185117 (Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси), страница 4

Однако когда происходит социовозрастное деление в общин­ной жизни и к представлению «старый — молодой» добавляет­ся «старший, мудрый, младший», «главный — неглавный», формируются ритуалы поминовения предков («Масленые деды», «Радоничные деды», «Троицкие деды»), то ритуал от­правления «на тот свет» сменяется культом «мудрой старости», уровень инфатицида «старцев» снижается (детский инфатицид сохраняется вплоть до XVIII в.).

Формы поддержки стариков были различны. Исследование этнологческого материала показало, что там, где по какой-либо причине на помощь не приходила семья, заботу о стариках бра­ла на себя община. Одним из вариантов поддержки стариков был специальный отвод им земель по решению общества, «ко­сячка», который давал возможность заготовки сена. В том же случае, когда старики окончательно «впадали в дряхлость», они призревались общиной. Старика определяли на постой к кому-нибудь на несколько суток, где тот получал ночлег и про­питание, затем он «менял» своих кормильцев. Такой вид помо­щи стал своеобразной общественной повинностью. Возможно, в древности формы поддержки были иными, но их видоизме­ненная архаическая форма сохранилась до конца XIX столетия.

До принятия христианства на Руси существовали и другие «закрытые» формы помощи, но все они связаны с «институтом старцев». К примеру, вариантом ухода на «тот свет» был добро­вольный уход из общины. Пожилые люди, которые не могли участвовать в трудовой деятельности, селились недалеко от об­щины, на погостах, строили себе кельи и жили за счет подая­ния. Подобная форма милости существовала, по данным иссле­дователей,- вплоть до XVI в., о чем мы находим свидетельства в новгородских писцовых книгах, хотя к этому времени «нище-питательство» осуществлялось церковью и приходом.

Как уже отмечалось, старики и дети относились к одной социовозрастной группе. Типология «старых» и «малых» в неко­торых случаях определялась по признаку «сиротства» (явле­ние, когда субъект оставался без попечения близких родствен­ников). В словаре В. Даля сиротство трактуется более широко, чем принято ныне. Сирота — это беспомощный, одинокий, бед­ный, бесприютный, а также субъект, не имеющий ни отца, ни матери. Понятие «сиротство» не идентифицировали только с институтом детства, оно имело иные, антропоморфные, смыс­лы и распространялось на другие виды проблем, такие, как хо­зяйство, деятельность, статус, социальная роль (что достаточ­но полно отражают народные пословицы и поговорки: «Сиро­тинушка наш дедушка, ни отца, ни матери!», «Без коня казак кругом сирота!», «За ремеслом ходить землю сиротить» и т. д.). Совпадение характеристик, определяющих положение «ста­рых и малых », тем не менее не дает основания говорить об адек­ватных формах помощи и поддержки, хотя близость здесь все же имеется. Видимо, самые ранние формы «института детско­го сиротства» связаны с формами домашнего рабства, которое вырастало из широчайшим образом распространенного обычая, по которому захваченные в плен взрослые мужчины умерщвля­лись, а женщины и дети адаптировались племенем победителей и входили в одну из его семей. Это являлось своеобразным ин­ститутом защиты и сохранения жизни ребенку.

Можно предположить, что общность постепенно формирова­ла и другие институты поддержки сирот в Пределах своего ро­дового, общинного пространства. Первоначально, наверное, это были чисто экономические мотивы, но они возникали в систем­ных связях реципрокных отношений. Так, еще на стадии пер­вобытной коммуны возникли связи между членами разных об­щин — дарообмен. Дар представлял собой переход вещей из собственности одного субъекта в собственность другого и обяза­тельно предполагал отдар. Такая экономическая система дара и отдара хорошо просматривается в мотивах усыновления внут­ри родовой общины и появления института «приймачества» у южных славян. «Приймать» в семью сироту, как правило, мог­ли люди пожилые, когда им становилось уже трудно справлять­ся с хозяйством, или когда они не имели наследников. Приня­тый в семью должен был вести хозяйство, почитать своих новых родителей, а также обязан их похоронить. Здесь налицо прин­цип — «я — тебе, а ты — мне», или «дар - отдар».

Другая форма поддержки сироты — общинная, мирская помощь. Она по своему характеру совпадала с помощью «немощ­ным старикам», когда ребенок переходил из дома в дом на кор­мление. Сироте могли также назначать «общественных» роди­телей, которые брали его на свой прокорм. Однако, если сиро­та имел хозяйство, община противодействовала усыновлению. Такие сироты назывались «выхованцами», «годованцами».

Начинаются складываться новые подходы к поддержке вдов. Они, как и старики и сироты, считались социально ущербны­ми субъектами в родовой общине. Можно предположить, что оформление института вдов и его дальнейшая поддержка — явление исторически обусловленное, этапное в языческом мире. Думается, на ранних этапах российской истории института вдов просто не существовало, поскольку в соответствии с языческой идеологией жена была обязана следовать за своим супругом, т. е. ее после смерти мужа вместе с культовыми предметами, ут­варью хоронили или сжигали на костре. Свидетельства сожже­ния жены вместе с умершим мужем у славян-язычников предо­ставляет Майницкий, архиепископ Св. Бонифаций (ум. в 755 г.). Восточные путешественники ал-Массуди и Димешки тоже наблюдали подобный обычай у языческих славянских племен.

Появление института вдов у восточных славян происходит незадолго до принятия христианства. Не случайно, что «вдови­цы» как особые субъекты выделяются в первых русских зако­нодательных актах, к ним требуют особого внимания, в духов­ных наставлениях завещают им помогать и «оберегать» их.

Можно предположить, что первая форма помощи институту вдов развивалась во все той же парадигме дара — отдара в сис­теме сакральных отношений. Как «чистые», находясь близко к миру смерти, вдовы обмывали и обряжали умерших. Это — древний вид языческой магии, в качестве же отдара они полу­чали вещи покойного. Если верить Ахмеду Ибн Фадлану, то, со­гласно славянским обычаям, при погребениях, которые он сам наблюдал, имущество богатого человека разделялось на три ча­сти: «треть дают семье, за треть кроят ему одежду, и за треть покупают горячий напиток...» Учитывая, что соборование по­койника было делом вдов, возможно, именно они и получали одну треть. Сельская община предоставляла им землю, на них распространялись такие же «льготы» мирского призрения, как и на стариков.

Не менее древний обычай — хождение за «навалным» (встре­чалась в прошлом веке на юге Украины). Он состоял в том, что нуждающейся женщине оказывали помощь продуктами, обыч­но осенью, после уборки урожая. При этом соблюдался своеоб­разный ритуал. Он включал в себя особым образом организован­ный приход в дом, которому будет оказана помощь: иносказа­тельно приглашали в гости, а затем, когда «гости» приходили и приносили определенное количество запасов, предлагали им выпить и закусить.

Таким образом, мы видим, что уже на стадии родовой общи­ны зарождаются механизмы поддержки тех субъектов общно­сти, которые в силу разных обстоятельств не могут быть равно правными участниками ее жизнедеятельности. Однако парал­лельно с практикой индивидуальной помощи, возникают фор­мы взаимоподдержки. Они связаны не с индивидуальными фор­мами защиты, ас коллективными, когда поддержка оказыва­ется семье, соседской общине, целому роду.

В основе хозяйственных форм помощи и взаимопомощи ле­жит «всякая взаимовыручка, в более узком, экономическом смысле — форма обмена, зародившаяся в первобытной общине с появлением в ней распределения по труду и личной собствен­ности». Именно эти отношения Б. Малиновский обозначил по­нятием «реципрокация»,, когда материальные блага и услуги на­ходятся в постоянной циркуляции между субъектами на осно­ве их взаимных обязательств.

Ранние формы помощи и взаимопомощи первоначально но­сили ритуальный характер и до XIX столетия сохранялись в виде народных праздников. Исследователи, анализируя древ­нейшие земледельческие славянские праздники, связывают их с четырьмя временами года, каждому из которых соответство­вали свои «братчины, ссыпчины, холки, посиделки, беседы, Николыцины» (как правило, эти праздники связывали с риту­альным персонажем Ярил ой, который олицетворял плодоро­дие, прибыток, урожай).

Если проанализировать различные формы крестьянских « по­мочей», то при всем их многообразии просматривается опреде­ленный сценарий, в котором сохранены остатки магических аг­рарных культов. Он состоит из следующих элементов:ритуаль­ный договор (его обязательным элементом является «хлеб — соль и магарыч»), совместная трудовая деятельность в дого­воренные сроки и по завершению работ совместные трапеза, игры, танцы, катания. В народе «помочи» рассматривались как трудовой праздник, в котором принимало участие все сель­ское население независимо от социальной принадлежности се-лянина._

- Среди различных видов «помочей» как специфической фор­мы групповой поддержки выделяются обязательные внесезон­ные и сезонные. К первым относятся такие виды поддержки, которые обусловлены экстремальными ситуациями, напри­мер пожарами, наводнениями или массовым падежом скота (в последнем случае часть приплода отдавали пострадавшим без­возмездно). Особой формой поддержки считались «наряды ми­ром», когда в семье «работные люди больны» и необходима по­мощь в деле управления хозяйством (растапливание печи, кор­мление домашнего скота, уход за детьми). К этой группе поддержки можно отнести и обязательные «помочи» при постройке дома, мельницы (когда, как правило, за угощение осуществля­ли весь необходимый комплекс работ). К этим же видам «помо­чей» можно отнести сиротские и вдовьи «помочи» (когда дан­ная группа снабжалась за счет общества хлебом, дровами, лу­чинами).

Ритуализированные формы поддержки с древними сакраль­ными обрядами были широко распространены в практике кре­стьянского быта и в XIX в.

Разновидностью архаической модели помощи являются то­локи. В разных местностях они имели различную направлен­ность. С одной стороны, они представляли форму совместной деятельности, с другой — форму помощи бедным крестьянам. Толоки включали в себя не только совместную обработку зем­ли, но и различные виды перевозок сена, хлеба, навоза. Доволь­но своеобразна и форма складчины. Под этим явлением пони­мается не только совместное кормление, но и совместная заго­товка корма для скота. Особым видом толок былиркенские то­локи для «мятья льна». Такая форма взаимовыручки носила чисто экономический характер, поскольку давала возможность не топить овин несколько раз в одном доме.

Еще один вид хозяйственной помощи — совместное исполь­зование рабочего скота. На юге России он назывался «супряга», когда обработка земли осуществлялась «наемными волами». Этот вид помощи предусматривал взаимообмен услугами, при котором предоставляющий помощь в конечном итоге сам вы­ступал в качестве «нанимателя на работу».

Таким образом, в древнейший период славянской истории складываются основные праформы помощи и взаимопомощи. На этой стадии реципрокные и редистрибутивные отношения получают свое общественное признание, формируется древней­шая практика поддержки на основе сакральных смыслов, аграрно-магических культов, общинных норм поведения и ценностей, происходит оформление групповых форм помощи по отношению к таким основным субъектам, как старики, вдовы, дети.

В этот же период возникает явление «помогающего» субъек­та. Динамика его развития предполагает ряд стадий от «обере­га» к «волхву» как носителю различных групповых смыслов и этических принципов защиты нуждающихся, а также совокуп­ности определенных способов поддержки отдельных субъектов и группы в целом в разных экстремальных жизненных ситуа­циях.

Модели взаимопомощи носят не только внутриродовой ха­рактер, происходит расширение помогающего пространства, что позволяет вырабатывать принципы «соседской» взаимовы­ручки, архаические праформы которых дошли до XIX в. в виде совместных празднований, уборки урожая и т.п.

Нельзя не сказать и о том, что, возможно, именно на этой ста­дии оформляется закон «эквивалента», выражающийся в фор­муле «я — тебе, а ты — мне». В дальнейшем данный закон бу­дет иметь различную интерпретацию в зависимости от того, как понимается и что понимается в этих дихотомических противо­поставлениях, в зависимости от паттерна помогающего субъекта изменится идеологема помощи, что в конечном итоге повлияет и на формы поддержки.

Можно сказать, что философия жизни языческой общности вызывала к жизни определенные формы поддержки и защиты. Реципрокные и редистрибутивные социальные связи, поддер­живающие сохранение единого пространства жизнедеятельно­сти, важного для всех ее членов, сформировали особый нерв социогенома, а его архетипические формы существования, сло­жившиеся за многие столетия, стали основой для христианской модели помощи и поддержки нуждающимся. По мнению про­фессора Е. Аничкова, «... христианство на Руси уложилось в уже готовые формы дружинного быта, приспособилось к нему, влило в него новый смысл, привлекло дальше к знакомой из греческой канонической литературы государственности».

• Истоки традиций помощи и взаимопомощи у древних славян

Формы помощи в славянских общинах складывались под влиянием языческого мифологического сознания древней­ших славян, сохранения общинной системы землевладения, пережитков в семейно-бытовой сфере и т. д.

Выделяются следующие основные формы защиты и поддержки в древнейших славянских обществах:

• культовые формы поддержки с различными сакраль­
  ными атрибутами;

• общественно-родовые формы помощи и защиты в
  рамках рода, семьи, населения;

• хозяйственные формы помощи и взаимопомощи.

В качестве примера культовых форм поддержки при­ведем пример поклонения древних славян кругу (колесу). Он означал прежде всего оберега от злых духов, был сим­волом определенной целостности, стабильности и основа­тельности².