КонфЭмоции08 (Инвективы как способ выражения отрицательных эмоций в диалектном социуме (староверы Латгалии)), страница 3

Рассмотренные инвективы используются в качестве обращения с целью оскорбления и обвинения или «обзывания». Обращение, по мнению Н. Д. Арутюновой, имеет двойственную природу: с одной стороны, оно позволяет адресату идентифицировать себя как получателя речи, а с другой стороны, в обращении часто выражается отношение к адресату говорящего. Функциональная двойственность ведет к тому, что в апеллятиве могут употребляться, а иногда и сочетаться идентифицирующие и предикатные (субъективно-оценочные) дескрипции [Арутюнова 1999: 115]. «Обзывания» функционируют в качестве предиката.

Инвективы в проклятиях и злопожеланиях

Эти злоречения являются самыми жесткими, резкими инвективами в языке латгальских староверов. «Самыми опасными для проклинаемого человека и самыми тяжелыми и греховными для проклинающего» ― являются «смертные проклятия» [Виноградова 2015: 57], а главным мотивом ― мотив «не своей смерти». Главным компонентом этих фольклорных жанров служит глагол, в некоторых случаях бывает выражен и субъект действия, в случае его невыраженности предполагается, что это нечистая сила. Глагольные инвективы имеют формульный клишированный характер и функционируют в виде готовых типовых формульных клише, которые могут быть выражены императивом (в условиях устной речи иногда нулевым), сослагательным или желательным наклонением с союзом чтобы. В некоторых случаях выражается демонический локус.

Формулы полного уничтожения: Беси тебя убей! (Прейли); Не мой посуду, гром на неё! (Даугавпилс); Чтоб она задавилась ба – две тысячи лат получает, всё мало, пенсию за границей! (Даугавпилс); Змей ты треблатенный, чтоб тебя чтоб тебя ко дну потянуло! (Екабпилс); А чтоб тебя нечуй-ветер (трава) завалила! (Резекненский р-н, Виляны); Чтоб тебя перун (‘молния’) спалил! (Прейльский р-н, Шниткино); Нашла тюремщика, ядри твою маковку, поить-кормить его, змея, чтоб он провалился! (Краславский р-н, Калишево); Чтоб ты пропал ― и ты нервы гадишь! (Даугавпилсский р-н, Межани); Змей, чтоб он сдох! (Даугавпилс); Чтоб тебя францы задрали! ― с веков шло, вот бабушка ругалась так (Прейльский р-н, Пизани); Чтоб ты, змей, ба ты сгнил ба! (Резекненский р-н, Малта). Предикат выражен императивом, в первом случае нулевой формой, и формами желательного наклонения с союзом чтобы. Субъектами вредоносных действий являются гром, перун, нечуй-ветер, беси, францы ‘французы’.

Формулы частичного нанесения ущерба: Гори шкура на нём! (Даугавпилс); Паралик (‘паралич’) с ним! (Краслава); Кулина эта несчастная, чтоб ей кула (‘опухоль’, ‘нарост’) между ног выросла! (Резекненский р-н, Малта); Как зачнём хороводы ходить, чтоб на тебя напад напал! (Даугавпилс); Чтоб у тебя шею свело! (Даугавпилс); Ах ты, беси мелкие, соли тебе на хвост! (ребенку) (Даугавпилс); Ах ты махлёр, чтоб тебя хвороба побрала! (Краслава); Чтоб ей хвороба! (Прейльский р-н, Большие Дзеркали). Как и в предыдущем случае, чаще всего используются формы желательного наклонения. Предполагается нанесение ущерба здоровью, телу: коже, шее, причинение организму страшных болезней: паралича, опухоли. «О том, что телесная целостность человека осознается как одна из традиционных ценностей, мы можем узнать исключительно по текстам проклятий» [Виноградова 2015: 64].

Формулы отсылов, передачи во власть злых сил: Беси тебя бери! (Даугавилсский р-н, Субате); Чтоб его бес обобрал! Беси их схвати, предатели! (Краславский р-н, Калишево); Я их кляну, паразитов несчастных, бес вкрал бы эту власть! (дети стали безработными) (Прейльский р-н, Фольварк); Теперь, быдто мы подо Прейлью ― вкради их беси! (Прейльский р-н, Фольварк); Ну чтоб тую бабу беси взяли! (Прейльский р-н, Шниткино); Охвати их вси беси (Краславский р-н, Калишево); Боженька, пошли эту тучу чёрную на сухой лес, на мокрое болото! (Прейльский р-н, Большие Дзеркали); Чтоб тебя гром забрал! (Даугавпилс); Чтоб его качки (‘утки’) взяли! (Прейли); Пранцы (‘французы’) тебя бери (Прейльский р-н, Шниткино); Чтоб тебя черти подхватили! (Прейльский р-н, Ливаны); Чтоб тебя францы (‘французы’) взяли! (Прейли); Чтоб тебя францы! (Даугавпилс).

Субъектами, выполняющими отсылки, являются бес, Бог, гром, качки, французы. Встречается два наименования демонических локусов: сухой лес, мокрое болото.

Грамматическим средством служит форма императива, в нашем случае наблюдается почти полное совпадение глагольной лексики с общеславянским материалом. «Абсолютный приоритет у всех славян отдается глаголам «взять/забрать/унести», ― глубинный смысл злопожеланий с этим мотивом заключается в стремлении говорящего отправить своего противника в опасный потусторонний мир» [Виноградова 2015: 67].

Инвективы в запретах

Формулы предписаний и запретов: В брюках ― крой Бог и помилуй! (Прейльский р-н, Фольварк); После заката солнца ― борони Бог ― с дома! (Даугавпилсский р-н, Червонка); В какой праздничек работать ― ой, Боже упаси! (Резекненский р-н Малта). В этих формулах запрета в роли предиката используется императивное междометие. Приведенные выше междометия являются выражением отрицательной эмоции в чистом виде в связи с «отрицательной оценкой ситуации и приводящих к ней действий» [Толстая 2015: 23].

Выводы

Инвективная речь составляет заметный пласт речи носителей диалекта, поскольку отрицательные эмоции, как уже говорилось, являются более сильными, чем положительные, и требуют «выхода наружу», в противном случае они могут нанести ущерб психическому здоровью человека. С другой стороны, чрезмерная инвективация речи грозит обществу, размывает моральные и этические ценности, содержит агрессию и вызывает ответную враждебность оппонента, приводит к деструктивным действиям, воспитывает цинизм. И самое опасное то, что, с точки зрения народной культуры, «отрицательно оцениваемые сущности не принимаются не только социумом, но и космосом» [Толстая 2015: 26].

Употребление многих инвектив мотивировано высокой степенью христианской веры староверов. Так, в инвективах староверов отсутствует богохульство. По свидетельству иностранцев, в 16―17 веках для русских богохульство не было характерно вообще [Успенский 1994: 83―84, цит. по Качинская 2018: 237]. Однако в архангельских говорах, по свидетельству И. Б. Качинской, «матерная брань в функции оберега, защиты от «нечистых» подчас приравнивается к молитве» [Качинская 2018: 238], что совершенно недопустимо у наших староверов. Именно вера не позволяет староверам Латгалии использовать матерную брань. Значит, староверы сохраняют верность традиции ― использовать матерную брань только как превентивное средство против нечистой силы, а эта особенность в настоящее время характерна далеко не для всех русских и белорусских говоров.

Историческая память слова, характерная для социума, ориентированного на соблюдение старых устоев, проявляется в том числе и в инвективном словоупотреблении. Например, по отношению к себе люди старшего возраста не использует лексемы проклён, змей, хрыч, хрычка, хотя по отношению к другим старикам употребляют словосочетания с этими лексемами: старый проклён, старый змей, старый хрыч, старая хрычка. Этимология слова хрыч, по предположению О. Н. Трубачева, связана с древнерусским словом гричь ― ‘собака’ [Трубачев 1957: 41—42], которое тоже не входит в набор инвектив наших староверов, по-видимому, поскольку этимологически связано с русским матом.

Память об исторических событиях, происходящих в Латгалии, также проявляется на уровне инвектив. Среди инвектив со значением «чужой» и в «обзываниях», и в проклятиях используются этнонимы францы, пранцы ― ‘французы’. В связи с празднованием столетнего юбилея, посвященного Войне 1812 года, благодаря сотрудникам даугавпилсских музеев, жителям Даугавпилса стало известно о тех событиях много интересного. Динабургская крепость так и не покорилась французам, Наполеон вошел в нее только тогда, когда сами русские войска покинули крепость, Наполеон из-за этого изменил свой маршрут, это спасло Петербург, защитники крепости получили высочайшее благоволение Александра I, а в восстановлении Динабургской крепости принимало участие две тысячи попавших в плен французов. Французкий след навеки запечатлелся в инвективах староверов Латгалии. Только французы мифологизируются и дерут, берут и несут в потусторонний мир подобно нечистой силе. Другими субъектами, выполняющими вредоносное действие, могут быть беси, черти, Бог, качки, гром, перун, нечуй-ветер. На демонические локусы чаще всего указывают субъекты и предикаты, но некоторые типичные для демонических сил локусы названы: дно, мокрое болото, сухой лес.

Христианское и мифологическое переплетается в сознании староверов весьма причудливым способом ― языческое подчиняется христианскому и мотивируется христианским. Главной для старовера является Божья воля: поэтому даже проклятье «сработает» только в том случае, если это будет угодно Богу, поэтому по аналогии с «чертыханьем» возникает и такая инвектива: Бог побирай и тых ягод! (Прейльский р-н, Фольварк). Кроме того, в среде староверов распространено убеждение, что Бог забирает умерших своей смертью, а бес забирает умерших не своей смертью, поэтому возможны такие высказывания: Ну их к Богу в рай, Бог их возьми! (Прейльский р-н, Фольварк).

Две разные синтаксические структуры (адъективная и предикативная) с компонентом бес используют разные грамматические формы, выполняют разную функциональную нагрузку и используются в разных жанрах. Они отражают две разные оппозиции: в субстантивном словосочетании, используемом в качестве бранного средства в спонтанной речи, бес ― близкий, свой, нестрашный. Прообразом ему, по-видимому, служит бес языческий. Во фраземах, имеющих предложенческую структуру, беси ― чужие, а чужой мир ― в данном случае, хтонически чуждый и враждебный [Пеньковский 2004: 17]. Прообразом этому бесу, на наш взгляд, послужил бес как отрицательный персонаж Священного писания или древнерусской книжности. Тем более что «в народной демонологии представления о бесе развивались под влиянием книжной (церковной) традиции, сближаясь с поверьями о черте, дьяволе» (СД-1 1995: 164).

Наиболее распространенными являются обзывания амбивалентным бесом (у староверов и христианским, и языческим) и амбивалентным змеем (у староверов более языческим), а также сатаной (христианским). Самыми сильными ругательствами у староверов являются анчихрист / антихрист (христианское) и проклён / проклёныш / проклятник (языческое). Самые страшные формульные проклятия и злопожелания имеют языческие истоки. Для инвективного словоупотребления характерна низкая частотность использования наименований низшей демонологии. Та же особенность характерна для всех восточных славян [Виноградова 2015: 65]. А вот «образ «пустоты» – один из наиболее частотных в поэтике злоречений» [Виноградова 2015: 74] у славян в нашем материале практически отсутствует. Прилагательное пустой встретилось один раз в адъективном словосочетании, используемом в качестве брани: Ах вы, змеи пустые, решают-решают и потом опять отклоняют! У, змеи пустые»! (Резекненский р-н, Малта).

Наиболее частотными из наименований представителей языческой восточнославянской демонологии служат лексемы бес / черт и змей, сатана. При этом лексемы бес, демон, дьявол, сатана, черт употребляются как синонимичные, иерархичечески неупорядоченные, по сути, они обозначают однопорядковые величины. Дьявол, бес и чёрт – вот этых три слова соединяются в одно (Даугавпилсский р-н, Юдовка). Интересно, что в большинстве польских говоров дьявол, бес и чёрт ― синонимы (СД-1 1995: 166). Лексема чёрт используется, как правило, латгальскими староверами, живущими в городах, и православными.

Изучение инвективации в одной диалектной системе позволяет воссоздать картину мира русского старовера, принадлежащего традиционной культуре, антропоцентричную, архаичную и религиозную в своей основе. Благодаря строгим запретам староверы избавлены от рефлексии, четко сознают, что можно и чего нельзя, что хорошо и что плохо, поэтому инвективная пандемия им не грозит ни при каких переменах и коллизиях в обществе.

Список сокращений

СД ― Славянские древности. Этнолингвистический словарь. / Под ред. Н. И. Толстого. Т. 1. М.: Международные отношения, 1995; Т. 2. М.: Международные отношения, 1999; Т. 3. М.: Международные отношения, 2004; Т. 4. М.: Международные отношения, 2009; Т. 5. М.: Международные отношения, 2012.