69513 (Семантическая интерпретация древних изображений), страница 4

Заслуживает внимания группа рисунков "тощих" быков, отличных от обеих предыдущих особой оригинальной стилизацией, очень устойчиво повторяющейся на многочисленных образцах. Эта манера изображения (своеобразная поджарость не только быков, но и лошадей) локализуется на сравнительно небольшом пространстве и пока известна только в пределах Минусинской котловины.

Примечательной особенностью изображений быков этого типа является роспись морды поперечными линиями с раздвоенными концами, напоминающая роспись на обмазанных глиной черепах быков из Чатал-Хююка и почти идентичная раздвоенным поперечным полосам, пересекающим так называемые окуневские личины. Датировка изображений данной группы основывается не только на стилистике и технике, но и на том основании, что много подобных рисунков найдено на каменных плитах, укреплявших стенки могил. Сами же могилы датируются по керамике и иным наблюдениям энеолитом – ранней эпохой бронзы.

На изображения "поджарых" быков очень похожи медные фигурки из Анатолии (Аладжа-Хююк). Можно отметить еще один тип изображений быков, интуитивно кажущийся очень ранним. Его особенность состоит в том, что туловища быков расчерчены пересекающимися прямыми или волнистыми линиями, образующими иногда нечто очень похожее на схемы разделки туши, вывешиваемые в мясных магазинах. Аналогия со схемой разделки туши не совсем формальная: в "Гатах" Авесты главная тема – беречь скот и обходиться минимальным количеством жертвоприношений. В комментариях сасанидских жрецов приводится замечание Заратуштры по поводу того, как Йима научил людей разделывать тушу жертвенного животного: "Даже Йима здесь сделал прегрешение" – заявил Заратуштра (благодарю за консультацию проф. В. А. Лившица). Следовательно, были какие-то довольно жесткие предписания, как следует разделывать тушу жертвенного быка, а возникнуть они могли задолго до зороастрийских. Важно также и то, что зороастризм возник "около 3500 лет назад в азиатских степях"28, там, где проходили пути передвижений ямных и афанасьевских племен, т.е. прототохар и их более поздних "наследников".

Однако самый большой интерес в рамках данной темы представляют собой некоторые сюжеты с участием быка и человека. Одна из таких композиций уже упоминалась – Зараут-Сай. Другая была найдена З.С. Самашевым в Восточном Казахстане около дер. Зевакино. Эта сцена наиболее выразительна, но не единственная. Близкие по содержанию композиции известны в ущелье Тамгалы, в районе Байконура и в некоторых других местах.

Изучение подобных композиций вызывают у любого археолога или историка древности целую цепочку ассоциаций, которые вряд ли объяснимы случайными совпадениями. Столкновение или единоборство человека с быком нашли свое отражение уже в самых ранних памятниках изобразительного творчества, относящихся к эпохе верхнего палеолита. Так, на одной из фресок пещеры Ляско мы видим сюжет, почти "буквально" повторяющий содержание рассмотренных выше сцен. На большой картине (около 1,5 м в поперечнике) изображен разъяренный бизон, который вот-вот растопчет, растерзает субтильную фигурку странного птицеголового человека с подчеркнутым признаком мужского пола. Некоторые исследователи считают, что здесь показан раненый бык с впившимися в него дротиками или копьями. Высказывается также мнение, что у него распорот живот, из которого вываливаются внутренности. Словом, сцена более чем драматичная. Стержень с профильным изображением птицы, скорее всего, это – фигурная копьеметалка, выпавшая из правой руки мужчины. Такого рода орудия, мастерски вырезанные из рога или дерева, неоднократно встречались при раскопках палеолитических памятников.

Сцена из пещеры Ляско не единственная в искусстве верхнего палеолита. Близкая по содержанию роспись известна в пещере Пиндаль (Испания): раненый бизон нацелился своими рогами на две поверженные человеческие фигурки, из которых одна тоже с явно подчеркнутыми признаками мужского пола. Та же тема отражена в росписи из пещеры Виллар и в гравировке на роге северного оленя из пещеры Нижняя Ложери. Можно думать, что художественный образ трагического единоборства человека с быком возник чуть ли не одновременно с самой изобразительной деятельностью.

По наблюдениям А. Леруа-Гурана в росписях и гравировках верхнего палеолита человека рисовали очень редко. Изображения мужчин (в том числе в звериных масках) не превышают 4 % от общего количества изображений, а женщин и того меньше – около 1 %. Из этого следует, что сочетание образов быка и человека в рассмотренных композициях было не только не случайным, но и определенным образом осмысленным. М. Лорбланше отмечает, что в палеолитическом искусстве не видно преобладания человека над зверем (бизоном, мамонтом и т. д.). Автор объясняет это синкретизмом первобытного искусства, при котором человек не отделяет еще себя от всего окружающего мира29. Отсюда и маски и фигуры "шаманов" и "ряженых" в полузверином облике и т. п. Но, может быть, здесь скорее отразился не столько синкретизм первобытного искусства, сколько действительное положение, при котором в жесточайшей борьбе со зверем было еще очень далеко до осознания своего превосходства над ним. Об этом же говорят и многочисленные "звериные" культы, известные по этнографическим наблюдениям30.

Охота на дикого быка всегда была очень опасным делом (не только в эпоху верхнего палеолита), требующим как полной мобилизации физических и моральных сил охотника, его ловкости, молниеносной реакции, так и тщательно отработанной "технологии", которой, по-видимому, обучали мальчиков с детства, доводя необходимые навыки и приемы до автоматизма. Охотник не мог рассчитывать ни на длительное единоборство, ни на спасение бегством в случае неудачи: слишком неравными были физические силы. Поэтому ему было необходимо поразить быка чуть ли не одним-единственным, точным, первым и последним ударом. Если же удар не достигал цели или был недостаточно сильным, разъяренный бык бросался на охотника, и судьба последнего могла зависеть только от быстрых ног или от удачно подвернувшегося дерева, на котором можно было бы отсидеться. На ровном месте гибель охотника становилась почти неизбежной.

Интересные данные о единоборстве человека и быка дают археологические наблюдения. Одним из таких свидетельств четко отработанной технологии охоты на дикого быка является редчайшая находка З.А. Абрамовой при раскопках верхнепалеолитического поселения Кокорево I на левом берегу Енисея31. Здесь, в культурном слое была найдена левая лопатка крупного зубра, которому было 6-7 лет. В лопатке застрял вонзившийся в нее роговой наконечник дротика или копья. Острие, пробив лопатку, вышло из нее с внутренней стороны почти на 4 см.

После такого удара любое малейшее движение левой передней ноги причиняло зубру нестерпимую боль, поскольку при любом шевелении ногой острие дротика рассекало и рвало мышцы плеча и грудной клетки, расположенные под лопаткой. Одной такой раны было достаточно, чтобы зверь потерял всякую способность к сопротивлению или к бегству. Этот прием охоты, освоенный более 15 тысячелетий тому назад, практиковался на протяжении всей последующей истории. Например, почти тем же способом охотились на бизонов с копьем или луком американские индейцы в XVIII в.

Реальные или ритуальные (а, скорее всего, - те и другие) поединки человека с быком были известны не только степным или лесным охотникам. Его знали и древнейшие оседлые земледельцы. Очень выразительные свидетельства развитого и сложного культа быка были найдены при раскопках уже упоминавшегося выше неолитического поселения Чатал-Хююк (Анатолия, Турция). На стене одного из помещений сохранилась фреска, в сюжете которой центральное место занимает огромная фигура быка и мечущиеся вокруг него люди. Если на этой фреске фигура быка намного больше по размерам, чем изображения людей, то на другой фреске – наоборот – изображения бегущих людей соизмеримы по масштабу и даже превосходят фигуру убегающего от них быка (один из них даже как бы вскочил на круп быка). О сложном характере культа быка свидетельствуют также упоминавшиеся выше алтари некоторых святилищ-храмов, раскопанных на Чатал- Хююке.

И в эпоху палеолита, и позднее победа человека над быком, осознавалась как большой успех не только в смысле самой добычи, но и как олицетворение силы, ловкости, мужества и охотничьего мастерства. Путь к такому успеху проходил через постоянные тренировки и тяжкие испытания, которые должен был пройти каждый юноша прежде, чем он как равный вступал в сообщество взрослых мужчин-охотников. Но мы знаем, что все подобные действия, связанные с инициациями, были ритуальными и, как всякий ритуал, сопровождались различными символическими акциями. Очевидно, что этот ритуал, требуя длительной, тяжелой тренировки юношей, становился своеобразным механизмом естественного отбора: слабые, неподготовленные к такому испытанию молодые люди погибали под копытами или на рогах быка. Выживали только сильные.

В связи с этим интересно обратиться к образам "борцов с быком", зафиксированным как в эпосе, так и в изобразительных памятниках Шумера, древнего Ирана, древней Индии, крито-микенской культуры и последующих периодов древней истории Средиземноморья, Балкан и Причерноморья. Быка (или чудовище в виде человеко-быка) побеждает Гильгамеш. В иранской мифологии первобыка убивает Ахриман. Ритуальное жертвоприношение быка зафиксировано в хеттско-палайской традиции. Почти во всех изданиях учебников и хрестоматий по древней истории приводится рисунок фрески из дворца в Кноссе, с подписью: "акробат на быке". Истолкование этого сюжета как акробатического этюда ошибочно приписывается А. Эвансу и тиражируется в нашей литературе. На самом деле А. Эванс называл эту сцену "корридой", а нарисованная им схема прыжка человека через голову быка служила дополнительным доводом в пользу достоверности его предположений. Вслед за критской тавромахией можно напомнить о греческих "буффониях", о борьбе Геракла с критским быком, о митраистском обряде "тауроктонии", о славянском заклании "ильинского быка" в Ильин день, древнегерманских жертвоприношениях быка. Восходящая к Малой Азии средиземноморская традиция "сакральной игры с быком" заканчивается его жертвенным закланием и продолжается в преобразованном виде в современном бое быков – корриде32.

Ко всему этому можно сделать одно дополнение: не к Малой Азии и не к крито-микенской культуре восходит ритуальная борьба с быком, а к верхнему палеолиту. И не с одомашненным быком, а с диким. Сцены из пещер Ляско, Виллар, Пиндаль и др. отражают трагический исход неудачной охоты на быка, при которой человек почти неизбежно погибал под копытами или на рогах зверя. Вспомним особенность палеолитических изображений быков и, особенно, – бизонов. Они всегда изображены в состоянии предельного напряжения, в динамичных позах, свидетельствующих о готовности к нападению или обороне. В этой связи возникает вопрос о том, что, собственно, было главным содержанием этого древнейшего эпического сюжета, победа над многократно превосходящим по своей мощи разъяренным животным, или скорбь по трагической гибели человека в этом неравном бою. Судя не только по палеолитической живописи, но по ряду других изображений III-II тыс. до Р.Х., в том числе на кубках из Вафио и Агиа Триады, тема гибели человека занимала в этом ритуале немаловажное место. В условиях недостаточно гибкой речи, в те времена еще плохо приспособленной к абстрагированию, такие сюжеты вначале, в верхнем палеолите, могли также служить средством выражения эмоций человека наблюдавшего печальный исход неудачного единоборства с быком. Впоследствии этот сюжет, как и сама охота или сакральная схватка с быком, стал ритуально-мифологическим и приобрел характер праздничного зрелища.

К эпохе энеолита, когда доместикация животных только начиналась (IV - III тыс. до Р.Х.), относятся некоторые интересные находки, сделанные на территории Казахстана и прилегающих к нему областей Приуралья. В древних захоронениях того времени встречаются кости быка, т. е. остатки кусков мяса, которое сородичи клали в могилу в качестве заупокойной пищи для умершего. Судя по костям, погребенного снабжали мясом то дикого зубра, то одомашниваемого быка. Следовательно, и после доместикации быка охота на его дикого сородича продолжалась.

Сложившись еще в верхнем палеолите, культ быка постепенно превращался в ритуал жертвоприношения и распространился по всему евразийскому поясу гор и степей. Это хорошо видно по некоторым находкам в курганах катакомбной культуры (II тыс. до Р.Х.). Наблюдаются следы устойчивого обряда: у входа в катакомбу или в самой насыпи кургана находят аккуратно сложенные череп быка и кости четырех ног (концевые части). Это значит, что при похоронах забивали быка, снимали с него шкуру с головой и концами четырех ног, отчлененными до плечевых или бедренных частей. Шкура с ногами и головой посвящалась покойному и отдавалась ему, а остальная туша шла на поминальное пиршество33. Аналогичные находки в памятниках эпохи бронзы были сделаны в Западном Казахстане в могильниках Купухта, Жаман-Узен и др.34 Примеров, свидетельствующих о развитом культе быка у древних племен Евразии, можно было бы привести намного больше.

Подводя предварительные итоги изложенному выше, можно сказать, что гипотеза М. П. Грязнова о широком распространении культа быка в древних культурах Евразии35 подтверждается и может быть расширена: культ быка появился в верхнем палеолите и практически непрерывно существует во все последующие эпохи, видоизменяясь в деталях, обрастая новыми мифологическими именами и реалиями, но сохраняя неизменным центральную часть ритуала – поединок человека и быка36.