Д. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до на, страница 5
Описание файла
Документ из архива "Д. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до на", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "философия" из 3 семестр, которые можно найти в файловом архиве МПУ. Не смотря на прямую связь этого архива с МПУ, его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "рефераты, доклады и презентации", в предмете "философия" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "Д. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до на"
Текст 5 страницы из документа "Д. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до на"
Формулы категорического императива
Ясно, что императив не более чем один, но формулировок Кант дает несколько. Одна из них гласит: "Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла стать принципом всеобщего законодательства", то есть чтобы твоя субъективная максима стала объективным законом. Эту формулу мы находим в "Основах метафизики нравственности" и в "Критике практического разума". В "Основах" есть и две другие формулы. "Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству". Здесь заметна возрожденческая планка достоинства человека не как вещи среди вещей, но как существа, стоящего выше всего. Эта формула предполагает принцип: "рациональная природа дана как цель в себе". "Поступай согласно такой максиме, которая в то же время сама может стать всеобщим законом". Очевидно
813
сходство формулировок, но если первая акцентирует волю, то третья - закон. Это значит, что мы не только подчинены, но сам закон есть не что иное, как плод нашей рациональности, следовательно, зависит от нас: каковы люди, таковы законы. Мы своим разумом и волей предписываем себе законы для немедленного исполнения. Отсюда автономия морального закона, вопрос о чем Кант поставил с максимальной логической строгостью.
Свобода как условие и основание морального закона
Категорический императив, как мы выяснили, это пропозиция, объективно и априорно выдвигающая волю. Практический разум сам по себе практичен именно потому, что детерминирует волю автономно, вне игры посторонних факторов (для воли достаточно чистой формы закона, чтобы быть стабильной). Существование морального закона, как выше определено, не нуждается в доказательствах: он есть первичная данность разума (их наличие устанавливается одновременно). И этот факт разума можно объяснить, если принять как факт свободу. В самом деле, сознанию долга ничто не предшествует, а свободе предшествует долг. Более того, мы завоевываем свободу только потому, что сознание долга явилось раньше. Если все так, то мы перед лицом абсолютно уникального факта.
Императив, повелевая желать в соответствии с чистой формой закона, по существу призывает к свободе. И речь идет не об аналитическом суждении, но об априорно синтетическом, ведь сообщается нечто новое. И эта новизна не феноменальна, а метафеноменальна. Сказать Я должен то же самое, что Я свободен (иначе долженствование бессмысленно). Это и есть метафизическая сущность свободы. Если понимать свободу в позитивном смысле, уточняет Кант, как аналитическую пропозицию, была бы необходима интеллектуальная интуиция, которая здесь совершенно не допустима (по причинам, объясненным в "Критике чистого разума"). Как бы то ни было, при рассмотрении такого закона как данного, следует заметить, что речь идет не об эмпирическом факте, а скорее, об уникальном факте чистого разума, посредством которого разумная воля предстает изначальной законодательницей (sic volo, sic jubeo - так хочу, так повелеваю).
814
Мотив, по которому Кант вынужден принять нефеноменальный случай синтетического априорного суждения, следует искать в сфере "научного" предрассудка, согласно которому полноценно знание лишь математико-геометрического типа из ньютонианского обихода. Только в этом случае можно понять, почему он говорит, что свободу мы не познаем: чтобы познавать, нужна интеллектуальная интуиция (хотя она ноуменальна, не феноменальна). Впрочем это не мешает Канту дать ей точную формальную дефиницию. Свобода - это независимость воли от природного феноменального закона; то, что вне каузального механизма. Свобода - качество воли самоопределяться посредством только чистой формой закона, не спрашивая о его содержании. Свобода ничего не объясняет в мире феноменов, зато объясняет все в сфере морали, открывая путь автономии. Было бы безрассудством, говорит Кант, вводить в науку свободу, если бы практический разум и моральный закон не обладали автономией. Предположим, некий самодур угрозами принудил тебя донести на невиновного. Вполне может статься, что испугавшись, ты оболгал его, но ведь укусы совести не дадут покоя, знал о своем долге не лжесвидетельствовать, но сподличал. Если должен, то и мог бы избежать вранья, но правды не сказал, - оттого и угрызения. Неверна формула: "если смогу, сделаю", - "должен, следовательно, можешь" - в этом суть кантианства.
Принцип автономии морали и его смысл
Если определять свободу как независимость воли от природных законов и от содержания морального закона, то мы получим ее негативный смысл. Если к этому добавим свойство воли самоопределяться, то получим специфически позитивный ее смысл. Автономия в том и состоит, что воля сама предписывает себе закон. Гетерономной будет та воля, которая позволяет по слабости делать иначе. Автономия воли, подчеркивает Кант, есть единственный принцип любого морального закона и обязанностей, с ним связанных: всякая гетерономия воли, напротив, не только не обосновывает обязательности, но и противоположна началу и моральности желания. Поэтому моральный закон не выражает ничего другого, кроме автономии и чистоты практического разума. Как видим, свобода, автономия и "формализм" неразрывно связаны в том смысле, что материя никогда не может быть мотивом или определяющим условием волевого действия. В противном случае из максимы нельзя сконструировать закон по причине ее ненадежности. Простая форма закона, заключает Кант, лимитируя материю, должна быть в то же
815
время основанием допущения действия, чистой воли, но не в качестве предпосылки. Все, что базируется на содержании, компрометирует автономию воли, завлекая ее в тенета гетерономии. Моральные концепции своих предшественников Кант группирует в виде расположенной ниже схемы со скидкой на погрешности.
В частности, поясняет Кант, любая этика, занятая поисками счастья, всегда гетерономна, ибо вводит нечто материальное со всеми негативными последствиями. Заявка на счастье "загрязняет" волю, чистоту ее намерений, ибо фиксирует ее на определенных целях (на том, что, а не как следует делать). Отсюда гипотетические императивы, характерные для эвдемонистической этики древних греков (eudaimonia - счастье), которую Кант с легкостью переворачивает. Евангельская мораль не гедонистична, ибо акцентирует чистоту помыслов, а значит, воли. Кант усиливает ее: мы должны действовать не в видах возможного счастья, а единственно из чистого долга. Ведомый долгом, человек становится достоин счастья. Посмотрим, какие следствия из этого можно получить.
816
Моральное благо и типология суждения
До Канта в этике привычным был ход мысли от определения морального блага и морального зла к моральному закону с его рекомендациями держаться блага и избегать зла. Кант все перевернул: понятие благого и порочного нельзя определить раньше морального закона, а только после него. Значит, моральный закон дает бытие моральному благу, но не наоборот. Теперь мы столкнулись с парадоксом: чистая воля делает благим то, к чему мы стремимся (нельзя оттолкнуться от содержания и материи желаний без того, чтобы не возмутить чистый источник воли). Так как же, спрашивается, можно перейти от строгого формализма к конкретному действию, от императива к событию, частностям? Как согласуются чистота закона с нестерильностью поступка, неизбежной при контакте с "материей"?
Заметим, что возникшее здесь осложнение аналогично проблеме "Критики чистого разума", когда речь шла о необходимости найти мост между чистыми понятиями и чувственными данными. Напомним также, что Кант вышел из переплета по жердочке "трансцендентального схематизма". Здесь ситуация сложнее: нужно опосредовать сверхчувственное (каковы закон и моральное благо) и чувственно воспринимаемое действие. Используя как "схему" понятие природы, Кант предлагает принять его как "тип" морального закона. Теперь возьмем конкретное действие в максимальном градусе, как если бы оно могло стать необходимым законом (без исключений) некой "природы", в рамках которой мы были бы вынуждены жить. Такая схема мигом обнаружит меру объективности (моральности) поступка. Если мы сочтем себя удовлетворенными жизнью в таком воображаемом мире, где наша максима станет всеобщим законом, то он соответствует долженствованию.
Поясним на примере. Разумное существо лжет, допустим, чтобы уйти от беды. Выяснить смысл его поведения проще простого, приведя поступок к максиме - "Законна ложь с благой целью". Теперь спросим: кто захотел бы жить в мире, где все должны врать по необходимости? Или в "природе", где убивают друг друга по неизбежности; в обществе, где все воруют, чтобы не пропасть, по "естественной необходимости", - возможна ли жизнь? Возьми свои поступки в оптике универсума, и мера их моральности станет очевидна. Так комплекс рафинированных кантианских идей приводит нас к евангельской заповеди: "не сотвори другому того, чего себе не желаешь".
817
"Ригоризм" и кантианский гимн долгу
Разобравшись со всем этим, мы теперь понимаем, почему для Канта недостаточно, чтобы поступок был законосообразным. Надо еще, чтобы он был моральным, то есть чтобы воля не через чувство, а напрямую детерминирована формой закона. Вмешательство любых посторонних факторов ведет к фальши. Если я помогаю бедным из чистого долга, то это поступок моральный, если из сострадания или показывая свою щедрость, то это уже фальшь. Кант
818
признает гражданское право в этике на основе одного лишь чувства уважения. Моральный закон, контрастируя со склонностями и страстями, будучи выше надменности и кротости, находит в уважении чувство sui generis (своего рода) рационального, априорного плана, дающее понятие необходимости. Человека, с точки зрения вещи, можно любить, ненавидеть, восхищаться, но уважение рождается только по отношению к человеку, воплощающему моральный закон. Фонтенель говорил: "Пред сильным мира сего склоняюсь я, но не склоняется мой дух". Моральный закон, исключая влияние любого отклонения воли, выражает практическое принуждение и подчинение закону в обязательном порядке. Другими словами, это закон святости, который для конечного существа - долг и уважение. Нет ничего, что поднимало бы человека над ним самим, кроме долга. Долг характеризует личность в ее свободе и независимости от природного механизма, способность подчиняться практическим законам, давая им обоснование. Неудивительно, что человек, принадлежа двум мирам сразу, видит свое предназначение жить в мире интеллигибельном, законы которого он принимает как свои, относясь к ним с максимальным уважением.
Постулаты практического разума и примат его над чистым разумом
Интеллигибельный и ноуменальный мир, которого избегал чистый разум (в коем он присутствовал лишь в качестве идей разума), оказывается, достижим практическим путем. Свобода (предмет третьей антиномии космологической идеи), бессмертие души и Бога в "Критике практического разума" становятся уже постулатами. Постулаты не теоретические догмы, а предпосылки, с практической точки зрения. Они не обогащают спекулятивное познание, но сообщают ему объективную реальность, без чего нельзя было бы говорить даже о возможности идей. Если нет постулатов, то нет и основания морального закона. А коли и то и другое неопровержимо, то Кант и говорит об объективной реальности трех постулатов.
1. Свобода, как мы видели, есть условие императива. Кант даже называет категорический императив синтетической априорной пропозицией, структурно включающей свободу. Но он идет дальше: категория причины, чистое понятие, само по себе применимо как к миру феноменов, так и миру ноуменов, понятая как механическая и как свободная. Если каузальность не приложима к ноумену теоретичес-
819
ки, то в сфере морали вполне приложима. Воля будет свободной причиной. Человек как феномен признает свою подчиненность механической каузальности, как существо мыслящее он свободен, благодаря моральному закону. И ничто не мешает одному и тому же действию исходить из свободной причины, а значит, ноуменальной сферы, и из закона необходимости феноменального свойства.
2. Существование Бога возведено в постулат следующим образом. Добродетель (реализованное долженствование) - конечно, благо, но еще не благо во всей его полноте. Ни поиски счастья не приведут к добродетели, ни поиски добродетели не приведут к счастью просто потому, что миром правят законы не моральные, а механические. Но как бы то ни было, поиски добродетельной жизни облагораживают того, кто ищет, а быть достойным счастья и вместо этого быть несчастным абсурдно. Из абсурда и рождается постулат интеллигибельного мира и всесильного Бога, воздающего всем по заслугам. Иначе, моральный закон повелевает быть виртуозным, чистым и честным, что делает человека достойным счастья, и отсюда законный постулат о Боге и ином мире, где реализуется все разумное, невозможное в этом мире.
3. Бессмертие души становится постулатом. Идея блага требует подчинить волю моральному закону, но это уже идеал святости. А поскольку это категорическое требование, которого никто из нас, грешных, не может выполнить, то мы относим его к бесконечному. Однако бесконечный прогресс, по Канту, возможен, если допустить существование некой разумной личности, бесконечно расширяющейся и бессмертной по имени душа. Непривычное, заметим, толкование: не статическое положение, а бесконечный рост. Другая жизнь, по Канту, есть все большее приближение к святости. Так, практический разум, исполнив требования чистого разума, придав им моральную и реальную ценность, поднялся выше. Иначе и не может быть: любой интерес чисто спекулятивного разума, в последнем счете, практичен.
820
/…/
Звездное небо надо мной и моральный закон во мне
Человек как феноменальное существо, конечное, но наделенное разумом, структурно открыт бесконечному (Идеям), оказывается посвящен в тайны этого бесконечного. Такова дополнительность двух критик - чистого разума и практического разума. Стало быть, судьба человека - бесконечность. Выход за горизонт конечного - это завещание Канта стало исходной позицией романтизма, о чем речь впереди.