к Богуславской Хлебников, как нам представляется, воплотил в образе жестокой и «свирепой», но прекрасной и обольстительной мавы.

В статье А.Е. Парниса «О метаморфозах мавы, оленя и воина», говорится о том, что на последней иллюстрации Филонова к стихотворению «Ночь в Галиции» центральное место занимает образ мавы, изображенной в виде монументальной женщины, голова которой упирается в верхний край рисунка, а нога – в нижний [А.Е. Парнис «О метаморфозах мавы, оленя и воина»: http://avantgarde.narod.ru]. В верхнем правом углу нарисован «рельефный» ворон, являющийся, вероятно, одним из атрибутов мавы и связанный с репликой в тексте:

Ворон, ворон, чуешь гостью?

Мой, погибнешь, господине! (стр. 90)

Зная то, что Мавка является демоном Мирового зла и к добру не имеет никакого отношения и, зная то, что ворон – один из ее атрибутов, смело можем констатировать тот факт, который позволяет нам сказать, что ворон в этом стихотворении являет собой птицу, несущую зло и становится предвестником беды и смерти.

В стихотворении «Каракурт» (конец октября 1920) мы опять сталкиваемся с вороньей стаей, которая несет собой смерть. Также мы сталкиваемся с темой огня.

Только каркает воронья

Стая: «Будешь ты зажарен!»

Тратьте рати, рать за ратью,

Как морской песок.

Сбросят в море вашу братью:

Советстяг – высок (стр. 125)

Среди народов северо-восточной Азии и у американских индейцев известен мифологический сюжет, где огонь, свет, солнце добывает орёл или ворон, выступая в этом случае как демиург. У чукчей Ворон создаёт сакральный инструмент для добывания огня [Мифы народов мира 1980:346]. Следовательно, ворон напрямую связан с огнем.

«В палеоазиатском фольклоре Ворон-трикстер и прожорлив, и похотлив, но его основной целью является утоление голода» [Словарь славянской мифологии: myfhology.narod.ru].

В стихотворении «Саян» (1920–1921) первое, на что мы обращаем внимание, это стихия неба и одинокий ворон с мрачным криком на ее фоне. Ворон здесь связан с темным предчувствием:

Он наклонился детским ликом

К широкой бездне перед ним,

Гвоздем над пропастью клоним,

Грозою дикою щадим,

Доской закрыв березы тыл,

Он, очарованный, застыл.

Лишь черный ворон с мрачным криком

Летел по небу, нелюдим.

Береза что ему сказала

Своею чистою корой,

И пропасть что ему молчала

Пред очарованной горой?

Глаза нездешние расширил,

В них голубого света сад,

Смотрел туда, где водопад

Себе русло ночное вырыл (стр. 126)

и с язычеством:

Что видел ты? Войска?

Собор немых жрецов?

Иль повела тебя тоска

Туда, в страну отцов?

или

Твои глаза, старинный боже,

Глядят в расщелинах стены (стр. 126)

Мы понимаем, что речь здесь идет явно о старинных языческих божествах. Как известно, вороны и волки – частые спутники первобытных богов мертвых [Словарь славянской мифологии: myfhology.narod.ru].

В стихотворении «Пусть пахарь, покидая борону» (конец 1921 ~ начало 1922) соединяется фольклор, античность и современное Велимиру Хлебникову время. Ворон играет здесь роль предвестника беды, войны. «В Европе вороны-стервятники были эмблемой войны, смерти, заброшенности, утраты, зла и несчастья» [Мифы народов мира 1980:347].

Пусть пахарь, покидая борону,

Посмотрит вслед летающему ворону

И скажет: в голосе его

Звучит сраженье Трои,

Ахилла бранный вой

И плач царицы,

Когда он кружит, черногубый,

Над самой головой (стр. 167)

Здесь ворон связан с литературным наследием прошлого, с мировым значением.

Пусть пыльный стол, где много пыли,

Узоры пыли расположит… (стр. 167)

Вот эта пыль – Москва, быть может. (стр. 167)

Узлами пыли очикажить

Захочет землю звук миров… (стр. 167)

Перед нами предстает образ невесты, которая олицетворяет собой продолжательницу рода человеческого с таким же мировым значением, она есть и будет всегда, женщина работящая, женщина с чернотой под ногтями. Здесь – представление о множестве миров. Пыль, грязь – это звезды, которые открывают нам взгляд на Вселенную, указывают на ее линии.

И пусть невеста, не желая

Носить кайму из похорон ногтей,

От пыли ногти очищая,

Промолвит: здесь горят, пылая,

Живые солнца, и те миры,

Которых ум не смеет трогать,

Закрыл холодным мясом ноготь.

Я верю, Сириус под ногтем

Разрезать светом изнемог темь (стр. 167)

Стихотворение «Ночной бал» (начало 1922) создает нам образ ворона-предвестника смерти, убийства:

Каркнет ворон на юру.

Роса пала над покойником,

Ты стоял лесным разбойником (стр. 178)

Опять же, мы видим здесь связь ворона с огнем и улавливаем нотку заигрывания, нотку любовной темы.

«Точно спичка о коробку,

Не зажжешься о меня» (стр. 178)

Где же искра? Знать, огниво

Недовольно на кремень (стр. 178)

Связь с язычеством проявляется еще в одном стихотворении, «Святче божий!» (Май-июнь 1922). Но здесь мы имеем дело уже с конкретным богом.

Святче божий!

Старец, бородой сед!

Ты скажи, кто ты?

Человек ли еси,

Ли бес?

И что – имя тебе? (стр. 180)

«Божич – божество Нового года, младенец. В южнославянской мифологии персонаж, упоминаемый в колядках наряду с символом (златорогий олень) и обрядами, обозначающими начало весеннего солнечного цикла. Соотносится с молодостью, рождеством, новым годом, в противоположность Бадняку – старому году. Связь имен Бога и Божича делает возможным сопоставление Божича с восточнославянским Сварожичем – сыном Сварога: оба имеют отношение к почитанию солнца. Старый Бадняк и молодой Божич также скрывают под своими именами Деда (Сварога), возжигателя небесного пламени, и просветленное этим пламенем Солнце. Божич – святой всякого семьянина, особенно ему покровительствующий» [Энциклопедия русских преданий 2001:58].

Только нес он белую книгу

Перед собой

И отражался в синей воде.

«Бойтесь трех ног у коня,

Бойтесь трех ног у людей!»

Старче божий!

Зачем идешь? (стр. 180)

Ворон служит также символом Солнца, «на котором живет красная или золотистая птица с тремя ногами. Ее считают примером почтительного отношения к родителям и старшим, поскольку говорят, что ворона продолжает заботиться о своих родителях и приносит им пищу» [Словарь славянской мифологии: myfhology.narod.ru].

Я оттуда, где двое тянут соху,

А третий сохою пашет.

Только три мужика в черном поле

Да тьма воронов! (стр. 180)

Так как он является покровителем любого семьянина, то и является покровителем рабочих людей. Это уже второй случай, где мы встречаемся с пахарем и вороном над ним.

Вторая группа значений представлена стихотворением «Конь Пржевальского» (1912).

Как упоминалось выше, белый ворон, это мифическая птица, создатель, демиург. Существует библейского происхождения легенда о вороне, проклятом или наказанном Богом или Ноем за то, что выпущенный из ковчега, чтобы узнать, закончился ли потоп, он не вернулся назад. В наказание за это, ворон, бывший когда-то белым как снег и кротким как голубь стал кровожадным и черным, и обречен питаться падалью.

Эту версию подхватывает и христианство. «В европейской средневековой традиции ворон становится олицетворением ада и дьявола, а его антагонист голубь – рая, святого духа и христианской веры. Этот принцип основан прежде всего на еврейской традиции деления животных и птиц на чистых и нечистых» [Статья Галины Бедненко 2001: http://pryahi/indeep.ru].

Первое, на что мы обращаем внимание, это то, что ворон здесь белый:

Как снежный сноп, сияют лопасти

Крыла, сверкавшего врагам (стр. 112)

Важным является и то, что мы видим отождествление «Я» и «ВОРОН».

Он говорил: «Я белый ворон, я одинок,

Но всё – и черную сомнений ношу,

И белой молнии венок –

Я за один лишь призрак брошу: (стр. 112)

Повествование ведется о себе в третьем лице: «Он говорил: «Я белый ворон, я одинок…». Одиночество героя – добровольное одиночество во имя достижения великой цели:

Взлететь в страну из серебра,

Стать звонким вестником добра» (стр. 112)

Также мы сталкиваемся с мотивом язычества:

И я, как камень неба, несся

Путем не нашим и огнистым.

Люди изумленно изменяли лица,

Когда я падал у зари.

Одни просили удалиться,

А те молили: «Озари».

С венком из молний белый чёрт

Летел, крутя власы бородки:

Он слышит вой власатых морд

И слышит бой в сквородки (стр. 112)

Ворона считают черным, потому что он создан дьяволом. В нем видят нечистую силу. Черт принимает его облик. В этом образе черт летает ночью по дворам и поджигает кровли. «Верят, что черти в виде ворон слетаются и кружат над домом умирающего колдуна, чтобы помочь выходу его души из тела» [Статья Галины Бедненко 2001: http://pryahi/indeep.ru]. В данном случае – это белый черт.

Проскальзывает тема огня, что указывает нам на упоминание эротической темы в этом стихотворении:

Шепот, ропот, неги стон,

Краска темная стыда,

«Кто он, кто он, что он хочет?

Руки дики и грубы!

Ах, юдоль моя гореть!»

Знойным пламенем стереть? (стр. 112)

Третья группа значений представлена в стихотворениях: «Снежно-могучая краса» (1911–1912) и «Русь зеленая в месяце Ай!» (Осень 1921).

В этих стихотворениях мы видим образ ворона, связанный с обольщением, страстью, огнем, что указывает нам на эротическую, интимную тему стихотворений. «В палеоазиатском фольклоре Ворон-трикстер и прожорлив, и похотлив, но его основной целью является утоление голода. Ворон-трикстер готов на любой коварный обман, часто торжествует, но бывает и одурачен» [Мифы народов мира 1980:348].

В стихотворении «Снежно-могучая краса» (1911–1912) ворон являет собой обольщение. Венок, который он оставляет – обольстителен и черен. Это может быть предупреждением того, что любовь – коварное чувство. Ворон здесь один, он не может найти себе пару, выбирая путь одинокого обольстителя.

Снежно-могучая краса

С красивым сном широких глаз,

Твоя полночная коса

Предстала мне в безумный час.

Как обольстителен и черен

Сплетенный радостью венок,

Его оставил, верно, ворон,

В полете долгом одинок (стр. 74)

Во втором стихотворении этой группы «Русь зеленая в месяце Ай!» (Осень 1921), мы тоже обращаем внимание на любовную тематику:

Айные радости делая,

Как ветер проносятся

Жених и невеста, вся белая.