ref-15994 (Русская средневековая эстетика), страница 3

Из многочисленных факторов, влиявших на разви­тие русской эстетической мысли XVII века, так или иначе определявших характер ее развития и особен­ности, природу эстетических идей, выделяются следую­щие: активизация социально-политической мысли, связанная с событиями так называемого «смутного времени» и их осмыслением в философском, социологи­ческом, этическом и эстетическом аспекте, особенности реформы церкви и старообрядческого движения (ра­скол церкви), попытки теоретического обобщения потребностей художественно-эстетического движения века, начавшееся «обмирщение» культуры, развитие светских начал, первых шагов русской «просвети­тельской» философии и культуры в целом.

Эстетическая мысль первой половины XVII века связана с попыткой теоретически объяснить события «смуты», критикой правителей, утверждением чувства ответственности всех и каждого за судьбу родины. Поворот социально-общественной мысли в критическую сторону, смелость многих авторов в исследовании реальных исторических событий, оценка действий конкретных исторических лиц, участие в литературном процессе не только представителей господствующих классов, духовенства, но также представителей посада, служилых людей привели к открытиям и новых эстетических ценностей. На первый план среди различ­ных видов литературы и искусства выступают исто­рические повести, а в них — характеристика, часто весьма противоречивая, многосторонняя, действитель­ных исторических лиц и событий.

«Начало XVII века было временем, — по мнению Д. С. Лихачева,— когда человеческий характер был впервые «открыт» для исторических писателей, пред­стал перед ними как нечто сложное и противоречи­вое» . До XVII в. проблема «характера» вообще не стояла в повествовательной литературе. Глубокий интерес к человеку, его внутреннему миру, мотивам поведения, его личной ответственности за все происходящее пронизывают мировосприятие авторов «Повести 1606 г.», сочетающей стиль официальных исторических грамот с впечатляющими чертами живого психологического анализа. «Иное сказание», «Плач о пленении и о конечном разорении превысокого и пресветлейшего московского государства», «Сказание» Авраамия Палицына, где дана глубоко психологиче­ская, противоречивая характеристика царя Бориса, со­чинения Шаховского, «Хронограф» (второй редакции), «Временник» Ивана Тимофеева, «Словеса» Ивана Хворостинина, «Повести» князя И. М. Катырева-Ростовского и другие книжные памятники и историче­ские повести сохранили живой, ощутимый облик эпохи.

С увлеченностью первооткрывателей, стремясь к объективности и многосторонности, писатели в разных жанрах дают ярчайшие характеристики описываемых героев. Образы Грозного, Бориса, Григория Расстриги, Гермогена в плетении словес Авраамия Палицына; иронический характер Ивана Фуникова в народном стихе «Послание дворянина дворянину»; недюжинные характеры самобытных казаков в «Повести об Азов­ском осадном сидении донских казаков»; мирской, рус­ской женщины в «Житии Юлиании Лазоревской», ге­роя-полководца Скопина-Шуйского в «Писании о пред­ставлении и о погребении князя Михаила Васильевича, рекомого Скопина» и лиро-эпических народных пес­нях — всюду крупным планом выступают характеры героев, психологические пружины их действий и по­ступков.

С открытием характера, внутреннего мира лично­сти органически связана другая важнейшая особен­ность эстетического сознания первой половины века — тенденция к максимальному использованию эстетиче­ского арсенала фольклора в памятниках письменности, по существу, слияние элементов народной поэзии, с древнейших времен выражавшей вкусы широких народных масс, с книжной литературой, с принципами ее художественного изображения. Многостороннее влияние фольклора на профессиональную литературу вносит существенно новое в сам метод отображения действительности, в само «видение» мира, принципы и средства его изображения. Богатейшим эстетическим источником явились также зодчество, живопись и прикладное искусство, вобравшие в себя многие фоль­клорные элементы.

Эстетические идеи, возникающие в этот период, неразрывно слиты с этическим осмыслением происхо­дивших общественных событий, изнутри освещены главными понятиями общественного сознания того времени — понятием долга, родины, патриотического как этически-эстетического.

Вторая половина XVII века характеризуется более сложной борьбой различных тенденций как в идейно-политической сфере, так и в сфере эстетического созна­ния. Выражение противоречивости эстетических начал выявляется более резко и определенно и находит закрепление в эстетических теориях.

С наибольшей очевидностью противоречивость эсте­тических идей, традиций и новаторства выявилась в эстетических идеях деятелей «раскола», наложившего сильный, но мрачный отпечаток на всю духовную жизнь этого периода.

Возникнув как религиозная антитеза церковной реформе, проводимой царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, движение раскола аккумули­ровало в себе глубочайшие противоречия социально-политических, философских, религиозных, этических и эстетических идей эпохи.

Выдающийся представитель раскола протопоп Аввакум всей своей жизнью и деятельностью, будучи крупнейшим писателем своего времени, являл эту противоречивость. С одной стороны, он возглавил дви­жение во многом по своей сути демократическое, принимавшее часто форму антифеодальной оппозиции широких слоев народа (низшего духовенства, крестьян­ства, посадского населения и т. д.), которые составляли основную часть этого движения, официальной церкви и самодержавному государству. В этой форме борьбы народ, по оценке Г. В. Плеханова, выражал «недоволь­ство... своим постоянно ухудшавшимся положени­ем» .

Критика Аввакумом и его соратниками царской и церковной власти, личностей царя, патриарха, царских вельмож — ярчайший не только религиозно-политиче­ский, но и эстетический памятник эпохи. Высоко оценивая сатиру Аввакума как форму художествен­ного раскрытия действительности, А. М. Горький спра­ведливо считал «язык, а также стиль... Аввакума... непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца». С другой стороны, громадный талант Аввакума-проповедника, его могучая страсть бунтаря базировалась на фанатическом отстаивании старых начал русской жизни. Раскольники не только не прини­мали реформы, заключавшейся в преобразовании обрядовой стороны церкви на основе византийских традиций в интересах централизованного государства, но, по существу, призывая насмерть стоять за старую веру, умереть за единый аз, вплоть до самосожжения, противостояли начавшемуся процессу обмирщения русской культуры, распространению науки, просвещения, светского искусства, налаживанию научных и культурных связей с Западом.

Эти глубочайшие противоречия раскола как ре­лигиозно-идейного движения нашли отражение и в эстетических взглядах представителей старообрядчест­ва. В своем художественно-литературном творчестве, в особенности в «Житии», Аввакум явился глубоким новатором в утверждении новых эстетических принци­пов и художественных приемов.

В традиционной форме жития как типичного сред­невекового жанра Аввакум открыл новые художествен­ные ценности, создав «первый в русской литературе опыт пространной автобиографии», раскрыв в ней свою собственную неповторимую трагическую судьбу как конкретного человека и социально значимой личности. Чередуя художественные приемы исповеди и пропове­ди, активно утверждая принцип «простоты» изображе­ния и «просторечия» как законного средства языково­го выражения, Аввакум создает оригинальный ху­дожественный шедевр.

На фоне плетения словес «хитрого красноречия» «киевских старцев», словесного украшательства ба­рокко, за которыми нередко исчезала содержательная суть произведения, «Житие» поражает реалистической глубиной нравственно-психологической характеристи­ки изображаемых характеров, подлинно демократи­ческой направленностью, непревзойденным (не только для своего времени) художественным мастерством, неповторимостью стиля. Аввакум осознавал (при всей традиции средневекового самоуничижения) свое высо­кое назначение писателя-борца. Он открыто выражает свою художественно-эстетическую концепцию, и как исходный принцип в ней: «..люблю свой русский при­родный язык, виршами философскими не обык речи красить» «Реченно просто» — для Аввакума высшая самооценка творчества. Эти принципы нашли выраже­ние в проникновенных описаниях природы, быта, пре­дельно искреннем раскрытии своего внутреннего сос­тояния, жизни близких и т. д. «Житие» Аввакума, как и многие другие памятники раннего старообрядчества («Челобитная царю Алексею Михаиловичу», «Вопроси ответ» инока Авраамия, «Житие и письма инока Епифания», «Прение верного инока с отступником» и др.), по принципам сатирического обнажения неприемлемости норм жизни и морали официальных властей, яркому разговорному языку, ироническому стилю изложения очень близки художественным принципам демократи­ческой сатиры второй половины XVII века. «Житие» явилось важным этапом нравственно-психологическо­го и эстетического самосознания художника как творческой личности, индивидуализации его творчест­ва. Однако отстаивание Аввакумом равенства человека (перед богом и природой и боярыни, и мужика) сочета­лось с проповедью идеала духовного нищенства, актив­ным неприятием всякой «внешней мудрости», «высо­ких наук», изуверской подчас борьбой за чистоту и непререкаемость веры.

Противоречивые взгляды эстетики раскола очевид­нее всего проявились в сфере трактовки живописи, иконописи, в частности в небольшом трактате Авваку­ма «Об иконном писании», в котором он в теоретиче­ском плане всецело следует решениям Стоглавого Собо­ра (1551 г.). Борясь со всяческими проникновениями идей Запада, Аввакум категорически отрицал новые тенденции в искусстве, в том числе и новую для рус­ской эстетической культуры XVII века школу живопи­си, возглавляемую Симоном Ушаковым.

Аввакума более всего возмущает отступление от старых канонов, тенденция к принципам написания икон «по плотскому умыслу», стремление божествен­ные лики «будто живые писать», «по-фряжскому, сиречь по-немецкому».

Новая живопись с ее светскими элементами, зем­ным началом неприемлема для Аввакума и его сторон­ников, так как она противоречит их нравственно-эстети­ческому идеалу Христа, который «тонкостны чувства имея» Изображения на иконах должны соответствовать типу страдальца-аскета, когда художник рисует «лице, и руце, и нозе, и вся чювства тончава и измождала от поста и труда, и всякия им неходящия скорби» .

Саркастически высмеивая психологические и жизненные несоответствия новой школы (например, пишут «Христа на кресте раздутова: толстехунек миленький стоит, и ноги те у него, что стульчики»), он подмечает существенные недостатки иконописи XVII века по сравнению с иконописью предшествующих ве­ков: некритическое отношение к западным образцам, психологическую неоправданность многих конкретных деталей и, как главный недостаток, резкое снижение духовности, одухотворенности, свойственных классиче­скому иконописанию в его лучших образцах. В этой оценке живописи новой школы проявился острый ум и высокий художественный вкус Аввакума.

Принципиально был поставлен Аввакумом вопрос о национальной самобытности русского искусства. И все же в целом его эстетическая концепция в проблемах живописи была консервативной, ибо пыталась утвер­дить безнадежно уходящие принципы искусства про­шлого, категорически не допускавшего в искусство иных критериев, кроме духовно-религиозных. Им безо­говорочно отвергались новые художественные принци­пы, утверждавшие земную красоту, полнокровность жизни. Огненные стрелы его критики, направленные против никоновских требований к русской иконописи, прежде всего попадали в представителей новой школы, делающей первые шаги по направлению к светскому искусству, расшатывающему устойчивость канонов.

Новые художественно-эстетические принципы наш­ли отражение в трактатах по вопросам искусства и иконописания. Несомненную теоретическую и историче­скую ценность в этом отношении представляют тракта­ты художников новой школы: царского изографа Иосифа Владимирова («Трактат об иконописании») и жалованного иконописца Оружейной палаты Симона Ушакова («Слово к люботщательному иконного писа­ния»). Новым в этих трактатах было отражение появив­шейся атмосферы активных споров вокруг проблемы иконописания, обсуждение художниками стоящих перед ними идейно-художественных проблем. Написан­ные в острой полемической форме, трактаты зафиксиро­вали острейшую идейную борьбу по эстетическим воп­росам, связанным с развитием искусства того времени, охваченного процессом обмирщения, проникновением светского начала во все сферы и жанры традиционного средневекового искусства. Трактат Владимирова пронизан страстным утверж­дением нового художественного видения, отстаиванием «световидных» икон новой школы, возглавляемой Ушаковым. Постановка важнейших и весьма разнообразных проблем говорит о высокой теоретической культуре автора трактата, его пристальном внимании к процес­сам, происходящим в западном искусстве. Художник, полемизируя с неприемлемыми для него старообряд­ческими взглядами на живопись в противовес требо­ваниям «темновидных», аскетических икон, выдвигает новый принцип «живоподобия», утверждает новую, «земную» трактовку красоты в искусстве.

Позитивная программа автора трактата, сосредото­ченная главным образом в первой части рукописи, на­званной «О премудром мастерстве живописующих, сиречь об изящном мастерстве иконописующих и целомудренном познании истинных персон и о дерзост­ном лжеписании неистовых образов», отличается стремлением автора ввести обсуждение проблем разви­тия русского искусства в русло общемировых проблем культуры, показать сближение путей развития русской и западной эстетической культуры, выдвинуть новые для русского народа критерии оценки.