Введение. 2

Московский период. 2

Актерское искусство Чехова. 2

Чехов и Станиславский. 4

Чехов и Вахтангов. 7

Студийные эксперименты: от «системы» Станиславского к методу Чехова. 8

Зарубежный период. 10

Германия. 10

Франция. 12

Латвия и Литва. 12

Англия. 14

Америка и Голливуд. 16

Наследие. 19

Книги о технике актерского искусства. Наследие Чехова в Западном театре. 19

Американская книга «К актеру» (1953 г.). 20

Заключение. 21

Введение.

Михаил Александрович Чехов (Петербург, 1891 – Лос-Анджелес, 1955), племянник Антона Чехова, ученик Константина Станиславского, играл в Первой студии Московского Художественного театра (МХТ) с 1912 года, был ее директором с 1922 года и директором МХАТ-2 (1924-1928 гг.). В 1928 году Чехов эмигрировал из России, как оказалось, навсегда. Сложнейшие причины его отъезда выясняются только теперь; связаны они с политикой “укрощения искусства” сталинского периода, и с поисками нового театра, основанного на антропософии. В 1928-1938 гг. Чехов работал в Европе (Германия, Франция, Латвия, Литва, Англия), а в 1938-1955 гг. – в Соединенных Штатах.

Долгие годы имя Чехова было предано забвению, а когда о нем снова вспомнили (начиная с конца 1950-х гг.), то его жизнь в эмиграции изображалась в мрачных красках, как мемуаристами – партнерами и учениками Чехова, - так и театроведами. Актриса МХАТ-2 Серафима Бирман пишет: ”Так силен был Чехов, только пока он приникал к земле русской. Эмигрировав, он пал как актер. Годы его заграничных скитаний печальны и бесплодны. Там был уже не тот Чехов, которого знали мы, товарищи по Первой студии и МХТ”.

Естественно, что с началом перестройки и гласности, с возвращением эмигрантской культуры в Россию деятельность артистов стала предметом изучения не только западных, но и русских театроведов. Мотивы эмиграции Чехова, которые были очевидны не только для русских современников, но и для актеров его театра в Америке, в последние годы признаны и в России.

До сих пор творчество Чехова было представлено в виде двух отдельных этапов – московского и зарубежного. Одной из моих задач является попытка соединить эти периоды в единое целое и, по возможности, показать “сквозную идею” (по словам Станиславского) творчества Чехова, логику его внутреннего действия и Мышления, чтобы можно было лучше понять его работу в театрах и студиях на Западе, а так же его педагогическую и литературную деятельность.

Московский период.

Актерское искусство Чехова.

Попытаюсь создать “опыт характеристики” московского периода жизни и творчества Чехова, так как именно он определил всю дальнейшую деятельность этого артиста. В Америке, говоря об истоках своей книги “О технике актера” (1946), Чехов писал, что “подгляд начался в России”. Подразумевался метод актерского искусства, а с ним были связаны все сферы деятельности Чехова – актерское творчество, философия жизни и театра, книги и статьи, руководство МХАТ-2.

В жизни Чехова в России можно выделить два периода. Первый период работы в Первой студии в 1912-1917 гг., актерский успех, школа Станиславского и занятия с Вахтанговым. Второй – после духовного кризиса – 1918-1928 гг.: студийные эксперименты с новой техникой актерского искусства, большие роли в постановках Станиславского и Вахтангова, руководство МХАТ-2, отъезд в 1928 г.

Личность и артистическое своеобразие Чехова невозможно свести к одной или нескольким темам. Индивидуальность Чехова нужно искать не только в его ролях, но в том мироощущении, которое выражается в этих ролях и режиссуре, в педагогике и в литературном творчестве. Искусство актера зависит от общественной атмосферы, от смены эстетических форм, в свою очередь определяемых “климатом эпохи”. Чехов принадлежал к поколению 1890-х годов. Время, когда он пришел в театр (1910-1920-е годы), было временем театральных исканий учеников и оппонентов Станиславского; в литературе появилось поколение постсимволизма и акмеизма. Тогда же по стране прокатился целый ряд социально-политических кризисов. И Чехов, будучи человеком эпохи символизма, остро ощущал кризис начала века.

Чехов ощущал и изображал на сцене противоречивость человека, в этом плане близким ему писателем был Достоевский. С молодости Чехов серьезно занимался философией; впоследствии появился интерес и к религии. В начале 1920-х годов он сдружился с одним из крупнейших символистов Андреем Белым, и они совместно поставили роман “Петербург”. Чехова интересовали не социальные проблемы, а “одинокий Человек, стоящий перед лицом Вечности, Смерти, Вселенной, Бога”.

В историю русского театра Чехов вошел вместе с основанной Константином Станиславским и Леопольдом Сулержицким Первой студией МХТ, в которую Чехов поступил в 1912 году. (Перед этим Чехов окончил театральную школу в Петербурге и полтора года играл в Суворинском театре). Насколько Сулержицкий и Вахтангов являлись символом Первой студии в области режиссуры, настолько Чехов был символом в области актерского мастерства, - считает Марков. Все крупные роли Чехова были сыграны в Первой студии. И только Хлестаков – вне ее стен, в самом МХАТ. Его актерский путь – путь студий. Душевный реализм и сострадательный гуманизм Первой студии нашли в Чехове своего талантливейшего выразителя. Опыт работы в Первой студии и ее организация, репертуар и дух оказали определяющее влияние на всю будущую деятельность Чехова. Именно здесь сформировался Чехов – актер и тот “прообраз” его искусства, который предопределил не только развитие его метода, но и цель его стремлений на Западе.

Метод Чехова основывался на его актерском опыте. Поэтому необходимо дать краткий обзор особенностей Чехова как артиста. В Первой студии Чехов играл своих знаменитых стариков. Его первой ролью был старик Кобус из “Гибели «Надежды””. За ней последовала роль Фрибэ “Праздник мира”, роль Калеба “Сверчок на печи”, роль Фрезера “Потоп” и роль Мальволио “Двенадцатая ночь”.

Впоследствии Чехов привез спектакли “Потоп”, “Сверчок на печи” и “Двенадцатая ночь” на Запад и показал их в своих театрах. “Михаил Чехов был величайшим актером в образах, которые вроде и не давали такой возможности,— писал Марков.— Мы привыкли, что к властителям дум принадлежали исполнители Лира, Отелло, Чацкого, Незнамова. Чехов играл рольки, какие-то эпизодики. А в “Празднике мира” даже старик Фрибэ, вечно бормочущий, преданный как собака, стал явлением необыкновенным. Разные характеры, разные жизненные пласты, разные мировоззрения”. Вероятно, так возникло умение Чехова создавать из эпизодов нечто значительное, умение даже из небольшой роли сделать “маленькое произведение искусства”, именно этому умению пожилой Чехов впоследствии обучал своих американских студентов.

Все современники Чехова сходятся в понимании уникальности его актерского дарования. По их мнению, Чехов был величайшим актером XX века. Воздействие Чехова - актера на зрителя было феноменом, который до сих пор никто не может полностью объяснить. “Это чудо, которое нельзя разгадать”, - утверждали все актеры и режиссеры, которые видели Чехова на сцене - среди них Сергей Эйзенштейн, Игорь Ильинский и многие другие. Об этом рассказывают М. Кнебель и другие очевидцы. Необходимо выделить из потока разнообразных оценок некие доминан­ты, чтобы показать, в чем именно состояла особенность таланта артиста. Подводя итоги первого периода жизни и творчества Чехова, Марков писал: “Такого актера давно ждала русская сцена. Это о нем были пылкие мечтания и дерзкие пророчества теоретиков и философов театра”.

Важное наблюдение о Чехове - актере высказал А. Мацкин. Для объяснения «тайны влияния Чехова на зрителей двадцатых годов всех поколений, всех социальных категорий» критик нашел толстовское слово - заразительность. Чехов обладал способностью заражать своим чувством зрителей. “Его гений актера прежде всего гений общения и единения с аудиторией; связь с ней у него была прямая, обратная и непрерывная. Я никогда не слышал такой настороженной тишины в театре, как на его „Гамлете"”.

Чехов и Станиславский.

Ко времени отъезда из России у Чехова сложилась довольно стройная система “новой актерской игры”.

За границей Чехов называл своими учителями Станиславского, Сулержицкого и Вахтангова. Тема «Чехов - ученик и оппонент Станиславского» интересовала и современников Чехова и позднейших исследователей его творчества. Современники называли Чехова самым блестящим из учеников Станиславского. В 1915г. Чехов говорил о молодежи Первой студии: «Мы представляем собой собрание верующих в религию Станиславского...». Интерес к вопросам актерской техники возник у Чехова еще со времени его знакомства с системой Станиславского. Чехов отличался особенно увлеченным интересом к экспериментам Первой студии, возможно, потому, что его актерская природа была созвучна «системе». Станиславский говорил молодым актерам МХТ: «Изучайте систему по Мише Чехову, все, чему я учу вас, заключено в его творческой индивидуальности. Он - могучий талант, и нет такой задачи, которую он не сумел бы на сцене выполнить».

Станиславского и Чехова объединял их актерский опыт и неудовлетворенность актерским искусством. Эта неудовлетворенность выражалась в «отвращении к дилетантизму» у учителя и в отказе от «мертвого», неодушевленного театра у его ученика. Как Станиславский, так и Чехов интересовались глубинными вопросами своей профессии. Это был тот редкий случай, когда «актер сам мучительно докапывался до тайн творчества»; тот случай, когда актер являлся очень крупной творческой личностью.

Чехов был одним из первых толкователей системы Станиславского. Начиная с 1918 г. Чехов проводил в студиях собственные изыскания в области театральной педагогики.

Система Станиславского взволновала его как своей высокой целью (поисками путей к истинной духовности творчества), так и подробнейшей разработкой технологии, конкретностью работы с учениками. В системе Станиславского Чехов усмотрел способ совершенствования человека. «Система,— писал он в 1919 г.,— учит актера узнавать недостатки свои и общечеловеческие и бороться с ними».

Чехов сформировался под влиянием театральной этики МХТ. В молодости он любил «игру в жизни», но Станиславский объяснил ему, как скверно для актера непрерывно играть, «представлять» в течение почти целого дня. Чехов сделал вывод: «Как вредно быть на сцене „как в жизни", так же вредно быть в жизни „как на сцене"». Он писал: «Строгая дисциплина, серьезность подхода к работе и постоянный наблюдающий „глаз" Станиславского приучили меня относиться к театру по-иному». В Германии в первый год эмиграции Чехов сравнивал «атмосферу цирка» и суеты в театре Рейнхардта с атмосферой серьезного искусства в МХТ, вспоминал «трепет и волнение актеров и особую, незабываемую тишину этого единственного в мире театра». Для Чехова характерно было восприятие искусства как могучего средства нравственного воздействия на людей. Такой этический пафос был унаследован Чеховым и от русской культуры, и от своих учителей.

В системе Станиславского для Чехова было важно стремление найти пути управления работой подсознания: «Конечная цель всякого учения (как и всего предлагаемого метода) есть пробуждение творческого состояния, умение вызывать его произвольно»,— писал Чехов в книге «О технике актера».

В русской системе актерского искусства наиболее трудной чертой для применения в западном театре было перевоплощение, являвшееся неотъемлемой частью искусства Чехова - актера и педагога. «Ни один из его образов не походил на другой, всякий раз это был новый человек и всегда субъективно - через перевоплощение — самовыражающийся, более того, самоутверждающийся, Чехов»,— вспоминал Марков в 1976 г. В книгах и статьях Чехова выражена его убежденность в том, что искусство актера определяется глубиной внутреннего перевоплощения. Добавлю: оно определялось и богатством внешнего перевоплощения. Много написано о разнообразных ролях Чехова. «Чехов был и художником, во всяком случае, в гриме своих ролей,— отмечает Бирман.— Знал душу своего героя и в гриме искал и находил ее выявление». В Америке его называли «человеком с тысячью лиц». За рубежом он стал применять в педагогике идеи итальянской комедии масок, а в Голливуде темой его занятий стали характерность и образ. В книге «О технике актера» одной из важных тем была «правда внутреннего и внешнего перевоплощения» ²¹.

В период существования Первой студии Станиславский особенно много почерпнул из учения йогов. Неудивительно поэтому, что в 1913 г. Александр Блок, слушая рассказ Станиславского о начале курсов в Студии, вспоминал теософские упражнения - они тоже были основаны на йоге.

В Первой студии он и Сулержицкий проводили упражнения на внимание, сосредоточенность и общение, и также на дыхание и равновесие, на основе учения йогов. Разделение бессознательного на две области — подсознание и сверхсознание — происходит именно из этого учения. Станиславский рекомендовал воспользоваться практическим советом индийских йогов от области сверхсознательного: «возьми некий пучок мыслей, и брось их в свой подсознательный мешок, и жди готового результата от подсознания». Это разделение на «подсознание» актера, связанное с жизненными явлениями, и на «сверхсознание», возвышающее человека и выражающее «жизнь человеческого духа», использовал в своем методе Чехов. Хотя он отрекался от «йогизма» как мировоззрения во имя антропософии, несомненно, что его практика во многом была основана на том же варианте учения йогов, который практиковался в Первой студии.

В первоначальном варианте системы, на котором строились учебные занятия Первой студии, Станиславский исходил из мысли о правде чувств в качестве материала для сценического образа. Акцент делался на творческом процессе переживания, т. е. на первой ступени актерской работы. Проблемами воплощения, создания образа, образной формы спектакля студийцы, по существу, не занимались. Важно, что для ученика система раскрывалась в практической работе, и тогда обнаруживалось, что дале­ко не всегда терминология Станиславского соответствовала тому, что он реально делал в качестве воспитателя актеров, отмечал Марков. В ту пору «система» еще не была сформулирована в теоретических трудах. Исходные идеи многих чеховских принципов возникали из учений Станиславского. Некоторые спорные моменты, полемика и расхождения родились позже.

В систему Станиславского входила и идея внутреннего зрения актера. Мысль Чехова о воображении сходно с тем, что Станиславский называл «кинолентой видений». Кнебель указывает на сходство: «Мысль Станиславского, что „видения" обладают удивительной силой (они не только штампуются, но и становятся богаче и многообразнее от каждого возврата к ним мысли художника),— эта мысль будто бы очень близка утверждению Чехова, что нужно активно ждать созревания воображаемого образа». В работе над «видениями» Станиславский нашел один из многочисленных путей к созданию образа. Ждать активно означает задавать ему, образу, вопросы; об этом говорит и Станиславский. Он нашел способы «подталкивания воображения», особый психотехнический прием - задавать вопросы. Этим приемом — среди многих других — Чехов пользовался и в последние годы своей жизни в Америке.

Станиславским был испробован новый метод создания драматургического материала. Согласно его идее текст создавался коллективом: поэтом и актерами. Станиславского никогда не покидала мечта о возможности создать пьесу внутри театра. Этот коллективный способ создания драматургического материала был впоследствии использован Чеховым в его английской Студии.

Чехов указывал на многообразные возбудители творческой природы актера. В своей студии Чехов уделял огромное внимание проблеме атмосферы. Мысли и практическая деятельность Чехова по развитию понятия «атмосфера» представляют большой и оригинальный вклад в педагогику, считает Ю. Вертман. Чехов рассматривает атмосферу как средство, способствующее созданию целостного образа спектакля, и как технологию создания роли. Студийцы выполняли множество упражнений и этюдов, чтобы понять, что такое атмосфера. Слову «атмосфера» Михаил Чехов придал более точный терминологический смысл. Теория атмосферы Чехова-актера возникает, прежде всего, как результат осмысления художественных принципов Чехова-драматурга. «Атмосфера для М. Чехова оказывается мостиком из жизни в искусство (и обратно),— пишет Сухих.— Главное свойство атмосферы — способность разнообразных трансформаций внешнего сюжета, создание необходимого подтекста».

Для понимания дальнейшего развития метода Чехова важно осознать, что Станиславский пытался создать актерскую «таблицу умножения», профессиональную азбуку, без которой никогда не обходились ни живописцы, ни певцы, ни музыканты. Душу и тело артиста он попытался представить в основных «элементах», вроде «периодической таблицы» Менделеева. «Целый ряд „клеток" остался незаполненным, открыт для будущих практиков сцены»,— отмечает Смелянский.