138623 (Еще раз о мифологеме "дуб")

"…У священного дуба, который

вырос до самого неба, Лада пела

свои любовные песни и заговаривала…"

(из древнерусского заговора любви)

Как известно, на процесс становления и развития культуры действуют самые различные факторы. Но, как правило, современные их признаки всегда покоятся на прошедших. Национальная специфика языка, поэтому, всегда, по сути, ретроспективна: поиск образца всегда обращен в проверенное прошлое, а живые инновации кажутся отходом от культуры, забвением национально-исторического опыта определенного народа. При этом традиция, как основа культуры, является не только продолжением, но и творческим отрицанием многих исторических крупиц опыта, накопленного поколениями и существующего в народной памяти. Однако собственно национальная окраска как раз этими крупицами опыта живет, достигая максимума в специфически-национальном, где этот опыт иногда оказывается замкнутым. Собственно говоря, наиболее ярка эта окраска в фольклоре, бытовом устройстве, в памятниках письменности древнерусского языка, где традиционно-национальны и специфичны и форма и содержание. Словом, язык, оказываясь наряду с формами быта, народной поэзией и памятниками письменности наиболее устойчивой частью национальных культур, уверенно хранит как специфически-национальное содержание и специфически-языковую форму выражения, так и инокультурные элементы.

Ощущение языковой культуры создается не только общечеловеческими факторами в национальном образе, в событиях и лицах истории народа, в народном сознании, но и в мифах, народных сказаниях, в картинах природы. В этом отношении лингвокультурный код "дуб" был явно небезразличен для развития и существования древнерусской культуры, древних обычаев и нравов русского народа. Прямо или косвенно из этого факта выводится сущность множества явлений - от объяснения многих "темных" мест русской истории (ведь места, например, народных судов издревле назначались среди лесов, под сенью священных деревьев, и что в шелесте их листьев искали предвещаний о грядущих судьбах) до современного ее состояния и развития.

В этом отношении лингвокультурный код "дуб", который является основой мифологического пространства национальной культуры у многих народов, широко представлен также в культуре русского народа. Еще А.Ф. Лосев отмечал, что "…простолюдины до сих пор убеждены, что где-то далеко (на востоке) есть страна вечного лета, насажденная садами из золотых и серебряных деревьев и оглашаемая песнями райских птиц, в которой реки текут молоком и медом, серебром и золотом…" (7, 131). В мифах и народных поверьях русского народа со всей достоверностью запечатлены религиозные (точнее, языческие) обряды и события древности, на которых можно положиться как на исторические свидетельства: для этого достаточно понять их язык и сделать поправку на возможные ошибки при переписывании (что часто встречается в древнерусской письменности), неверные толкования забытых обрядов, а также произвольные изменения, внесенные по моральным или политическим соображениям.

Судя по исследованиям ученых-этнографов, в памяти древних славян сказание о дубах существовало еще "до сотворения мира" и по преимуществу было связано преданиями о "мировом дереве". Так А.Н. Афанасьев писал: "В колядке карпатских руссов поется, что еще в то время, когда не было ни земли, ни неба, а только одно синее море (воздушный океан), среди этого моря стояло два дуба, а на дубах сидело два голубя: голуби спустились на дно моря, достали песку и камня, из которых и создались земля, небо и небесные светила… В одной из апокрифических повестей о создании вселенной также упоминается о железном дубе "еже есть первопосажден", на котором держится вода (воздушное море, небо), огонь (пекло, ад) и земля, а корень его стоит на силе Божией…" (1, 308). По свидетельству же заговоров, "…на море, на океане, на острове на Буяне стоит дуб мокрецкий, а под ними лежит змея Гарафена (Горыныч?) …" (8, 110). Другой эпитет, придаваемый этому дереву, однако, именует его святым. Так, любопытно следующее заклятие ратника, идущего на войну: "На святом окиян-море стоит … сырой дуб кре (я) ковистый, и рубит тот сырой дуб старый мастер муж своим булатным топором, и как с того сырого дуба щепа летят - такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец-молодец по всякий день, по всякий час…" (1, 308-309).

По всей видимости, именно к указанному кругу образов восходит распространенное в дохристианской Руси предание о дубе как о мировом дереве. Следуя примеру "богов", собиравшихся решать судьбы человечества под всемирным деревом, древний русский народ также творил суд и правду под старыми дубами и глубоко верил, что все поставленные под их сенью приговоры изрекались по внушению "божества". Эти места считались "святилищем": сюда сходился народ (вече) с князем для судного приговора. Духовный регламент в числе суеверных (языческих) обрядов древних славян указывает следующий факт. Так, по мнению А.Н. Афанасьева, "еще Константин Порфирородный в своих сочинениях отмечал, что "русы, приходя на остров Св. Георгия, совершали жертвоприношения под большим дубом. Ср.: "Тако ж на ином месте попы с народом молебствуют перед дубом, и ветви оного дуба поп народу раздает на благословение…" (1, 310). В этом отношении ценный материал дает фольклор украинского народа. По исследованию Я.Е. Боровского, на Украине в так наз. Зеленую (Троицкую) неделю приготовляют игорный дуб, т.е. устанавливают на выгоне или площади длинную жердь с прикрепленным вверху колесом, всю увитую травами, цветами и лентами; вокруг ее окапывают небольшой ров и ставят срубленные березки. Между Киевом и Переяславлем, как отмечает исследователь, эта жердь называется "сухим дубом". Около нее совершаются игры, и поется обрядовая песня. Обряд же состоит в призывании весны, животворная сила которой приносит дождевые тучи и рядит леса в зелень и цветы. Далее Я.Е. Боровский отмечает, что по преданию украинского народа свои любовные песни Лада (кстати, как и у древнего русского народа Лада считалась богиней любви; в древнерусских памятниках письменности это слово употреблялось также в значении "супруга", "любимая" и т.п.) пела у высокого дуба (см. подробно: 2, 37-38). Как видим, в сказании украинского народа мифологема "дуб" является символом русского Перунова-дерева тучи. По исследованиям А.Н. Афанасьева, "сохранившиеся также в Литве предания и прусские хроники уверяют, что заповедные дубы Перкуна (= Перуна - А.З.), под сенью которых ставились и его кумиры, были постоянно зелены - и летом, и зимою; особенным почетом пользовались у литовцев старые, вековые дубы: их окружали оградами, и в эпоху обращения в христианство народ скорее соглашался на истребление идолов, чем на посечение этих деревьев…" (1, 310).

Утверждение о том, что у древних славян (в языческой Руси) дуб действительно почитался в качестве священного дерева, по данным Ю.Г. Ивакина, надежно подкрепляется как археологическими, так и письменными источниками. В распоряжении исследователей в настоящий момент находятся два дуба языческой эпохи явно мифологического, культового характера. Так Ю.Г. Ивакин пишет: "В 1909 г. в 8 км от устья Десны между Остром и Черниговом был поднят дуб, в ствол которого были врезаны четыре кабаньи челюсти - это однозначно говорит о том, что у славян-язычников он выступал в качестве объекта поклонения. В 1975 г. же аналогичный дуб, но на этот раз уже с девятью кабаньими челюстями, был найден в Днепре, чуть ниже устья Десны. Нижняя часть этого дуба, что весьма интересно, носит следы огня - это свидетельствует о том, что у его подножия горел священный огонь. С помощью радиоуглеродного анализа, кстати. Этот дуб датируется 750 ± 50" (5, 40-41). Аналогичную картину мы находим и в исследованиях Я.Е. Боровского, который также отмечает, что археологические раскопки капища Владимира 980 г. в Киеве, в пантеоне которого Перун также занимал главное место, были найдены следы дубовых дров вместе с костями животных, в основном, быков, а также свиней и птиц. А самое главное, как отмечает исследователь, были найдены ". обломки типичной для X века керамики, а в верхнем слое - боевого железного топора - символа грозного Перуна…" (2, 38-39). Следовательно, о связи мифологемы "дуб" именно с богом Перуном свидетельствуют источники различного характера: на острове Хортица русы молились Перуну как богу войны и мира, а вокруг него втыкали стрелы-атрибуты громовержца; новгородское святилище в Перыни с неугасимым огнем из дубового леса было посвящено Перуну; в киевском капище, судя по характеру жертв и найденному топору, он явно занимал доминирующее место (подробно см.: 5, 31-47; 7, 151-188).

Интересно, что под влиянием указанных нами мифических представлений, дуб, а равно как и другие деревья (например, осина, береза и т.п.), в которое ударила молния, получили во мнении древних славян-язычников те же целебные и живительные свойства, какие приписываются весеннему дождю и громовой стрелке. Так, А.Н. Афанасьев утверждает, что "…в Пронском уезде еще в конце прошлого столетия (т.е. в конце XVII века - А, З) существовал толстый дуб с проемною скважиною, пользовавшийся большим уважением в народе; сквозь его скважину протаскивали раза по три детей, больных грыжею, и вслед за тем обвязывали дерево поясом или кушаком… В Тульской губернии же поселяне старались отыскивать в лесных засеках старые дубы, при которых вытекали бы ключи; сдирают с их веток кору. Вымачивают ее в роднике и потом носят в ладанках - в предохранение от зубной боли…" (1, 311).

Однако вера древних славян-язычников в таинственно-чудесные и исцеляющие свойства растений и деревьев, в основном, носит смешанный религиозно-языческий характер. Наряду с тем, что мифологема "дуб" олицетворялась у древних славян с мировым деревом, на котором держится земля, она также ассоциировалась и с ведьмами и колдунами. Всем известно, что по старинным русским поверьям, ведьмы втыкают нож в дерево и тем самым заставляют течь из него молоко, т.е., вонзая острие молнии в дерево-тучу. Ведьмы проливают небесное молоко - дождь. Русский народный эпос знает также дуб, под которым бывают сборища духов, с его ветвей падает целебная роса и т.д. (подробно см.: 1, 307-311). В этом отношении достаточно вспомнить пушкинское вступление к поэме "Руслан и Людмила":

"У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом;

Идет направо - песнь заводит,

Налево - сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит…

……………………………. .

Там русский дух…там Русью пахнет!"

В инокультурном пространстве мифологема "дуб" олицетворялась также с деревом богов. По исследованию И.И. Киреевой, дуб, как седьмое дерево, в кельтской культуре отождествлялось с деревом Зевса, Юпитера, Геракла, Дагды (предводителя древних ирландских богов), Тора и др. божеств грома. "Лицо Дуира, бога месяца дуба, обращено в две стороны потому, что он находится на поворотном пункте года, а это уравнивает его с богом-дубом Гераклом, который после смерти стал привратником богов. Его, наверное, можно отождествить с британским богом Хлиром (Хлутом, Нутом), богом моря. Хлир-бог доримского времени, и это позволяет нам утверждать, что он, подобно Янусу, был двуликим и покровительствовал Новому году, только год у кельтов начинался не зимой, а летом…" (6, 141). Как и древняя "религия" славян, так и друидов (см.: 6, 135-144), основанная на культе дуба, впоследствии будет сметена новой верой - христианством, а языческие боги будут томиться в забвении.

Отметим, что И.И. Киреева далее дает весьма интересные предположения насчет мифологемы "дуб" в лингвокультурном аспекте. Она пишет: "Слово "дуир" (название дуба в огаме), во многих европейских языках означает "дверь": древнекельтское "дорус", лат. "форус", греч. "тщура", нем. "Тур" произошли от санскритского "dwar", да и еврейская буква "Далетщ" также означает "дверь" (на месте буквы "л" в этом слове когда-то была буква "р")" - пишет И.И. Киреева (6, 141). Интересно, что в сербском языке связь между священным деревом и громовержцем подчеркивалось тем, что "дуб" назывался "грм", "грмов", а дубовый лес - "грмик". На Руси эта связь не менее отчетливо прослеживается также в топонимике. Так, жалуя Перемышльскому епископству село Рушевичи 3 октября 1302 г., галицко-волынский князь Лев Данилович так очертил грани-цы своего дарения: "А отъ тои горы до Перунова дуба горе Скломъ. А от Перу-нова Дуба до Белыхъ береговъ…" (источник 1, 19). Как видим, само название Перунов Дуб ясно и недвусмысленно указывает, какому языческому богу было посвящено данное дерево.

Весьма интересный пример мы находим также и в юридических памятниках письменности древнерусского языка. Так, в Краткой редакции Русской Правды по Академическому списку середины XV в., представляющей основу средневекового русского феодального права, мы читаем: "А иже межу переореть любо перетес, то за обиду 12 гривне" (ст.34). И в Пространной редакции Правды по Троицкому списку II пол. XIV в. мы также находим аналогичные статьи: "Аже дуб подотнеть знаменьныи или межьныи, то 12 гривен продаже" (ст.73); "Аже бортъ дубъ подътнеть, то 3 гривны продаже, а за дерево полгривны" (ст.75) и др. Во всех этих статьях говорится о нарушении знаков собственности: деревья в лесу с пчелиными бортями или, скорее всего, участки леса с такими деревьями служили знаками обозначения княжеской собственности. Данные статьи отражают борьбу верви против наступления феодала на общинную земельную собственность ("раззнаменование" каралось высшей ставкой продажи - "12 гривен"). Среди деревьев русского леса, как известно, коннотативно отягощены: береза, дуб и осина. Дубы - наиболее заметные и долговечные деревья - в Древней Руси служили естественными ориентирами при установлении межи: на них наносились знаки собственности.