139923 (Лесбийская любовь), страница 2

Итак, Тарновский снимает с лесбиянок обвинение в склонности к насилию, которое поддерживалось многими авторами-церковниками; он не делает из лесбиянок патологических личностей и преступниц, какими их представляли последователи школы криминальной антропологии, основанной Чезаре Ламброзо. Тем не менее в других отношениях его подход мало отличается от взглядов большинства европейских и русских специалистов конца XIX века. В самом деле, Тарновский обильно цитирует работы известных западных сексологов, особенно Молля и Крафт-Эбелинга. Он настойчиво подчеркивает подлинность случаев из практики, о которых пишет в своей книге, однако, надо признать, нет никакой уверенности в том, что лесбиянки, далекие от криминала, чье поведение и чью сексуальную жизнь он описывает, на самом деле существовали.

Самый важный и остающийся без ответа вопрос о лесбиянках-информаторах в работе Тарновского: что же побуждало этих анонимных женщин, о которых он сам пишет как о самых скрытных на свете людях, раскрывать ему интимнейшие детали своей частной жизни? К единственной в своем роде, особенно на русской почве, книге Тарновского «Извращение полового чувства у женщин» надо подходить осторожно и с определенной долей недоверия в отношении того, что она может нам поведать о действительной жизни и сексуальности реально существовавших русских лесбиянок 1880-х -90-х годов. Однако читать ее полезно и, хотя это звучит как горький парадокс, забавно: книга свидетельствует о неотвязной одержимости русского врача конца XIX века проблемой гомосексуализма, а именно — лесбиянками, неважно, существующими ли реально, или воображаемыми, или взятыми из литературы.

В целом суждения Тарновского о лесбиянках отражают медицинские стереотипы своего времени. Он выделяет два типа трибадок — активные и пассивные — и, подобно большинству тогдашних врачей, считает, что «врожденные» трибадки всегда активные, пассивными же становятся со временем, обычно начиная с вредной привычки мастурбировать в детстве. Тарновский убежден, что пассивные трибадки очень женственны, а активные ощущают себя мужчинами в женской оболочке. Это ощущение, которое сегодня мы назвали бы признаком транссексуальной идентичности, не обязательно проявляется внешне: ведь активные трибадки, едва ли не самые скрытные люди на свете, успешно утаивают свои чувства и специфическую сексуальность от

всех... кроме пассивных трибадок и, очевидно, доктора Тарновского. Одним словом, типичная лесбийская пара, по Тарновскому, состоит, если выражаться современным английским арго, из «дамочки» и «stone bush»; на русском тюремном это будет: «ковырялка» и «кобель». Тарновский убежден, что большинство активных трибадок не позволяют трогать свои гениталии во время полового акта, а оргазма достигают просто наблюдая за экстазом партнерши. Здесь, сказали бы мы, есть расхождение между концепцией Тарновского и точкой зрения средневековых клириков, которые, как мы убедились выше, не проводили различия в осуждении «истечения», происходит ли оно в результате активного или пассивного поведения женщины. Кроме того, мы начинаем подозревать, что лесбиянки, с которыми Тарновский имел дело в ходе своей клинической практики, не во всем были с ним откровенны, когда читаем: «Cunnilingus очень редко бывает в ходу, и то между публичными женщинами или у профессиональных трибадок» (Тарновский, 154). Однако в другом месте Тарновский пишет о существовании «профессиональных активных трибадок», очевидно, обслуживавших за деньги клиенток, не только в Петербурге, но и «в других больших городах» (Тарновский, 122).

Тарновский утверждает, что «трибадия, как известно, весьма развита в публичных домах» (Тарновский, 125) и в женских тюрьмах, где объясняется — здесь его мнение не отличается оригинальностью — «простою невозможностью полового сношения с мужчиною» (Тарновский, 126). Очевидно, он просто не знает о распространенности сексуальных связей между мужчинами и женщинами в местах заключения, о чем хорошо известно и по документальным материалам, и даже из литературы («Леди Макбет Мцснского уезда» Н. Лескова, 1865 г.). Ясно, что, используя аргумент faute de mieux 2 в объяснение лесбийских отношений между заключенными, Тарновский основывался на фантазии и культурных стереотипах, а не на фактах.

Тарновский верит, что мальчишеские ухватки девочки и ее нелюбовь к куклам могут «дать повод предполагать» у нес лесбийские склонности (Тарновский, 128). По его мнению, «у каждой будущей гомосексуальной женщины в детстве бывают мужские наклонности» (там же). «Первые бессознательные, инстинктивные проблески извращения» в «активной трибадке» проявляются только после наступления половой зрелости в «невольном желании прижать к себе, обнять, гладить, ласкать» и целовать других девочек. Такая девушка, по Тарновскому, вполне осознает свою гомосексуальность позже, «когда с развитием ненормально направленного полового чувства, выступают, тоже инстинктивно, другие мужские на-

----------------------

2 «3а неимением лучшего» (франц.).

клонности; тогда только западает в голову мысль — не мужчина ли она в самом деле» (Тарновский, 130). Вопреки стандартным представлениям, Тарновский утверждает, что «активные гомосексуальные женщины... ничем по внешнему виду не отличаются от обыкновенных», однако вслед за этим обращается к избитому стереотипу: «главное, характерное свойство их [то есть активных трибадок —Д. Б.] отвращение к мужчинам» (Тарновский, 131). И вновь мы вынуждены заметить, что выводы Тарновского не только отражают современные ему медицинские представления, но и противоречат тому, о чем на протяжении веков информировали священников требники: лесбийскими играми занимаются как незамужние, так и замужние женщины.

Может быть, самое ценное в исследовании Тарновского заключено в той отрывочной информации — безошибочно вызывающей доверие, — которая позволяет бросить взгляд на особенности взаимоотношений и стиль жизни русских лесбиянок конца XIX века, когда они были «в своей компании», «в своем тесном, замкнутом кругу». Этими словами Тарновский обозначает городскую лесбийскую субкультуру, и здесь уместно отметить, что Марина Цветаева в записных книжках упоминала «Софию Парнок и весь ее женский круг», — одно из звеньев этой субкультуры 1910-х годов. Конечно, мы не располагаем никакими независымыми источниками, подтверждающими, что сведения, сообщенные Тарновским о поведении лесбиянок в своей среде, отражают конкретную действительность. Однако я считаю, что некоторые его наблюдения, касающиеся лесбиянок, которых он знал (очевидно, главным образом в Петербурге), выглядят очень убедительно и правдоподобно. Приведенные ниже четыре цитаты из его книги вносят основанные на опыте коррективы в европейские медицинские стереотипы относительно лесбиянок (а этих стереотипов достаточно и в той же самой книге) и дают ощущение подлинности, жизненной достоверности, скрытой под наслоениями стандартных, общепринятых рассуждений о гомосексуальных женщинах, их общении и сексуальном поведении.

[I]. «Трибадия, как активная, так и пассивная, достаточно, как видно, распространена между женщинами всех сословий... Строгая и глубокая тайна, которою окружен этот способ полового удовлетворения уже1 ицин, служит причиною ошибочного мнения, что это явление редкое, исключительное. На самом деле оно далеко не так редко» (Тарновский, 128).

[2] «Особенность, общая им всем, — перемена имен: активные называются всегда ласкательными мужскими именами — Миша, Саша [отметим, что это и женское имя —Д. Б.]; общее название в кругу интеллигентном — кузен, в низшем классе—дядюшка» (Тарновский, 131).

[3] «Пассивные трибадки имеют одну необъяснимую способность узнавать активных по первому взгляду.Они говорят, что в глазах даже незнакомой активной трибадки они видят какой-то особенный блеск, огонь, если она остановит на них свой более или менее долгий взгляд» (Тарновский, 132). Это наблюдение находит поэтическое подтверждение в стихотворении лесбийской поэтессы Софии Парнок «В толпе»:

Ты вошла, как входили тысячи,

Но дохнуло огнем из дверей,

И открылось мне: тот же высечен

Вещий знак на руке твоей.

(Парнок, 237).

[4] «В своей компании пассивные трибадки носят вымышленные ласкательные имена женские и общее название сестриц, сестричек, кузин» (Тарновский, 132).

К сожалению, все эти живые наблюдения, сделанные как бы изнутри лесбийского сообщества, теряются на фоне утомительного перечня криминальных случаев, извлеченных из европейской и русской юридической литературы и долженствующих продемонстрировать фундаментальную осведомленность автора. Эти эпизоды касаются русских женщин, совершивших преступления или признанных душевнобольными, и даже сам Тарновский признает (хотя и не в прямых выражениях), что преступные и больные женщины, которые ко всему прочему оказались трибадками, мало в чем могут пролить свет на проблему изучения сексуальности социально, умственно и физически нормальных лесбиянок. В целом перечень «дел о трибадках» в книге Тарновского просто-напросто вносит вклад в антилесбийский жанр, а именно, в те «заявления врачей и юристов о широком распространении трибадии в публичных домах и тюрьмах», которые важны не для истории женской сексуальности, а для уяснения «ошеломляющего эффекта, производимого лесбианизмом на мужское воображение» (см.: Бургин, 25). Этот ошеломляющий эффект, порождающий лесбофобию, увы, оказался гораздо более устойчивым и долговечным, чем книга Тарновского, едва ли интересующая кого-либо в сегодняшней России и не удостаивающаяся того внимания, которое я ей здесь уделила. Книга забыта, но в России XXI века так называемый «научный» подход, как и общее отношение к лесбийской любви, мало чем отличаются от выводов Тарновского и его европейских современников.

После революции 1905 года в России (как и в Европе) те немногие юристы и врачи, которые занимались этими вопросами, все еще были склонны ассоциировать лесбианизм с проституцией. Теория, согласно которой сексуальная патология публичных женщин порождает лесбийские наклонности, была частью криминальной антропологии Чезаре Ламброзо. Согласно этой теории, наряду с лесбианизмом, проституткам были свойственные такие патологические признаки, как сексуальная ненасытность и неразборчивость, склонность к эксгибиционизму. Лаура Энгелстайн в своей работе «Ключи к счастью» («The keys to Happiness...»; см. список литературы) пишет о двух русских последователях Ламброзо — Вениамине Тарновском (насколько я знаю, не имеющем отношения к Ипполиту Тарновскому) и его жене Полине Тарновской. Они поддерживали точку зрения Ламброзо: вырождение, признаками которого являются лесбианизм и проституция, приводит к появлению целого слоя прирожденных преступников. Тем не менее в своих работах о проституции в России чета Тарновских не касалась лесбийской темы.

По нормам законодательства царской России женщины, состоящие между собой в интимной связи, не подвергались преследованиям, и введение соответствующей статьи практически не обсуждалось. Ипполит Тарновский в своей книге не пытается связать преступность описанных им женщин-лесбиянок с их сексуальными вкусами. Собственно, попали они в поле зрения Тарновского как отбывающие наказание преступницы, которые вынуждены были признаться в сексуальных отношениях с женщинами и не могли отказаться от гинекологического обследования.

В русской публицистике и юридической литературе предвоенной эпохи (до первой мировой войны) лесбийская проблема обсуждается очень мало. В. Д. Набоков в «Плотских преступлениях» указывает на то, что хотя лесбианизм в России более широко распространен, чем содомия, однако не преследуется по закону. И. И Канкарович в памфлете, опубликованном в 1907 году, утверждает, что проститутки предлагают лесбийские услуги праздным женщинам из высших классов, которым наскучил «нормальный» секс. Обратившись вновь к творчеству С. Парнок, находим подтверждение тому, что клиентура публичных женщин включала и дам. Стихотворение адресовано проститутке, привыкшей к продажной любви, но в бескорыстных объятиях нашедшей запоздалое счастье:

Причуды мыслей вероломных

Не смог дух алчный превозмочь, —

И вот, из тысячи наемных,

Тобой дарована мне ночь.

Тебя учило безразличье

Лихому мастерству любви.

Но вдруг, привычные к добыче,

Объятья дрогнули твои.

Безумен взгляд, тоской задетый,

Угрюм ревниво-сжатый рот, —

Меня терзая, мстишь судьбе ты

За опоздалый мой приход.

(Парнок, 198).

Наконец, еще один автор эпохи Серебряного века, врач Б. И. Бентовин 3, считает, что некоторые опытные проститутки, склонные к лесбийскому сексу, спят с новичками в этой профессии, готовя их к приему клиентов обоего пола. Как многие специалисты-интеллигенты, Бентовин был убежден, что лесбийская любовь, как и другие формы перверсии, распространялась только среди благополучных, хорошо обеспеченных слоев общества, и русские крестьяне не знали ее. В контексте такой идеализации простой и здоровой крестьянской жизни недвусмысленное свидетельство Тарновского о бытовании сексуальных отклонений среди представителей всех классов русского общества выглядит как радикальное, смелое суждение.

На заре советской власти и на протяжении 1920-х годов впервые в руcской истории любовь женщины к женщине привлекла заметное внимание юристов и медиков. Диагностическим, так сказать, термином для этого явления стала «гомосексуальность». Слово «лесбиянка» очень редко появлялось в литературе по психиатрии; женщина, влюбляющаяся в женщин или вступающая с ними в связь, именовалась «гомосексуалисткой». Врачи не скупясь, щедрой рукой раздавали звания «гомосексуалисток» на основании гендерного нонконформизма женщин. выраженного в манере одеваться и вести себя, в походке, жестикуляции и выборе профессии. И наоборот, усиленное проявление сексуальной женственности служило для них признаком «нормальности».

Единственным психиатром в России, пытавшимся разделить понятия трансвестизма и гомосексуальности, был А. О. Эдельштейн; подавляющее большинство русских врачей не проводило различий между этими явлениями. Для советских профессиональных психиатров, как, скорее всего, для большинства обычных людей, поведение, одежда, и/или манера говорить «по-

----------------------