Аристотель. Метафизика./Фрагменты/

/О мире/

--------------------------------------

Книга восьмая

Глава четвертая

Что же касается сущности материальной, то не надо упускать из виду,

что, если даже все происходит из одного и того же первоначала или из одних и

тех же первоначал и материя как начало всего возникающего одна и та же, тем

не менее каждая вещь имеет некоторую свойственную лишь ей материю, например:

первая материя слизи - сладкое и жирное, желчи - горькое или еще что-нибудь,

хотя, может быть, они происходят из одной и той же материи. А несколько

материй бывает у одного и того же тогда, когда одна материя есть материя для

другой, например: слизь возникает из жирного и сладкого, если жирное

возникает из сладкого, а из желчи возникает слизь, поскольку желчь,

разлагаясь, обращается в свою первую материю. Ибо одно возникает из другого

двояко - или оно есть дальнейшее развитие другого, или это другое обратилось

в свое начало. С другой стороны, из одной материи могут возникать различные

вещи, если движущая причина разная, например из дерева - и ящик и ложе. А у

некоторых вещей, именно потому, что они разные, материя необходимо должна

быть разной, например: пила не может получиться из дерева, и это не зависит

от движущей причины: ей не сделать пилу из шерсти или дерева. Если поэтому

одно и то же может быть сделано из разной материи, то ясно, что искусство,

т. е. движущее начало, должно быть одно и то же: ведь если бы и материя и

движущее были разными, то разным было бы и возникшее. Так вот, если

отыскивают причину, то, поскольку о ней можно говорить в разных значениях,

следует указывать все причины, какие возможно. Например: что составляет

материальную причину человека? Не месячные ли выделения? А что - как

движущее? Не семя ли? Что - как форма? Суть его бытия. А что - как конечная

причина? Цель (и те и другое, пожалуй, одно и то же). А причины следует

указывать ближайшие; на вопрос, что за материя, указывать не огонь или землю, а материю, свойственную лишь данной вещи. Что же касается естественных и возникающих сущно­стей, то, если изучить их правильно, их следует изучить указанным выше образом,— раз эти причины имеются и их столько, и познавать следует именно причины.

А что касается сущностей естественных, но вечных, то дело здесь обстоит иначе. Ведь некоторые из них, пожалуй, не имеют материи, или [во всяком случае] не такую, а лишь допускающую пространственное движе­ние. И также нет материи у того, что хотя и существует от природы, но не есть сущность, а сущность — его субстрат. Например: какова причина лунного затмения, что есть его материя? Ее нет, а Луна есть то, что пре­терпевает затмение. А какова движущая причина, за­слоняющая свет? Земля. И цели здесь, пожалуй, нет. А причина как форма — это определение; но оно остается неясным, если не содержит причины. Напри­мер: что такое затмение? Лишение света. Если же при­бавить «из-за того, что Земля оказалась между [Луной и Солнцем]», то определение будет содержать причину. Относительно сна неясно, что здесь есть первое пре­терпевающее. Сказать ли, что живое существо? Да, по в каком это отношении и какая его часть прежде всего? Будет ли это сердце или что-то другое? Далее: отчего сон? Далее: каково состояние, испытываемое этой ча­стью, а не всем телом? Сказать ли, что это такая-то неподвижность? Да, конечно, но чем она вызывается в первом претерпевающем?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Так как некоторые вещи начинают и перестают су­ществовать (esti kai oyk estin) не возникая и не уни­чтожаясь, например точки, если только они сущест­вуют, и вообще — формы, или образы (ведь не белизна возникает, а дерево становится белым, раз все, что возни­кает, возникает из чего-то и становится чем-то), то не все противоположности могут возникнуть одна из дру­гой, но в одном смысле смуглый человек становится бледным человеком, а в другом смуглость — бледностью, и материя есть не у всего, а у тех вещей, которые воз­никают друг из друга и переходят друг в друга; а то, что начинает и перестает существовать, не переходя одно в другое, материи не имеет.

Здесь есть затруднение: как относится материя каж­дой вещи к противоположностям. Например, если тело в возможности здорово, а здоровью противоположна бо­лезнь, то есть ли тело в возможности и то и другое? И вода — есть ли она вино и уксус в возможности? Или же для одной вещи материя есть материя по отношению к обладанию и форме, а для другой — по отношению к лишенности и прехождению вопреки своей природе? Затруднение вызывает и вопрос, почему вино не есть материя уксуса и не есть уксус в возможности (хотя уксус и образуется из него) и почему живой не есть мертвый в возможности. Или же дело обстоит не так, а разрушения — это нечто привходящее, и именно сама материя живого есть, поскольку она разрушается, воз­можность и материя мертвого, как и вода — материя уксуса: ведь мертвый возникает из живого и уксус воз­никает из вина так же, как из дня ночь. И стало быть, если одно таким именно образом обращается в другое, то оно должно возвращаться к своей материи; напри­мер, если из мертвого должно возникнуть живое существо, то он должен сначала обратиться в свою материю, а затем из нее возникает живое существо; и уксус дол­жен обратиться в воду, а затем из нее возникает вино.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Что же касается указанного выше затруднения от­носительно определений и чисел, то [следует выяснить], какова причина того, что каждое из них едино. Ведь для всего, что имеет несколько частей, но совокупность этих частей не будет словно груда, а целое есть нечто помимо частей, — для всего этого есть некоторая причина [такого единства], ибо и у тел причиной их един­ства в одних случаях бывает соприкосновение, в дру­гих — вязкость или какое-нибудь другое свойство по­добного рода. Определение же есть единая речь не в силу [внешней] связности подобно «Илиаде», а в силу единства [предмета]. Так вот, что же делает человека единым и почему он единое, а не многое, например жи­вое существо и двуногое, тем более если имеются, как утверждают некоторые, само-по-себе-живое существо и само-по-себе-двуногое? Почему в таком случае сами они оба не составляют человека так, чтобы людям приписы­валось бытие по причастности не человеку и не од­ному, а двум — живому существу и двуногому? И то­гда человек вообще был бы не одним, а больше чем одним,— живым существом и двуногим.

Ясно поэтому, что если следовать тем путем, каким привыкли давать определение и высказываться, то не­возможно объяснить и разрешить указанную трудность. Если же, как мы это говорим, одно есть материя, дру­гое — форма, и первое — в возможности, второе — в действительности, то, по-видимому, вопрос уже не вызывает затруднения. В самом деле, затруднение здесь — то же, что и в том случае, если бы определе­нием платья была «круглая медь»: это название выра­жало бы определение, так что вопрос состоял бы в том, какова же причина единства круглоты и меди. Но это уже не кажется затруднительным, потому что одно здесь материя, а другое — форма. В таком случае там, где имеет место возникновение, что же кроме дейст­вующей причины побуждает то, что есть в возможности, быть в действительности? Для того чтобы то, что есть шар в возможности, стало таковым в действитель­ности, нет никакой другой причины — ею была суть бытия каждого из них. А одна материя умопости­гаема, другая — чувственно воспринимаема, и одно в определении всегда есть материя, другое — осуществленность, например: круг есть плоская фигура. А из того, что не имеет материи ни умопостигаемой, ни чув­ственно воспринимаемой, каждое есть нечто непосредственно в самом существе своем единое, как и нечто непосредственно сущее,— определенное нечто, качество или количество. Поэтому в определениях нет ни «су­щего», ни «единого», и суть их бытия есть непосредст­венно нечто единое, как и нечто сущее. Поэтому ни у одной из этих вещей и нет никакой другой причины того, что она единое или нечто сущее: ведь каждая из них есть непосредственно нечто сущее и нечто единое, не находясь в сущем и едином как в роде, и не так, чтобы сущее и единое существовали отдельно помимо единичных вещей.

Из-за упомянутой трудности одни говорят о прича­стности, но затрудняются указать, в чем причина при­частности и что значит — быть причастным; другие говорят об «общении», как, например, Ликофрон говорит, что знание есть общение познавания с душой; а иные считают жизнь соединением или связью души с телом. Однако так же можно говорить обо всем: и обладание здоровьем [в таком случае] будет означать или общение, или связь, или соединение души и здо­ровья, и то, что медь образует треугольник,— это будет соединение меди и треугольника, и быть белым будет означать соединение поверхности и белизны. А при­чина [таких воззрений] в том, что для возможности и действительности ищут объединяющего основания и различия. Между тем, как было сказано, последняя ма­терия и форма — это одно и то же, но одна — в возмож­ности, другая — в действительности; так что одинаково, что искать причину того, что вещь едина, или причину единства [материи и формы]; ведь каждая вещь есть нечто единое, и точно так же существующее в возмож­ности и существующее в действительности в некотором отношении одно, так что нет никакой другой причины единства, кроме той, что вызывает движение от воз­можности к действительности. А все, что не имеет материи, есть нечто безусловно единое.

Книга одиннадцатая

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Одно есть определенное нечто, или количество, или еще что-то из других

[родов сущего] только в действительности, другое - в возможности, иное - в

возможности и действительности. Движение же не бывает помимо вещей, ибо

изменение всегда совершается в отношении различных родов сущего, и нет

чего-либо общего для них, что не принадлежало бы ни к одному из этих родов.

Каждый [род сущего] всегда присущ двояким образом (например, "определенное

нечто" - это, с одной стороны, форма, с другой - лишенность ее, и точно так

же в отношении качества - одно есть белое, другое - черное, в отношении

количества - одно законченное, другое - незаконченное, в отношении

перемещения - одно вверх, другое вниз или одно легкое, другое тяжелое); так

что видов движения и изменения столько же, сколько и видов сущего. А так

как по каждому роду различается сущее в возможности и сущее в

действительности, то я под движением разумею осуществление сущего в

возможности как такового. Что мы говорим верно - это ясно вот из чего. Когда

то, что может строиться, поскольку оно есть то, что подразумеваем под

таковым, находится в осуществлении, оно строится, и это есть

строительство. И то же можно сказать об обучении, лечении, хождении <и

катании>, прыгании, старении, созревании. А происходит движение тогда, когда

имеет место само осуществление, и не прежде и не после. Так вот, движение

есть осуществление того, что есть в возможности, когда оно при

осуществлении действует не как таковое, а поскольку оно может быть приведено

в движение. А говорю я "поскольку" вот в каком смысле. Медь есть изваяние в

возможности; однако осуществление меди, поскольку она медь, не есть

движение. Ведь не одно и то же быть медью и быть чем-то в возможности, ибо

если бы это было просто по определению одно и то же, то осуществление меди

[как таковое] было бы некоторым движением. Но это не одно и то же (что

очевидно, когда речь идет о противоположностях: возможность быть здоровым и

возможность быть больным - не одно и то же, иначе было бы одно и то же быть

здоровым и быть больным; между тем субстрат, который бывает здоровым или

больным, будет ли это влага или кровь, один и тот же). А так как они не

одно и то же, как не одно и то же цвет и видимое, то движение есть

осуществление возможного как такового. Таким образом ясно, что движение есть

именно это осуществление и что движение происходит тогда, когда имеет место

само осуществление, и не прежде и не после. Ибо что бы то ни было может то

находиться в осуществлении, то нет, как, например, то, что может строиться,

поскольку оно может строиться; и осуществление того, что может строиться,

поскольку оно может строиться, есть строительство. В самом деле,

осуществление - это или строительство или строение. Но когда есть строение,

уже нет того, что может строиться. Следовательно, осуществлением должно быть

строительство, строительство же есть некоторое движение. И то же можно

сказать обо всех других движениях.