72467-1 (Проблема жизни в философии), страница 7

Нужно отметить, что вопросами перехода с уровня на уровень и продвижения внутри уровня сегодня занимается новая отрасль философии – философия ТРИЗ (теории решения изобретательских задач), начало которой положили исследования советского ученого, изобретателя Г.Альтшуллера. Философия ТРИЗ по существу также не классифицирована и не систематизирована сегодня в системе мировой философии, поскольку она не укладывается в традиционные рамки материализма и идеализма: в одинаковой степени она имеет дело с материальными (техническими) системами и системами идеальными, формально несуществующими, ибо идеальная система, по Альтшуллеру, – это система, которой нет, а функции ее выполняются. Интересно было бы в этом плане поразмышлять об идеальных системах Бог, Правительство и, конечно, ЖИЗНЬ.

Разумеется, мы не можем претендовать на полноту определения жизни, которое приводится выше. Это, возможно, лишь один из аспектов жизни как таковой. Мало того, мы должны отдавать себе отчет в том, что каким бы ни было определение и насколько бы оно ни казалось полным, рано или поздно развитие общественной мысли подойдет к необходимости его пересмотра. Это так же верно, как и то, что периодически человек меняет свои взгляды на жизнь и каждый раз дает ей новую оценку.

Чуть ранее мы рассматривали процесс формирования личностного в безличном обществе, и при этом ссылались на Кона. Факт в том, что, начиная с эпохи возрождения, человек, постигая свое "Я", не удовлетворялся той узкой трактовкой жизни (полужизни-полусмерти под личиной т.н. "духовной", "бессмертной" жизни), которую по существу навязывало ему ортодоксальное христианство. Взаимосвязь прослеживается очень четко. Раннее, обезличенное общество, в котором все люди жили на виду друг у друга, нередко в одном помещении, стадом, и в котором весь быт был мелочно регламентирован тысячами неписаных правил – отклонение от них (следствие индивидуального понимания правил) не допускалось, – стало изживать себя к новому времени, по крайней мере, в Западной Европе. Результатом стал распад родовых, племенных, общинных, а чуть позже – и цеховых связей. Новый, формирующийся класс частных собственников, утверждавших свое личное "Я", свою растущую индивидуальность, ступил на путь реформации: и в экономике, и в идеологии (религии), и в праве. К XVII в. в Англии появляются в языке термины "характер", "личность", "индивидуальное", становятся популярными такие направления искусства, как, например, автопортрет, утверждается авторское право, да и целые другие разделы юриспруденции, ориентированные на защиту чести и достоинства, чего не существовало раньше (И.Кон, с.180-181, 201-206). Жизнь становится вровень со смертью, начинает рассматриваться отдельно от нее, по крайней мере, не в контексте смерти, и это находит свое отражение в различных философских трактатах. Тогда же Ф.Бэкон научил мыслителей мыслить, т.е. быть неповторимыми, индивидуальными, а не механически ссылаться на чужие авторитеты, придерживаясь мертвой схоластики. А Т.Гоббс исследовал природу прав человека: "Естественное право, – писал он, – есть свобода всякого человека использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы, т.е. собственной жизни… Естественный закон есть предписание или найденное разумом общее правило, согласно которому человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к ее сохранению…" ("Мир философии". – М., Политиздат, 1991, с.175). Вскоре Европа подстраивается под новые потребности растущих собственников. Право – это священно. Право на собственность – это не подлежит обсуждению (ранее собственность на недвижимость, земли феода нередко принимала родовой, общинный характер, при котором номинальный глава рода или феодал – Pater familias, отец семейства – выступал лишь олицетворением фактически коллективного владения и подстраивал свои желания, интересы под потребности "семьи", "дома", всех зависящих от него). Отдельно рассматривалось право на жизнь. Жизнь стала восприниматься как нечто исключительное, данное Богом и принадлежащее лично индивидууму – ранее она могла завуалировано принадлежать всему роду в целом, т.е. "владелец" жизни как бы не располагал ею в полной мере. В этом плане, кстати, показательны факты, приводимые профессором А.С.Ахиезером в книге "Россия: критика исторического опыта" (Новосибирск, "Сибирский хронограф", 1996) – согласно Ахиезеру, в русской сельской общине вплоть до XIX века существовала практика коллективно избирать кого-то из своей среды, чтобы выдать его по требованию: "солдата" – если требуется кого-то отдать в армию, "преступника" – если нужно умилостивить полицейские власти и т.п.

Право на индивидуальную жизнь постепенно закреплялось и реализовывалось на практике, особенно в Западной Европе в т.н. век просвещения. Никогда раньше за убийство или причиненные увечья общество не карало так строго. В Англии, например, во всем было принято ссылаться на Библию, особенно на Ветхий Завет (к которому пуритане испытывали слабость); установка Ветхого Завета, как известно, гласила: око за око, зуб за зуб. В результате к XVI–XVII векам в этой стране беспрецедентно ужесточилось наказание за убийство, т.е. лишение кого бы то ни было жизни. За любое убийство, в т.ч. непреднамеренное, случайное, по неосторожности или совершенное при самообороне, преступник подлежал смертной казни (общество в целом в лице судей позволяло себе карать преступников, ссылаясь на разрешение Господа). Не делалось исключение ни для маленьких детей, ни для женщин – об этом, например, идет речь в романе Т.Гарди "Тэсс из рода д'Эрбервиллей".

В XIX веке ужесточились законы против самоубийц, вернее, тех, кто покушался на самоубийство. Церковь и раньше отрицательно относилась к суициду, но общество, как правило, законодательно не регулировало неудавшиеся акты убиения гражданами самих себя. Идеологическое обоснование находим у того же Гоббса: "Отказаться от человеческого права на что-нибудь – значит лишиться свободы препятствовать другому пользоваться выгодой от права на то же самое. Ибо тот, кто отрекается или отступается от своего права, не дает этим ни одному человеку права, которым последний не обладал бы ранее, так как от природы все люди имеют право на все" (там же). В результате, например, в США неудавшихся самоубийц… заключали в тюрьму или казнили (!) за попытку убийства человека, т.е. самого себя. Так реализовывалось на практике право на жизнь, законодательно закрепленное в Конституции США еще со времени войны за независимость.

Вообще в этом плане – в области соблюдения права на жизнь – США по традиции лидируют в мире. Достаточно вспомнить, как трепетно относятся американцы к чьей–либо жизни, во всяком случае, с юридической и физиологической стороны; это и готовность немедленно помочь умирающему, и совершенно беспрецедентная по своей организации служба спасения 911, и стиль политиков, способных отправить армию для того, чтобы выручить соотечественника, которому угрожает смертельная опасность.

В европейских странах право на жизнь часто реализуется в неожиданных и логически необоснованных (скорее чувственных, эмоциональных, чем логических) формах. Речь, например, идет об отмене смертной казни во всех странах – членах европейского сообщества, несмотря на то, что содержание одного преступника, приговоренного к пожизненному заключению, обходится чрезвычайно дорого.

С правом на жизнь в наше время тесно связано право на смерть, которое по существу является обратной стороной, изнанкой вышеуказанного права. Напомним, что современное общество, научившись четко отделять жизнь от смерти и не смешивать одно с другим, как это практиковала ранняя религия (на базе скорее смерти, чем жизни), дифференцировало не только понятия жизнь и смерть, но и права на жизнь и смерть. Может ли человек добровольно избрать для себя смерть, если по каким–либо причинам он считает это целесообразным? Этическая сторона этого вопроса до сих пор обсуждается в цивилизованном мире. Гоббс, как видно выше, отрицал право на смерть, поскольку отказ от права на жизнь, по его мнению, ведет к нарушению прав на жизнь других людей; никто не может отказаться от своего права (в данном случае права на жизнь). Вместе с тем, реальная действительность показывает, что огромное число жителей западных стран используют на практике свое право на смерть, либо, иначе, отказываются от права на жизнь; так, по сообщению СМИ, каждые 17 минут в США происходит попытка суицида.

Много десятилетий в мире идут дискуссии по поводу правомерности применения эвтаназии (безболезненной, "гуманной" смерти) в учреждениях здравоохранения по отношению к обреченным больным и тем, кто добровольно желает эвтаназии. По существу эвтаназия узаконена (при соответствующем заключении врачей) лишь в Колумбии, Нидерландах и австралийском штате Новый Южный Уэльс, хотя активность в легализации эвтаназии проявляется законодателями Италии, Японии, ЮАР.

Право на смерть, если вдуматься, является логическим противовесом праву на жизнь лишь в том случае, если смерть противостоит жизни, и между ними проводится четкая граница, осознаваемая обществом. С другой стороны, право на жизнь, как и право на смерть, является следствием осознания человеком своей индивидуальности, неповторимости, т.е. личность отождествляется с носителем и вместилищем жизни, о чем мы уже говорили чуть выше; безличному обществу, состоявшему из индивидуумов со смазанным осознанием своего "Я", было присуще аморфное отношение к жизни, поскольку между смертью и жизнью не делалось принципиальной разницы. Сегодня, как отмечалось, возможно вступление человечества в новую стадию оценки жизни как таковой, при которой понятие жизнь будет чрезвычайно расширено даже по сравнению с той широкой ее трактовкой, которая практикуется нынешней биологией. Границы жизни, особенно в свете рассматриваемых выше авторов (Денисовой, Циолковского, Хаббарда, Бондаренко), могут быть раздвинуты чуть ли не до бесконечности, по крайней мере, теоретически. Сама такая посылка несет в себе отрицание смерти как чего-то самостоятельного, что естественно, ставит под сомнение само право на смерть, вернее, лишает это право смысла, сущности. Возможно, это спорное положение, но современный западный мир неосознанно во многом начинает исходить из него. На смену противостоянию жизни и смерти при определенных обстоятельствах приходит признание жизни как единственно возможной субстанции.

Наряду с этим в недрах общества протекает еще один интересный процесс. Если в последние несколько столетий человечество качественно перестраивалось, выкристаллизовывая в себе ЛИЧНОСТЬ, т.е. уходило от безличного состояния к состоянию совокупности индивидуальностей, то сегодня мы наблюдаем странное явление смазывания личного и перешагивания через свою индивидуальность, независимость с целью подстройки, так сказать, под общекомандную игру. Человек научился сдерживать свои амбиции и идти с другими на компромисс, что, с определенной точки зрения, можно воспринимать как умение подавлять свое "Я" (эго), частично отказываться от чувства собственной исключительности для того, чтобы вся система, весь общественный механизм, состоящий из многих эго, мог существовать и успешно функционировать. Посмотрим на биографии людей, живших в XIX веке. Многие биографии составлены на основании переписки, специфических документов, раскрывавших индивидуальный внутренний мир того или иного человека со всеми нюансами, оттенками, переживаниями; не оставалось незамеченным портретное искусство, фотографии и т.д. Что мы имеем сегодня? Чтобы написать биографию современного деятеля, придется прибегать к его переписке по электронной почте с ее телеграфным стилем – нынешнему "эпистолярному жанру". Счета, реклама и пиаровские характеристики – вот каким образом отражает человека сегодняшний, вечно спешащий мир. Плюс абстрактность в искусстве, принижающая конкретные формы, вездесущие дежурные улыбки на фотографиях, не дающие заглянуть внутрь человека, узнать, что действительно скрывается у него на душе. Современный стиль подачи материалов – например, в журналистике – требует от авторов отказа от собственных оценок и точного, во многом обезличенного, сухого освещения фактов, которые, как предполагается, проанализирует читатель, зритель сам для себя. Можно ли сказать, что индивидуальность, личность, по крайней мере, с внешней, наружной точки зрения, начинает отступать или, скажем, видоизменяться по сравнению с тем, что было присуще человеку еще сто лет назад?..

Мы далеки от мысли скептически относиться к происходящим переменам лишь на том основании, что новые надвигающиеся формы отличаются от тех, к которым мы привыкли. Возможно, что на смену видимой личности идет личность действительная, но видимое не значит действительное, и то и другое не всегда совпадает. Общечеловеческая команда – один организм, одна огромная жизнь на всех – заставляет переосмысливать многое, включая саму трактовку жизни как производной от личностного, индивидуального. Надвигается эпоха иного права – мы чувствуем ее дыхание в постепенном появлении т.н. надзаконного права – системы международных деклараций и механизмов по их защите и реализации; ведь, согласно таким воззрениям, отдельными законами (правовыми нормами) того или иного государства, общества можно пренебречь, если они входят в противоречие с моральными и этическими установками всего человечества. Это – новое в мировом праве, хотя и недостаточно осознанное на нынешнем этапе. Иное отношение к праву вообще может иметь следствием иное отношение к тем или иным отдельным правам, декларированным человечеством ранее, – например, праву на жизнь (праву на смерть)… Глобальное расширение жизненного права способно просто уничтожить само понятие о праве на смерть, ибо смерть рассматривается как частный, а потому непоказательный, случай жизни. Ошибаемся ли мы?.. Сейчас трудно что-либо прогнозировать. Но факт остается фактом, что все течет, все изменяется, и новые веяния в философии, возможно, со временем совершенно в ином ключе заставят посмотреть на проблему жизни как таковой – жизни как всеобщей и единственно существующей, одухотворяющей и при этом тесно связанной с материей субстанцией.

Список литературы