Мамардашвили М.К. Органы онтологии, страница 3

Онтология есть не натуральные отношения, а заключающие в себе некоторый мнимый или воображаемый элемент, потому что на уровне человеческого существа реально, психологически никаких отношений совершенства и полноты не существует. Ни один эмпирический, жизненный акт не является полным, не завершает смыслов жизни. В самой жизни никакие смыслы не завершаются. Вообще во времени ничего не кончается и не выполняется. А вот наши ситуации есть ситуации вместе. И фактически философ, когда рассуждает, то он рассуждает не о жизни как таковой и не о небесах как таковых, и не о чистых объектах, а о чем-то, где всегда эти вещи вместе. Об особого ро­да состояниях и событиях, которые имеют место и происходят, и о которых можно говорить - только когда вместе.

Смысл, повторяю, не выполняется в жизни, но есть про­странство и время смысла, который сначала описывается в чис­тых терминах (в терминах онтологических), и он же может быть рассмотрен как орган жизни. В качестве того, что происходит в жизни, но не происходило бы, если жизнь была бы предоставлена самой себе, человеческое существо было бы предоставлено самому себе. Вы прекрасно знаете, что закон, например, - это непредоставленность человека самому себе. Это защита человека от него самого. Это факт. Поэтому и существует правовое устройство, в глубоком смысле этого слова. Это то, где человек никогда не оказывается наедине ни с миром, ни с самим собой. Наедине с самим собой, предоставленный самому себе и не защищенный от самого себя, человек может только себя уничтожать. Что он и делает всю историю. Но каким-то образом в историю были введены какие-то стержни, как в атомный котел, на которые нарастают кристаллизации чего-то другого. Именно они, эти стержни, приставки к человеку, или онтологическое лоно, и позволяют в человеке же рождаться иным вещам. Позволяют ему возвышаться над собственной животной природой и совершенствоваться.

И вот, тем самым, я пришел к тому, что хотел сказать, и к чему вел очень долго. Это будет последний пункт моего рассуждения. Я сказал: какие-то вещи совершаются, рождаются, человек совершенствуется и пр. И теперь введу последний принцип, последнее утверждение - здесь и заключена вся проблема. Она состоит в том, что между естественным состоянием человека и его возвышенным состоянием, или усовершенствованным состоянием, нет непрерывности. Эта апория непрерывности прослеживается во многих мелких своих ответвлениях. Я сейчас сказал, казалось бы, совершенно абстрактную вещь, но могу перевести это и на другие, более привычные и не связанные с этим вещи. Например, по той же причине, по которой я ввел только что свое утверждение, я могу сказать, что между предме­том и мотивом нет непрерывности. Или - между предметом и сознанием мотива, того, что предмет вызывает какой-то мотив, нет непрерывности. Нет непрерывности между воздействием на отражательное устройство человека и результатом, который в этом отражательном устройстве получается. То есть мы не можем непрерывным образом перейти от одного к другому.

- И тем не менее эта непрерывность наблюдается и осуществляется (голос из зала).

- Нет, и более того, я утверждаю, что нет непрерывности между законом и им же - в следующий момент. Не существует такого механизма. Об этом свидетельствует хотя бы такой про­стой факт, что мы не можем представление о совести вывести из какой-то нормы. Мы каждый раз заново устанавливаем нечто, что постфактум является выполнением закона, а не получается путем его выведения из понятия. Не можем следствия законов (нравственных, например) получать путем приложения законов. Наложение нормы на частный случай не дает ничего - в смысле понимания. В частном случае как бы заново зарождается эта норма, которая постфактум соответствует самой себе в предыдущий момент. А непрерывного движения и хода для получения одного, поскольку получено предшествующее, нет и в этом случае.

Так вот, я поставил демагогический вопрос: что же мы видим и слышим? Я к этому вас неожиданными путями верну. Путями, к сожалению, извилистыми и для меня самого.

Собственно говоря, можно сказать так, что проблема созна­ния существует потому, что сознание уже занимает место в тех процессах, о которых мы потом судим средствами самого созна­ния и сопоставлением с которым хотим, вообще, понять его при­роду. Оно уже там, и только потому мы можем говорить, что вообще уместны в мире, можем в нем жить и т.д. А оно там по той причине, что любая постановка вопроса о сознании предпо­лагает такую картину мира или реальности, где реальность незавершена и только потенциальна. Она не существует до и не­зависимо от нашего мира. Причем, вы прекрасно понимаете, что я вовсе не ставлю сейчас вопрос: существует ли стол независимо от моих ощущений или от "образа стола"? Я совсем о другом говорю. Скажем, можно ли непрерывным определением перейти от физического звука к фонеме языка, к единице нашего слухо­вого или звукового восприятия? Я утверждаю, что непрерывным образом, от внешним наблюдением анализируемых и получен­ных качеств звука, перейти к тому, как он воспринят человече­ским сознанием, нельзя. Он воспринят в качестве звука, но осмысленно. А всякое осмысленное явление, согласно введенным мною правилам, должно быть практическим. То есть должно быть существом, в котором сошлось. Естественно. Поскольку даже простейшая фонема "а" имеет столько нюансов или позиций в слышании, что тот факт, что мы слышим все-таки а, никогда и никто не мог объяснить непрерывным движением определения. Это не доопределяется, остается зазор, который я называю неопределенностью. И в этом зазоре стоит феномен звука, образуется пространство и время смысла, принимаемого нами уже как нечто определенное, существующее. Ниоткуда не выводимое и ни к чему не сводимое. Мы не можем сознание звука редуцировать таким образом, чтобы получить из физики. Тот факт, что я слышу все-таки фонему, не определим физиче­скими процессами до конца. Зазор доопределения мира, чтобы я услышал фонему, а не черт знает что, то есть услышал вполне что-то определенное, артикулированное, стоит в том же ряду, что и декартовский принцип: нужно извлечь из себя. Актом извлечения из себя я доопределяю и индивидуирую мир. Индивидуирую так, что воспринимаю именно фонему.

И то же самое относится к существованию многих других источников наших состояний, которые, кстати, подчиняются и блейковскому правилу неорганических перцепций. Значит, когда я сказал, что слышу фонему и, извлекая когито, доопределяю процессы мира, то, тем самым, я завязываю эту тему с темой неорганических перцепций. Наших чувственных состояний, которые имеют неорганическое происхождение. Это очень широкая вещь. Известно, например, что можно слушать музыку, не слыша звуков. Это факт, во-первых, несомненный, и, во-вторых, без понимания этого факта нельзя понять, что такое музыка вообще как феномен культуры. Когда слышишь не физи­ку музыки, хотя знаешь, в сознании своем слышишь звуки, но это не звуки. Ведь то, что мы называем сознанием, - это не сознание, в расхожем смысле слова, а цепочка рефлексивных объективации. И ее мы называем сознанием. И в случае, когда идет речь о мышлении, тоже есть эта рефлексивная объективация самой мысли, которая считается обычно теорией мышления, хотя в действительности и здесь имеют дело с цепочкой упаковывающихся одна в другую рефлексивных объективации человеческого существа, которые совершаются спонтанно, и не являются картиной того, как мы мыслим на самом деле. Ведь то, как мы думаем и мыслим, не есть картина того, как мы мыслим, как мы думаем. Действительные эстетические музыкальные эффекты "изобретаются" людьми, которые, слыша, например, скрипку, не слышат звук именно скрипки. А раз не слышат, значит, слышится сквозь звук что-то другое. Слышится. А вот как это слышится?

И вот здесь мы сталкиваемся с тем, что раз мы ввели ситуацию неопределенности, то ввели одновременно и ситуацию рекуррентности, рекурренции; то, что называется причиной, есть в действительности лишь наша возможность говорить в терми­нах причины. Возможность, возникающая когда мы имеем ситуацию, которую можно обозначить словом "после". После -есть причины. То есть причины образуются как бы назад. Сна­чала происходит нечто другое, что я пытался описать, а потом мы можем сказать: существование звука есть причина состояния его отражения или восприятия во мне. Они как бы откладывают­ся в мир. Позади меня, позади каких-то актов, выполняемых в некотором топосе, в котором действуют ограничения, связности, налагаемые на саму возможность жизни; оттуда, как бы сзади, мир раздувается, вырастает в тот громадный мир, который набит предметами, звездами, людьми и т.д.

Вспомните, что я говорил о Рахиль: есть настоящая Рахиль или нет? Для Сен-Лу и для Марселя? Для кого она настоящая? Это и есть рекуррентное появление причинного мира.

Тем самым я ввожу многоуровневость или многослойность сознания. Ясно, что в одном слое сознания откладываются рекуррентные образовавшиеся содержания, в другом же слое их рекуррентность не осознается, а, наоборот, сам факт существо­вания содержаний приписывается предметному миру в полном убеждении, что раз мы говорим, например, об атомном распаде, то это потому, что наблюдаем атомный распад, а на самом деле акты наблюдения в качестве выполненных стали возможными при определенных условиях. Если же их нет, если не случилась история этих условий, то нет и самих возможностей актов. Сле­довательно, мир, в котором акты восприятия или наблюдения стали возможны, можно назвать только миром потенцированного бытия. Когда мы говорим о сознании, о бытии, мы говорим только о потенцированном бытии. То есть о таких событиях в бытийном плане, которые не можем брать отдельно от определений сознания. Ибо та непрерывность, о которой мне напоминали, иначе невозможна. Когда мы имеем бытие и сознание, мы имеем континуум. Когда есть элементарная включенность созна­ния, когда доопределился и индивидуировался физический процесс, когда рекуррентно образовалась причина последующих образований, лишь тогда мы имеем дело с непрерывным движе­нием. Но все это, конечно, с допущением дискретности. Это какая-то особая прерывчатая непрерывность. И тем самым я завершил, связал конец своего затянувшегося доклада с его началом. Я говорил о том, что проблема сознания есть проблема измерений. И закончил тем, что мы имеем континуум бытия-сознания, в котором, конечно, возможны еще измерения, если их больше трех; значит, возможны и другие.

1 Доклад в Институте философии (Москва) 1 апреля 1986 г Публикуется впервые.