71528 (Культ к Афинам у образованных народов), страница 3

Лишь со времени издания Константином эдикта о терпимости могли миссионеры христианства приступить в столице эллинства к более деятельной пропаганде. В разгаре борьбы из-за преобразования римского мира, решавшейся между этим великим человеком и Лицинием, афиняне, по счастью, сумели уберечься от того, чтобы принять на сей раз сторону слабейшего. В 322 году в Пирее даже сосредоточены были суда, которые грекам предстояло выставить для императора. Это доказывает, что городская гавань в то время представляла собой излюбленную стоянку для морских судов. При Адрианополе, а затем в Геллеспонте и, наконец, в Византии второй император Лициний был побежден, и Константин сделался единым властителем всего государства. Он явился как бы воплощением Януса на пограничной меже в существовании человечества.

Он построил Константинополь. Со времени основания Рима не созидалось еще на земле города, который бы имел более важное значение. Погребя в Византии под порфировой колонной своего форума палладиум Рима, Константин перенес центр мировых судеб на Босфор, и доселе судьбы этого рокового города продолжают непрестанно оказывать влияние на будущность человечества. Византия оказалась порубежным столбом, у которого остановилась языческая древность; в то же время Византия обозначила собой и культурно-исторический разрыв между латинским Западом и греческим Востоком. Папы придали этому событию такое освещение, словно Константин по мановению Провидения покинул Рим ради Босфора и предоставил им и римской церкви Запад. В существе дела папы весьма основательно рассчитали огромные последствия этого факта. Обоснованное самой природой вещей разделение orbis terrarum на две половины окончательно запечатлелось основанием новой христианской столицы для империи.

Латино-германский Запад приобрел теперь центр в Риме, греческий же Восток — в Византии. Собственно же для Греции творение Константина имело особенное значение, не понятое ни тогдашними эллинами, ни их потомками в течение долгих столетий, а именно благодаря Византии для человечества и были спасены как дальнейшее существование греческой нации, так и сокровища греческой культуры. Не существуй Константинополь, и Эллада, и Пелопоннес подверглись бы завоеванию со стороны чужеземцев-варваров, которые бы там и осели; без этого великого и укрепленного города византийское царство так же немыслимо, как немыслимы бы были ни греческая церковь, ни дальнейшее существование гуманистической науки, попавшей под ее охрану.

Через заложение Византии, правда, создалась не только соперница и повелительница для Афин, но возникло начало, прямо-таки враждебное языческому эллинизму. Блеск древней праматери мудрости потускнел перед новым созвездием, ибо это последнее возвестило человечеству умственное преобразование, в процессе которого городу Платона не суждено было отмежевать себе никакого положения. Значение Афин в мировой жизни покоилось исключительно на образовательном влиянии классической древности, а одновременно с последним пал и сам «город мудрости». Вскоре византийцы стали уже на Древнюю Грецию взирать презрительно, сверху вниз, а афиняне, в свою очередь, с ревностью и ненавистью посматривали на то местечко, которое некогда целиком снабжало Афины зерном; теперь же и всей Азии с Сирией и Финикией оказывалось уже недостаточно, чтобы напитать голодную чернь, которую Константин согнал в Византию из осиротелых го-родов империи

Император грабил города эллинов, чтобы их художественными сокровищами разукрасить новую столицу Таким образом, Византия на эллинском Востоке продолжала систему римских хищений. Творения Алкамена, Фидия, Праксителя, Мирона и Аисиппа не были покинуты на разрушение христианам, но оказались предназначенными на украшение нового Рима. Столица на Босфоре превратилась в богатейший художественный музей, а литературные творения древних греков наполнили ее библиотеки. Обе эти сокровищницы в смысле эллинского духа оказывали воздействие, хотя и слабое, как на живопись и технические искусства, так и на науку византийцев, хотя последние и не могли достигнуть самобытности в творчестве.

В древней церкви Св. Софии были собраны, словно в светской художественной галерее, 427 статуй; среди них можно было видеть изображения богов: Зевса, Афродиты, Артемиды и жрицы богини Афины Геликонских муз, пощаженных Суллой, Калигулой, Нероном и готами, Константин установил в своем дворце; статуя пифий-ского Аполлона и золотой дельфийский треножник послужили ему для украшения гипподрома. Это, впрочем, единственные примечательные художественные произведения Древней Греции, какие в списках византийских авторов значатся в качестве добычи, награбленной Константином в Греции. Среди художественных произведений, вывезенных императором из Афин, не оказывается тех, коими восхищался Павсаний. Объясняется это тем, что Константин пощадил афинские храмы и не только в силу свободы, предоставленной языческим верованиям, а потому, что питал особенное почтение к Аф инам. Он почитал за личное отличие то, что был облечен в сан афинского стратега, а когда афиняне воздвигли в честь его статую, то в благодарность император установил в Афинах ежегодную раздачу зерна

Наряду с Коринфом, столицею Ахаии, Афины были тогда значительнейшим в Греции городом и сохраняли еще за собой обладание городской автономией и независимыми учреждениями. Там проживали многие богатые семейства вельмож, а многие пришельцы из разных провинций империи изучали здесь науки. Полнейшая свобода преподавания поддерживала деятельность языческих софистов и философов на кафедрах, к тому же хорошо и оплачиваемых. Таким образом, афинская академия, подвергшаяся со времени Севера благодаря войнам с готами умалению, а порой и упразднению, теперь возродилась почти с таким же блеском, каким обладала только при Антонинах. Ей покровительствовал и сам император Константин. Связь императора с христианством, ставшим теперь в государстве значительной силой, отнюдь не повлияла на него как на образованного человека и язычника. Он остался истинным другом неоплатоника Сопате-ра, и ему-то, совместно с гиерофантом Прётекстатом и астрологом Валенсом, было поручено при основании Константинополя совершить торжественно освящение города по языческим обрядам. Афинянину, неоплатонику Никагору, который при элевсинских таинствах отправлял должность да духа, Константин же предоставил средства предпринять поездку для изучения Египта. В царских склепах в Фивах этот философ увековечил себя надписью, в которой выражает благодарность богам и императору за то, что они даровали ему возможность совершить это путешествие.

Повествуется, что Константин и в своей столице возвел длинную галерею, где фиванские, афинские и иные греческие философы вступили в спор с константинопольскими учеными. Когда по этому поводу повествуется, будто греческие философы в этих состязаниях всегда оставались победителями, пока в Царствование Юстина не подверглись поражению, а затем совсем перестали приезжать в Византию, то предание этим лишь намекает на то, что языческая наука Афин продержалась до Юстиниановой эпохи

Равным образом и сыновья Константина неоднократно оказывали Афинам и высшей их школе благоволение. Знаменитого софиста Проэресия, которому, впрочем, даже Рим в общественном месте воздвиг статую, император Констанций настолько уважал, что из расположения к нему предоставил афинянам доходы с нескольких островов Около этого же времени проконсул Карбоний и Ампелий восстановили пострадавшие постройки Афин. Этот город еще и около половины IV в. сохранил все архитектоническое свое великолепие и вполне языческий характер, хотя духовные его интересы от устаревшего культа богам переместились в аудитории философов. Последнее, правда, только искусственное процветание афинской академии проникает глубоко в V даже век. Это процветание связывается с деятельностью софистов и философов Юлиана, Проэресия, Мусония, Гимерия, Эдесия, Приска, Плутарха и Прокла и в современнике их Эвнапии Сардийском нашло себе, к сожалению, весьма неудачного историка.

Так как наука превращала Афины в международный и нейтральный пункт, то поборники древних и новых верований сходились здесь в профессорских аудиториях, чуждые всякой религиозной ненависти. Христианское ораторское искусство проходило через школу языческой логики и риторики и возжгло свой светильник от огня, заимствованного у Демосфена и Платона. Около 355 года в Афинах слушали лекции три личности, впоследствии прославившиеся на весь мир, — Григорий Назианзин (Богослов), Василий Великий и царевич Юлиан, т. е. два будущих Отца Церкви и царственный вероотступник.

Достопримечательности Рима и императорская хроника повествуют, будто бы статуя какого-то божества в храме Фавна, или же статуя, воздвигнутая Меркурию близ Тибра, послужила причиной к совращению в язычество принца Юлиана, воспитывавшегося в христианском духе. Эти показания имеют долю истины, но только сцену действия следовало бы перенести из Рима в Афины, ибо именно чудные творения Фидия, Праксителя и Алкамена, красноречивые декламации языческих софистов, сияющее небо и памятники Афин пленили мечтательного юношу.

Вероотступничество императора Юлиана, конечно, можно осмеивать как романтическое заблуждение, но не окажись подобного факта в наличности, ощущался бы существенный пробел в истории человечества при переходе его от одной культуры к другой. Во всяком случае отпадение Юлиана от христианства является знаменательным свидетельством мощи древних олимпийцев даже по их ниспровержении и представляет собой последнее восторженное преклонение перед красотами эллинского язычества и как бы прощание с ними. Падение язычества в смысле общепризнанного государственного культа началось уже в царствование императора Констанция //, настроенного на строго христианский лад. Эдиктами от 1 декабря 353 года и 18 февраля 356 г. повелел он закрыть все языческие храмы, а принесение жертв воспретил под страхом смертной казни Хотя запретительные эти меры находили применение лишь отчасти, тем не менее даже и в Греции не могли они пройти бесследно; напротив того, даже в Афинах ими глубоко поколеблено было язычество. Впоследствии Юлиан сделал попытку задержать падение язычества внесением в него нравственных начал, заимствованных из христианства.

Когда Юлиан в 361 г. поднял знамя восстания против Констанция, он обратился, независимо от исконных эллинских городов Коринфа и Спарты, и к сенату, и к афинскому народу с воззванием, которое по счастливой случайности дошло до нас. В течение двух лет, что процарствовал Юлиан, эллинизм хотя и мог возгордиться скоропреходящим освобождением из-под гнета императорских законов, тем не менее явил доказательство полной своей несостоятельности в смысле правильного возрождения. Искусственно раздутое пламя верования в многобожие снова погасло, как только пал великий его охранитель. Преемники Юлиана императоры Иовиан, Валенций и Валентиниан вернули христианству прежнее узаконенное уже значение и все его привилегии, отнюдь, впрочем, не нарушая установленного еще Константином начала терпимости в отношении язычества. К этому началу относился с почтением даже Грациан, хотя он первый отказался принять сан первосвященника языческой религии, каковой сан римские папы впоследствии не преминули позаимствовать для себя из сокровищницы древнеримских преданий.

Несмотря на воспрещение императорским правительством языческих обрядов, Несторий, престарелый служитель Деметры в Элевсисе, еще в 375 году намеревался возложить чудодейственную флейту Ахилла к подножию парфенонского колосса, полагая через это вымолить у полубога покровительство Афинам, но тут произошло страшное землетрясение, которое разрушило многие города в Греции. Зосима, который все это повествует, замечает, правда, что хотя власти и объявили Нестория безумцем, тем не менее Афины и Аттика были спасены именно Ахиллом, тогда как многие города в Элладе, Пелопоннесе и на Крите подверглись разрушению.

Полная реакция против язычества выступила наружу, лишь когда в 379 году на императорский престол вступил Феодосии I, изувер-испанец, который с одинаковым рвением преследовал и неправоверных христиан, и верных исконным греческим верованиям язычников. Ни единый из императоров, предшествовавших Феодосию, не выступал еще с такой решительностью поборником христианства.

В Риме он сломил последнее сопротивление язычников. Древняя императорская тибрская столица в IV веке наряду с Афинами служила твердыней культу богам и лишь медленно была завоевана христианами. Борьба из-за алтаря в здании римского сената во время императора Грациана и св. Амвросия, возмущение поклонников старинных верований, происшедшее по умерщвлении Валентиниана в 392 г., и восстановление язычества Флавианом в качестве государственной религии — все это показывает, насколько еще сильны были старинные верования среди римлян. Опорой им являлась аристократия сената, и борьба последней против христианства носила характер политический. В Афинах же языческие верования поддерживала аристократия ума, а противоборство ее христианству имело философский оттенок.

Эдикты Феодосия I подавили последние общественные отправления служения богам на Западе и на Востоке. Бесчисленные святыни подверглись разрушению, в том числе и знаменитый Александрийский Серапеум. Тщетно писал Либаний сочинение в защиту храмов. Император тем не менее распорядился перевести в Константинополь многие из произведений эллинского искусства, как, напр., Самосскую Геру Лисиппа, Минерву Линда, Книдскую Афродиту Праксителя и Олимпийского Зевса Фидия.

Наименее пострадала от вандализма Древняя Греция, а в особенности Афины. Ни единый из больших прославленных языческих афинских храмов в то время не подвергся разрушению. Хотя с этого времени окончательно прекращаются принесения языческих жертв и языческие процессии, тем не менее ни Феодосии и никто из императоров вплоть до Юстиниана не дерзал ни насильственно искоренять древние верования афинян, ни касаться тамошних школ и свободы преподавания в них.

То же счастье, которое спасло Рим в эпоху переселения народов, уничтожившего античный мир, сохранило в целости и город Афины. Подобно тому, как этот город пощажен был землетрясением 375 г., так и возобновившиеся набеги готов, опустошавшие Элладу и Ахайю, пощадили Афины, миновав их.

Великое переселение народов начиная с 375 г. вызвало среди готских племен новую сумятицу; император Валенций пал в кровопролитной битве при Адрианополе в 378 году, и готы опустошили Фессалию и Эпир, но собственно Эллада избегла и на сей раз разгрома. Спасение ее, по-видимому, должно быть поставлено в заслугу деятельному префекту Феодору Ахайскому, которому афиняне воздвигли за это в 380 г. почетную статую Императором тогда был Феодосии; он водворил готов в качестве союзников империи на жительство в Мизии и Фракии.

После его смерти, происшедшей 17 января 395 г., и по вступлении на престол его сыновей Гонория в Риме и Аркадия в Византии готы своим королем провозгласили Алариха. Юный этот военный вождь вскоре повел мятежный народ на Константинополь. Раздоры, происходившие между восточным и западным правительствами, так как империя тогда уже распалась на две половины, а равно и интриги обоих руководящих государственных людей той эпохи, Руфина и Стилихона, возымели своим последствием то, что Аларих поддался убеждениям византийского министра и, не наступая на Босфор, повел свой воинственный народ сначала в Иллирию, а затем в Фессалию. Стилихон с императорским войском выступил из Милана и последовал за готами через Пинд, но тут подозрительный император Аркадий повелел Сти-лихону покинуть восточно-римскую область.