70168 (Искусство Греции — не проходящая ценность культуры)

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: Искусство Греции — непреходящая ценность культуры

Выполнил студент 33 группы

Фидря Игорь

Киев 2009

Лучше и поэтичнее многих главную особенность греческого искусства обозначил Гегель, сказавший, что греческое искусство — это “второй рай человеческого духа, который в своей прекрасной естественности, свободе, глубине и веселости выступает, как невеста из своей светелки... Его глубина не в запутанности, унынии или надменности, а в непринужденной ясности; его веселость не детская игра, она простирается над печалью, что знает тяжесть судьбы, но не вытесняется ею из свободного парения над ней и знания меры” [71, т. 1, с. 402]. В произведениях древних, по мысли Гегеля, содержится самая благородная пища для души в самой благородной форме — “золотые яблоки в серебряных чашах”, греческая культура так поучительна, что при ее изучении все силы души приходят в движение, развиваются, обогащаются, переходя в более высокое качество.

Сталкиваясь с греческим искусством, многие выдающиеся умы выражали неподдельное восхищение. Один из известнейших исследователей искусства древней Греции, Иоганн Винкельман (1717—1768) говорит о греческой скульптуре: “Знатоки и подражатели греческих произведений находят в их мастерских творениях не только прекраснейшую натуру, но и больше, чем натуру, а именно некую идеальную ее красоту, которая... создается из образов, набросанных разумом” [58, с. 88]. Все, кто пишет о греческом искусстве, отмечают в нем удивительное сочетание наивной непосредственности и глубины, реальности и вымысла; в нем, особенно в скульптуре, воплощен идеал человека, но человека не природного, а общественного. В чем же особенность идеала человека, сформировавшегося в Греции? Чем он очаровывал людей настолько, что состарившийся Гёте рыдал в Лувре перед скульптурой Афродиты?

Греки всегда полагали, что только в прекрасном теле может жить прекрасная душа. Поэтому гармония тела, внешнее совершенство — непременное условие и основа идеального человека. Греческий идеал определяется термином калокагатия (греч. kalos “прекрасный” + agathos “добрый”). Так как калокагатия включает в себя совершенство и телесного сложения, и духовно-нравственного склада, то одновременно с красотой и силой идеал несет в себе справедливость, целомудрие, мужество и разумность. Именно это делает греческих богов, изваянных древними скульпторами, неповторимо прекрасными.

Были и попытки “поверить алгеброй гармонию”. Первую такую попытку, а вместе с тем и научное исследование того, что есть гармония, предпринял Пифагор Самосский. Школа, которую он основал, рассматривала вопросы философско-математического характера, применяя математические выкладки ко всем сторонам действительности. Не составили исключения ни музыкальная гармония, ни гармония человеческого тела или архитектурного сооружения. Пифагорейская школа считала число основой и началом мира. Каждое число представляло собой не только количественную характеристику, но и определенный символ. Так, единица обозначала наименьшее количество пространства — точку и считалась божественным числом, входящим во все числа. Двойка обозначала линию, тройка — плоскость, четверка — объем. Десятка была выражением Вселенной, в которой десять сфер и десять светил.

Какое отношение имеет теория чисел к греческому искусству? Оказывается, самое прямое, поскольку гармония сфер Вселенной и гармония всего мира выражается одними и теми же отношениями чисел, главные из которых — отношения 2/1; 3/2 и 4/3 (в музыке это соответственно октава, квинта и кварта). Кроме того, гармония предполагает возможность вычисления любого соотнесения частей каждого предмета, в том числе и скульптуры, по следующей пропорции: а : b = b : с, где а — любая меньшая часть объекта; b — любая большая часть, с — целое. На этом основании великий греческий скульптор Поликлет (V век до н. э.) создал скульптуру юноши-копьеносца, которую называют “Дорифор” (“Копьеносец”) или “Канон” — по названию сочинения скульптора, где он, рассуждая о теории искусства, рассматривает законы изображения совершенного человека. Считается, что рассуждения художника можно отнести и к его скульптуре.

Конечно, нормы и установки в греческом искусстве менялись на протяжении истории. Искусство архаики было более прямолинейным, в нем отсутствовала полная глубокого смысла недоговоренность, которая восторгает человечество в периоде греческой классики. В эпоху эллинизма, когда человек потерял ощущение устойчивости мира, искусство утратило и полисные идеалы, отражая чувство неуверенности в будущем.

Одно объединяло все периоды развития греческого общества и искусства: это, как пишет М. Алпатов, особое пристрастие к пластике, к пространственным искусствам. Подобное пристрастие объяснимо: огромные запасы разнообразного по расцветке, благородного и идеального материала — мрамора — представляли широкие возможности для его реализации. Хотя большинство греческих скульптур выполнялось в бронзе, так как мрамор был хрупок, однако именно фактура мрамора с его цветом и декоративностью позволяла с наибольшей выразительностью воспроизводить красоту человеческого тела. Поэтому чаще всего “человеческое тело, его строение и податливость, его стройность и гибкость привлекали к себе внимание греков, они охотно изображали человеческое тело и обнаженным, и в легкой прозрачной одежде” [4, с. 17].

Так же, как и в скульптуре, в архитектуре Греции периода архаики постепенно начинают закладываться основы той гармонии, которая затем расцвела в период классики. В крито-микенской культуре основу архитектуры составлял мегарон — торжественный и нарядный дворец властителя, в котором принимали послов и устраивали пиры. Период архаики постепенно превратил мегарон в обитель богов, в святилище. Вместе с этим возрастают степень торжественности и красота сооружения. Считается, что около VIII века до н. э. складываются два направления в архитектуре: дорическое и ионийское.

О дорических храмах написано много, поскольку последующая архитектура долго обращалась к дорической традиции. Но, пожалуй, лучше всего об этом написал М.Алпатов: “Греческий народ стремился создать образ мира, который содержал бы основу всех вещей. Больше всего удавалось ему это в архитектуре. ...Дорический храм похож на многие храмы древности.

Внутренняя коробка его служила местом, где хранилось драгоценнейшее ядро — статуя бога. Ограда священного места, где ставился храм, служила для охраны всего здания. Двускатная кровля была знаком того, что здание, вздымаясь над окружающим миром, венчало его. Взирая на храм издали, люди видели его объем, противостоящий окружающему пространству. Издали казалось, что колонны сливаются друг с другом. Покрытые каннелюрами (вертикальными желобками, идущими параллельно друг другу от основания колонны вверх, число таких углублений было стандартным — чаще всего 20; они способствовали ритмичному чередованию света и тени, в результате чего колонны выглядели легче.— А. Б.), они как бы составили сплошную стену. Но по мере приближения к зданию зритель видит, что колонны расходятся. Когда он стоит совсем близко от колонн, то замечает, что каждая из них образует такой могучий объем, и он чувствует себя ничтожеством. Это замечательное мгновение!.. При различном освещении храм изменяется: то внутри царит полумрак, то свет окружает здание со всех сторон. Сквозь колонны он видит дерево, подобно колонне вознесенное к небу. Сами колонны подобны людям, которые водят вокруг здания хоровод” [4, с. 33].

Дорическое искусство всегда стремилось к монументальности, мужественности, серьезности, к достижению совершенства пропорций. Дорический храм находился на постаменте, и это придавало ему величественность. Три высоких уступа, слишком высоких, чтобы быть ступенями, поскольку они были рассчитаны на поступь бога, поднимают храм над землей и ведут к колоннаде, которая, поддерживая тяжесть покрытия, как бы борется с этой тяжестью и одерживает победу в этой борьбе. “В результате устанавливается полное равновесие направлений; чувством глубокой уверенности, непоколебимой твердости веет от дорийского храма” [60, с. 84].

Уже в период архаики выработались такие правила возведения архитектурных сооружений, которые соотносили их с человеком, его мировосприятием, позволяли человеческому взгляду наслаждаться гармонией и совершенством пропорций. Возникла математика храма, выверялись соотношение диаметра и высоты колонн, количество колонн вдоль стены фасада и боковых стен, планировка внутренних помещений и отделка каждой части сооружения. Например, угловые колонны делаются чуть шире остальных, поскольку освещение все равно скрадывает часть объема; колонны чуть-чуть скошены вовнутрь, так как зрительно абсолютная правильность нарушит гармонию восприятия. Именно в этом и заключен гуманизм греческого искусства: оно ориентируется на человека, соотносит себя с ним и устанавливает особую связь человека с миром.

То же самое характеризует и ионийское искусство, но оно более изящно, изысканно, его формы более прихотливы, женственны. Римский теоретик Витрувий (I век до н. э.) в трактате “Об архитектуре” говорит, что когда греки захотели построить храм Артемиде (Диане), они избрали для него пропорции женского тела. Ионийские колонны венчают завитки, похожие на локоны, каннелюры колонн более мягкие и напоминают складки одежды. Высказывание Витрувия спорно, но важно главное: и дорический, и ионийский стиль имели одну и ту же общую гуманистическую направленность. Гуманизм отличал и другие виды искусства.

Французский писатель XVIII века Фенелон (1651—1715) писал: “Все в Греции... зависело от народа, а народ зависел от слова” [41, т. 2, с. 157]. Велико было значение слова в политической жизни греков, но еще более великим оно стало в искусстве: расцветает поэзия, не имеющая себе равных по выразительности, рождается жанр трагедии, острое слово комедиографа Аристофана разит наповал. “Илиада” и “Одиссея” — это первое, что мы узнаем о Греции... Это ключевые произведения Греции. И вместе с тем они ставят самую трудную и неразрешимую загадку. Непонятно, каким образом в начале греческой литературы стоят такие совершенные произведения” [4, с. 42]. Есть множество специальных исследований, посвященных этим двум произведениям. С древности и до сих пор не решен вопрос об авторе и возникновении гомеровского эпоса. (Совокупность проблем, связанных с изучением личности и сочинений Гомера, известна в литературоведении под названием гомеровский вопрос). Считается, например, что Гомер — лицо не реальное, а собирательное. Античные биографии изображают Гомера странствующим слепым певцом, исполнявшим свои сочинения на пирах в сопровождении кифары. Это соответствует греческим реалиям. В Греции всегда существовали певцы — аэды и рапсоды, но аэды исполняли свои собственные произведения, а рапсоды — уже сложившиеся, хотя они часто импровизировали, внося свои изменения в текст и форму исполняемого. Аэды творили по вдохновению, которое у греков почиталось как божественное, поэтому певец-аэд приравнивался к прорицателю, врачевателю. Считалось, что боги часто вкладывали героические песни в уста слепого певца, и его слепота компенсируется поэтическим даром.

Гомеровские поэмы снискали себе мировую славу на протяжении многих веков тем, что именно в них в поэтической форме отразилась вся система мировосприятия древних греков. Практически все: мораль, общественное устройство, представления о природе, богах, их иерархии, отношениях богов и людей — нашли свое место в образной структуре этих произведений. Настолько точно отражены в “Илиаде” события совсем не придуманной Троянской войны, что впоследствии страстный археолог-любитель Генрих Шлиман (1822—1890), пользуясь лишь текстами Гомера, смог найти древнюю Трою и явить миру то, что представлялось исключительно поэтической фантазией Гомера.

Гомер глубоко и талантливо показывает величие и низость людей, их героизм и трусость, красоту и безобразие, любовь и ненависть. Чувства ярки и грандиозны, портреты героев — впечатляющи, поскольку Гомер не скупится на необычные для нашего слуха определения: Гектор — шлемоблещущий, Елена — прекрасноволосая, Ахилл — богоравный, Гера — златотронная (по преданию, сын Гермес сделал в подарок матери золотой трон), ахейцы — пышнокудрявые. Такова же и природа в изображении Гомера: Троя — широкодорожная, река — светлоструйная и так далее. Многообразны и необыкновенны его сравнения: слезы Пенелопы белы, как снег; царь Менелай, муж прекрасной Елены, сравнивается с соловьем, защитник Трои Гектор — с чайкой, юный воин — с молодой лисой. Только определения и сравнения, которыми пользуется Гомер, говорят о высоком уровне развития образного мышления и языка для выражения всех тонкостей мысли. Гомер писал длинным и для нашего слуха довольно тяжеловесным стихом — гекзаметром:

Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал...