В обыкновенном доме или семействе, пишет Ильминский, собственно на молитву посвящается весьма малая часть суточного времени, и то как бы между делом; а в церковь затем и ходят, чтобы молиться; в церкви христианин стоит пред Богом; здесь происходит и совершается действительная религиозная жизнь. В церкви воспитывается страх Божий и любовь к Богу — священное благоговейное чувство. В церкви родители учат детей деятельной любви к Богу и ближним, когда поручают им покупать и ставить свечи пред иконами, класть деньги на блюдо и в кружки, раздавать милостыню убогим и престарелым. В церкви слышит и на слух изучает ребенок и молитвы и Символ веры, следовательно, все основные источники начального катихизиса; но он изучает их здесь живым и религиозным способом,—произносит и молится, а не твердит по школьному. Одним словом, в церкви у христианина с малолетства тексты молитв сливаются с молитвенными действиями и положениями и со всей церковной обстановкой. И так, православный христианин учится молиться именно в церкви, а не в школе; а в школе ему только разъясняют или напоминают молитвенные тексты и священные предметы и это школьное разъяснение и напоминание может иметь религиозно-воспитательное действие в такой только степени, насколько оно пробуждает и разрабатывает священные и молитвенные чувства, приобретенные в церкви.

После сказанного о значении для религиозного воспитания участия детей в Богослужении на половину потеряют силу жалобы на тесноту помещения в храмах, спертый и - испорченный в них воздух, продолжительность службы для детей, невнятность чтения, негармоничность пения и тому подобные неудобства в устройстве наших храмов и отправлении Богослужения. Чем больше таких внешних неудобств приходится преодолевать ребенку, тем вернее и ближе достигается цель действительного, а не мечтательного служения Богу. Это своего рода школа для выносливости, терпения и самоограничения человека, но в тоже время это и чистая жертва Богу от добровольного произволения человека.

Той же цели служат и другие воспитательные правила и постановления церкви, как-то: более раннее вставание детей для молитвенных бдений в некоторые дни года (страстная суббота, Празник Пасхи, ранния службы в воскресные и праздничные дни), земные поклоны, посты, говение пред исповедью и причащением св. Таин, воздержание от пищи и пития в воскресные и праздничные дни до окончания, по крайней мере, ранней Литургии, пост накануне Крещения Господня до принятия св. Богоявленской воды, пост на страстной неделе в Великий пяток в течении целого дня или, по крайней мере, до выноса плащаницы, хождение на поклонение святыням. Цель этих и им подобных упражнений—регулировать волю человека, дать ей надлежащее христианское направление, приучить человека к самообладанию и сделать способным к собственному нравственному подвигу, чтобы он был всегда готовым подчинить свое самолюбие—нравственному долгу и воле Божией. Навыкнув под руководством своих родителей и других близких лиц обуздывать самого себя, подчинять свои низшие потребности высшим и свою волю Божественному авторитету, дитя незаметно приобретет христианское настроение, мужество и твердость в подвигах добродетели и впоследствии всю свою жизнь будет, при помощи Божией, свободно и неприяужденно совершенствоваться в том же духе и направлеяии. Естественным последствием точного соблюдения уставов святой церкви, а вместе и благодатною наградою за него, будет для дитяти приобретение опытного познания высших утешений, какие может иметь человек и помимо чувственных наслаждений, каковы: молитвенное умиление, чувство душевного мира и при телесном утомлении после продолжительных Богослужений, радость после приобщения святых Таин и при церковных торжествах. Дитя опытно получит познание об иной лучшей жизни, чем наша земная; почувствует влечение к этой жизни, соединяющееся с охлаждением к чувственности и, живя на земле достойно своего христианского звания, будет способным к правильному духовному совершенствованию в будущей блаженной жизни. Поэтому то родители и воспитатели детей, ислолняя в точности правила и установления православной церкви о молитвенных бдениях, о постах, о говении и т. п., по мере сил и возможности, должны приучать к исполнению их и детей, чтобы, постепенно воплощая добрыми навыками благочестие в своих душах, они искренно полюбили добродетель и убедились, что в добродетели и исполнении воли Божией заключаются истинная жизнь и счастие души человеческой. Родители и воспитатели должны помнить при сем, что в соблюдении обрядов и уставов церкви особенно ценно пред Богом добровольное подчинение христианином своего себялюбия правилам церкви, все равно что воле Божией, вытекающее из желания угодить Богу и из сознания необходимости религиозных обязанностей, ограничивающих его греховные стремления.

Таким образом, рассмотренными упражнениями регулируется воля ребенка. Сердце его воспитывается тем, что к добрым естественным потребностям и расположениям его— чувству истины, добра и красоты, прививаются религиозный интерес и сила благодати Божией, а именно к прирожденному душе чувству истины прививаются живая вера в Иисуса Христа и Его учение, потребность и чувство добра развиваются в христианскую любовь к Богу и ближнему; потребность и чувство красоты питаются предметами Божественными (молитвой, чтением священных изречений и книг, пением псалмов и религиозных песнопений, трогательными и величественными обрядами Богослужения): естественной потребности общежития и дружелюбия дети учатся в общественных молитвенных собраниях, призрением нищих, посещением жилищ бедности и несчастия,—в обществе людей добрых, благочестивых и благоразумных. Наконец, ум ребенка обогащается сведениями о Христе Спасителе, Его Пречистой Матери и некоторых святых, раскрывается учением о свойствах Божиих: вездеприсутствии, всеведении, правосудии и любви: даже внешние органы, сообщающие душе внешния впечатления и служащие выражением внутренних ее состоянии, могут приносить дань служения религиозному воспитанию: ухо, слушая рассказы, молитвы и песнопения; очи,—созерцая св. изображения дома и в храме, а также наблюдая явления природы; язык, — повторяя слова молитв и священных изречений; руки,—осеняя нас крестным знамением. Так не только душа и внутренняя наша могут хвалить Бога, но и телеса наша прославляют Его и служат Ему.

Сентиментализм есть излишняя чувствительность, неумеряемая и неуправляемая разумом и волею. Для предупреждения ее необходимо заботиться о том, чтобы питомец не только боялся Бога, но и простодушно, по - детски, любил Его, не только надеялся на Него, но и благоговейно и безкорыстно почитал Его, не только молился пред Ним, но и мужественно стремился к исполнению всех Его заповедей. Частое деятельное участие в религиозных обрядах предохраняет многих от отклонений религиозности в сторону сентиментальности.

Причиной фарисейства, т. е. формализма и лицемерия в религии, бывает излишнее увлечение религиозною обрядностию при воспитании, при полном пренебрежении духом питомца, контраст в семейном доме между религиозными фразами и катехизисом, с одной стороны, и жизнию, с другой, и восхваление родителями, особенно пред посторонними, детской религиозности.

Суеверия религиозные прививаются детям в невинной форме невежественными нянями, в более серьезном виде имеющим глубокие исторические и бытовые причины расколом и сектантством. Школа и истинное всестороннее образование являются оплотом против распространенного у нас недуга—суеверия.

Для предотвращения религиозной нетерпимости (она, по объяснению Н. И. Пирогова, образуется при односторонне развитой внимательности к слову в противоположность наглядному преподаванию) необходимо, чтобы религиозные поучения были не столько догматического, сколько назидательного характера, чтобы родители не столько вдавались с детьми в указание разностей в религиозном учении разных христианских исповеданий и в решении запутанных богословских споров, сколько возбуждали в них сочувствие к религии и сознание того, что религия есть самое высшее достояние и благо человека и что, по слову св. Апостола, слава и честь и мир всякому, делающему доброе. [7]

Заключение

Современному образованию высказывают вполне справедливый упрек в «размытости», «неопределенности» идейных оснований, в потере нравственных ориентиров, в акценте на формирование знаний, умений, навыков в ущерб душевному и духовному здоровью под­растающего поколения. Причины подобного кризисного состояния дел в образовании извес­тны, и написано о них немало. Мы привыкли "сетовать на глобальный экономический кризис в стране, на нищенское существование отече­ственной школы, на разрушительное влияние средств массовой информации (особенно теле­видения с его боевиками, насилием, циниз­мом). При этом совсем немногие связывают эти беды с тем духовным вакуумом, который об­рушился на Россию в XX веке.

Предвижу, что тезис о «духовном вакуу­ме» вызовет несогласие у апологетов коммуни­стического воспитания. Они, разумеется, при­ведут в пример все «достижения» социалисти­ческого образа жизни и школьного образова­ния, будут отстаивать тезис «коммунистичес­кой духовности» как высшего этапа развития человеческой культуры. Результаты подобно­го подхода к духовно-нравственному воспита­нию хорошо известны. С другой стороны, и но­вые, некоммунистические подходы в воспита­нии, альтернативные направления в педагоги­ке школы, которые реализуются сегодня в Рос­сии в рамках «Закона об образовании», мало способствуют духовно-нравственному разви­тию учащейся молодежи. Даже беглый обзор концептуальных подходов к духовно-нравствен­ном) воспитанию в современной системе обра­зования выявил достаточно пеструю и весьма неоднозначную картину. Все эти концепции и технологии объединяет одно — их нехристиан­ский, неправославный характер.

В современном образовании довольно прочные позиции занимает традиционный ма­териалистический подход, утверждающий, что «природа духа человека и его духовности — не религиозная; дух порожден потребностями со­циального бытия, необходимостью выработки такого способа регуляции человеческих отно­шений, который не известен сообществам жи­вотных и способен преодолевать эгоистические стимулы поведения индивида, ориентируя его ценностно, то есть делая интересы другого че­ловека, коллектива, социума собственными ценностями личности, свободно принятым ею и органичным для нее мотивом действия. Ду­ховность характеризуется, следовательно, бес­корыстностью, свободой, эмоциональностью, оторвавшейся от физиологически детермини­рованных переживаний. Утверждая, что «ду­ховность — социальное явление, продукт и глу­бинное основание культуры, проявление «че­ловеческого в человеке», материалисты назы­вают чисто духовными и бескорыстными та­кие нравственные стимулы поведения, как стремление к добру и справедливости, к помо­щи другим; при этом «совесть и долг являются прямыми инструментами духовности». Стара­тельно дистанцируясь от религиозного толко­вания духовности, материалисты заявляют, что «если религиозность как искаженная форма духовности исторически преходяща, то нрав­ственная регуляция человеческих отношений, раскрывающая силу духовности в ее подлин­ном недеформированном и ничем не замутнен­ном виде, сохранится до тех пор, пока будут существовать человек, общество, культура». Таким образом, духовность как прин­цип целостного сознания, на наш взгляд, прак­тически отождествляется с нравственностью в ее светском, абстрактном понимании.

Еще более определенно высказываются ав­торы словаря «Психология». Не скрывая своей материалистической позиции, они определяют духовность как индивидуальную выражен­ность в системе мотивов личности двух фун­даментальных потребностей человека: иде­альной потребности познания; 2)социальной потребности жить и действовать для других. Под первой потребностью понимают духов­ность, под второй — душевность, то есть доб­рое отношение к людям, заботу, внимание, по­мощь, сострадание, сочувствие; работу «с ду­шой», с любовью к делу. Духовность связана с потребностью познания мира, себя, смысла и назначения жизни. Человек духовен в той мере, в какой он задумывается над этими воп­росами и стремится получить ответ. Объектив­ная полезность духовной деятельности челове­ка сочетается с ее субъективным бескорысти­ем: наградой служит удовольствие от познания и удовлетворение от выполненного долга; на­казанием являются угрызения совести и чув­ство вины. Духовность — важнейший фактор развития цивилизации, открытия новых форм общественной жизни в соответствии с изменив­шимися условиями существования, так как познавательная деятельность относительно независима от прагматических целей, а альт­руистические деяния — от немедленного соци­ального одобрения. Формирование духовных потребностей — важнейшая задача воспитания.

Как видим, подобная трактовка духовно­сти и целей духовно-нравственного воспитания носит ярко выраженный секулярный характер; здесь центром духовности является познание.

Поиск оптимальных путей воспитания лич­ности привел часть современных педагогов к феноменологии Э. Гуссерля, которая, по мне­нию его последователей, обращена к внутрен­ним основаниям жизни человека. «Феномено­логия — это философия и метод, исследующий жизнь сознания, состояние и проявление чело­веческой души». Согласно «концепции души» (автор — современный американский ис­следователь Анна-Тереза Тименецки) «фено­менолог обращен к жизни духа и духовности, к творческим актам сознания, без которых не может состояться подлинно человеческое бы­тие». То есть речь идет о внутренней активности человеческого сознания, целостном потоке переживаний, в которых воспринима­ется мир, о структуре и логической основе этих переживаний. Благородные, на первый взгляд, идеи феноменологов при более глубоком ос­мыслении обнажают свою безрелигиозную, а в конечном счете и бездуховную сущность, ибо данная концепция человека и его воспитания ничего общего не имеет с идеей Богосозданного мира и человечества. Здесь мы снова стал­киваемся с исполненным гордыни тезисом Эпохи Просвещения, что человек — мера всех вещей, венец природы и т.д. И сколько бы ни говорили феноменологи о преодолении кризи­са в образовании через создание условий для стремления личности к самопостижению, по­иск внутренней определенности и смысла соб­ственного существования, достижение своей субъектности через творческую деятельность и интерсубъективность — методологическая ос­нова феноменологического подхода остается незыблемой; она объясняет человека из само­го себя, утверждая его абсолютную самодоста­точность; здесь нет места Святому Духу, нет поиска конечной причины Бытия, нет подлин­ного стремления понять источник человечес­кой духовности. Это принципиально безбож­ная, а значит, и бездуховная позиция, хотя, надо признать, что она дает учителю некоторую тех­нологию взращивания индивидуальности по­средством разных учебных предметов.