30192-1 (Менталитет англичан), страница 3
Описание файла
Документ из архива "Менталитет англичан", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "культура и искусство" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "рефераты, доклады и презентации", в предмете "культура и искусство" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "30192-1"
Текст 3 страницы из документа "30192-1"
Всю хорошо отфильтрованную городскую воду мы тратим не на себя, а на наши сады.
Хотя в любом месяце на любой английский сад падает пять сантиметров дождя, все жалуются на засуху и строят удивительные системы орошения, которые сделали бы даже из Сахары зеленую зону. Летом опорожняются водоемы, и горсоветы запрещают орошение садов; ночью полиция ловит граждан, которые выливают последние капли городской воды на свои газоны и розы. А если и моются в такое время, то потом тщательно переливают грязную воду из ванны на клумбы.
Как англичане умирали
Фармазонов до сих пор отправляют в мир иной под музыку Моцарта. Обыкновенного англичанина, однако, хоронят неинтересно, анонимно. Даже смертного одра нет. При первых признаках конца упекают в больницу, усыпляют снотворными, обвешивают проводами и трубками и, когда электроника объявляет, что мозг перестал мыслить, звонят сначала в похоронное бюро, а потом уже родственникам. Закрытый фанерный гроб стоит пятнадцать минут на конвейере у алтаря в крематории; священник мямлит короткую молитву, из громкоговорителя льется такая же успокаивающая музыка, как в супермаркетах. Все, что остается - пепел, - хоронят под одинаковыми плитами на кладбище, которое не отличишь от площадки для гольфа.
Раньше англичане не хуже других народов уважали своих мертвецов. Войди в любой из готических соборов и увидишь средневековые саркофаги с горизонтальными статуями покойников - он в мраморном панцире, рука об руку с женой, облаченной в свадебное платье; можно бродить по старым кладбищам и изумляться откровенности старинных надписей на гробовых плитах: "Здесь покоятся кости Элизабет Шарлотт, рожденной девицей, умершей потаскухой. Но она была девицей до семнадцати лет, что неслыханно в городе Абердин". А сегодня такие надписи запрещены и ни саркофагов, ни посмертных масок не делают.
Страшная жестокость палачей шестнадцатого века показывает, до какой степени участь тела по тогдашним понятиям решала участь души. Вспарывали повешенных, пока те еще были живы, и сжигали кишки; сдирали кожу с разбойников; делали из вскрытия анатомический театр для учащихся хирургов и публики. Тогда еще была сильна языческая вера в то, что цельность тела обеспечивает загробную жизнь души. Даже великий свободный мыслитель и экономист Иеремия Бентам завещал свой труп Лондонскому университету на вечное хранение. Его автоикона до сих пор шокирует публику прямо при входе в главный колледж университета. Иеремия Бентам сидит гораздо более живой, чем Ленин. Его автоикона состоит из скелета, искусственной кожи и праздничного костюма. Голова, к сожалению, дала усадку: на тело поставили желтоватую восковую копию. Настоящая голова, пугающая стеклянными глазами и лопнувшими красными жилами, щерится у его ног под стеклянным колоколом.
Смерть была обрядом: к нему люди готовились, как к свадьбе. Дарили друг другу гробы, пробовали на вкус разные бальзамирующие жидкости. Великий хирург Уильям Хантер не мог гарантировать живущим исцеление, но обреченным умереть - особенно красавицам - он обещал нетленные останки. Анонимный поэт восемнадцатого века писал, что усопшая госпожа Ван Бутчел благодаря бальзаму Хантера "стала еще красивее, слаще и сочнее, чем когда она была жива". Поэт поздравил вдовца с тем, что ему досталось "редкое сокровище: жена с ровным нравом". Тогда и гробовщик не стыдился показывать свой товар тяжело больным клиентам. Художников тоже приглашали к смертному одру, они не только снимали маску покойника, но и малевали портрет целого семейства у постели усопшей матери или умершего ребенка.
Мы видим дворянина семнадцатого века Томаса Эстона, сидящего со своими детьми у постели жены, умирающей от родов. Слез нет, его дочери даже позируют. В левой руке Томас Эстон держит череп, у его ног стоит гробик для новорожденного, обитый черным бархатом: торжественное, но отнюдь не трагическое зрелище. Английский протестант был абсолютно убежден в том, что при покаянии и соблюдении всех правил умирающий христианин уплывает в лучшую жизнь, поэтому показывать неуместное горе - обидеть Бога.
Массовые смерти первой мировой войны до того затопили наше общество похоронными обрядами, что смерть навсегда утратила свою поэзию. Люди, увидевшие ад в окопах, уже не верили в Страшный суд. Сегодня после смерти близкого родственника обращаются к адвокатам, а не к священникам: их волнует судьба имущества, но не души.
Английские пауки
Маленькая мисс Мэффит сидела на тумбочке / И ела свой творог с пенками. / Подошел большой паук, сел рядом с ней / И испугал маленькую мисс Мэффит". Каждый английский ребенок знает эту старинную песенку: она внушает детям, что пауков надо уважать и нельзя убивать. Если бы Свидригайлов из романа Достоевского вдруг очутился в Англии, он поверил бы, что очутился в аду: в бане с пауками.
Англичанин, прежде чем принять ванну, вместо того чтобы открыть краны и смыть все живое из ванны, всегда становится на колени и мылом помогает пауку, застрявшему в ванне, выкарабкаться и спастись. (Англичанка выбегает из ванной и зовет первого попавшегося мужчину на помощь). Не только детские песни, но и история говорит нам, что паук - тварь назидательная. Средневековый шотландский король Роберт Брюс, посаженный в подвал, подружился с пауком, который каждый вечер штопал свою паутину и своим примером убедил короля не сдаваться.
В наших темных, сырых замках и дворцах пауки замечательно размножались: недаром первым пауковедом в мире стал англичанин. С семнадцатого века ученые, священники и врачи ловили пауков, смотрели на них в микроскоп, разводили их, разрезали и рисовали. В Англии живет почти 600 видов пауков - было чем заниматься.
К сожалению, английские ученые, даже Исаак Ньютон, в семнадцатом веке пренебрегали родным языком, брезговали обывателем и писали на латыни. Первым пауковедом был королевский врач Мартин Листер, который издал свое исследование "Английские пауки" к концу семнадцатого века. Прошло триста лет, и труд впервые перевели на английский. Книга "Английские пауки" уводит нас к истокам английского самосознания. Какие уроки извлек Мартин Листер из жизни пауков? Пауки занимаются любовью, как христиане, лицом к лицу, соблюдают Великий пост не хуже любого христианина, самец ведет себя наподобие английского джентльмена - когда ходит к самке в гости, приносит съедобный подарок, опутанный шелком, и этим сохраняет себе жизнь. А какие паучихи образцовые матери! Листер сорок раз рвал паутину, где паучиха спрятала яйца, и каждый день она плела новую. Любовь к родному гнезду, матриархат, нелюдимость, молчаливость, трудолюбие - чем паук не англичанин? Мартин Листер первый доказал, что пауков незачем бояться. Если укусят, не больно и не опасно. Паутина у них целебная, исцеляет раны. (В этом он прав - в паутине, кажется, есть пенициллин). Как почти всех пауковедов, Бог наградил Мартина Листера долговечностью. Он прожил длинную жизнь. Его пережили вдова, шестеро детей и несколько десятков тысяч пауков, законсервированных в алкоголе.
Когда ученые перестали читать по-латыни, Мартина Листера забыли. Но его традиции живы. Профессор Росс из Абердинского университета всегда закусывал "бордо" пауком. Один английский священник-натуралист был просто влюблен: "У паучихи лапки, как пальцы самой красивой девушки - длинные, тонкие, чуткие, так что нет твари, которая сравнится с ней". Он даже промывал глаза паучьей мочой.
Иностранцы боялись пауков: великий шведский король Густав Адольф дрожал при одном виде паука. Завоевав империю, британцы поняли свою ошибку. В австралийских нужниках их подстерегал паук "черная вдова": после его укуса оставалось жить всего пять минут.
Ведьмы
Без малого четыреста лет прошло с тех пор, как в Англии в последний раз сожгли ведьму. Казалось бы, с исчезновением несчастных старушек и их котов стушевалась и память о ведьмах. Но открываю престижную газету "Гардиан" и на серьезной странице для мыслящей женщины нахожу без тени насмешки интервью с современной самозваной ведьмой. Ведьма Бет Гуревич, как седьмое дитя седьмого дитяти, оказывается, унаследовала вещие способности и даже посвящает собственную дочь в страшные тайны своей профессии.
Как в России, так и в Англии сто лет назад декаденты опутывались всевозможными мистическими поверьями, вплетали теософию в свои сексуальные заблуждения, воскрешали мнимые дохристианские религиозные обряды. Их вождем в двадцатых годах стал Алистер Кроули, по кличке Зверь: он выдумывал нелепые варианты сатанизма и собрал на острове Сицилия целый шабаш английских ведьм, которые шокировали даже видавших виды сицилианцев совокуплением с козлами.
Однако, как все виды декадентства, ведьмачество окончилось невинным буржуазным развлечением: вялые банкиры и скучающие домохозяйки раздеваются догола и пляшут в полнолуние. Но нежданно-негаданно ведьмы приобрели идеологию и теперь претендуют на видную роль в новом мышлении - почему? Потому, во-первых, что в феминизме нарастает убеждение, что настоящей провидицей и представительницей матери-сырой-земли может быть только женщина, что наука и логика, в частности, - это вымысел мужчин, что мужчины украли религию и выжали из нее все соки; поэтому женщина должна утвердить древнюю интуицию, познание мира через магию. Уже в двадцатых годах поэт Роберт Грейвз выдвинул теорию "белой богини" и произвел свою любовницу, американскую поэтессу Лауру Райдинг, в истинную ведьму (с чем соглашались почти все знавшие ее мужчины). В своем большом справочнике греческой мифологии Роберт Грейвз настаивал, что греки нарочно замалчивали древнюю религию ведьм. Бет Гуревич в своем культе мнимой богини Уикка продолжает эту религиозную контрреволюцию.
Во-вторых, для всех очевидно, как наука и техника опустошают современную Англию, загрязняя воздух, заливая бетоном луга. Экологи-радикалы верят в землю как в живую богиню Гею и обращаются к ней с заклинаниями, как ведьмы к источнику своей власти. Великие древние курганы и молельни вроде Стоунхенджа, несмотря на государственную охрану, во время летнего солнцестояния и в весеннее равноденствие осаждаются бродячими толпами: в этом тяготении к первобытному общению с землей немалую роль играют современные ведьмы.
Религиозную жажду утоляет не англиканская церковь, а остатки - уже, может быть, фиктивные - дохристианской религии древних кельтов. Тот, кто хорошо знает нравы и учения англиканской церкви, сразу поймет почему. Наша государственная церковь как охарактеризовали ее сатирики - это молящаяся консервативная партия.
Прочтите те тридцать девять статей, которые должен признать каждый священник по принятии духовного сана, и увидите, что вероучения англиканской церкви состоят в том, что, несмотря на Нагорную проповедь, англиканский христианин может - даже должен - поступать (воевать, убивать) по велению не совести, а короля. Во всех других отношениях он может веровать как католик или как баптист; единственное недвусмысленное заявление среди всех тридцати девяти статей - это то, что "у епископа римского нет юридических прав в этом королевстве". Немудрено, что, убегая из англиканской церкви, вероотступники принимают католичество или православие, но наоборот - никогда. И, конечно, неудивительно, что от бесцветной религии, которая теперь теряет то последнее, что у нее осталось - прекрасный язык своей литургии, верующие спасаются ведьмовством. Сегодня, когда церковь колеблется и по-прежнему не хочет принимать женщин в духовный сан, единственный выход для тех женщин, которые чувствуют религиозное призвание, - это стать ведьмой.
А чем доказывают ведьмы свою власть? Три года назад в графстве Кент, откуда прокладывали чудовищный тоннель под Ла-Маншем, местный шабаш ведьм проклял строительство. С тех пор столько финансовых кризисов и несчастных случаев обрушилось на этот объект, что тоннель действительно считается обреченным, и те, кто не хочет, чтобы самое красивое графство Англии заживо погребли жадные капиталисты, втайне зажигают свечу и благословляют ведьм.
Англия и культ лошади
"Кто хочет понять, как возник феодализм, должен изучать средневековую боевую лошадь", - пишет один американский историк. Ключом к истории Англии, может быть, являются также размеры и свойства средневековой боевой лошади. Решающую роль сыграла боевая лошадь и в наших этногенезе и мировоззрении.
Дело в том, что нормандская победа в одиннадцатом веке бесповоротно переломила нас: она придала нашей германской прямолинейности и кельтской замкнутости совершенно другие черты: французскую субтильность, латинскую казуистику.
Нормандцы превратили наш простой англосаксонский язык в самое богатое и двусмысленное из всех средств человеческого общения. А как смогла нормандская армия покорить целое англосаксонское королевство? Своими могучими, гигантскими, холеными лошадьми - этими живыми, мозолистыми танками.
Англичане быстро полюбили не только своих победителей, но и их лошадей. Уже через три века английские породы боевой лошади одерживали победы на французских полях. В средневековой Англии целые парки отдавали полуодичавшим табунам, из которых отбирали самых крупных и красивых жеребят. Военные и дворцовые кони и крестьянские лошади образовали ту же классовую систему баронов и холопов. Как и во всей западной Европе, слово "кавалер" приобрело огромное значение: кавалерство значит благородство. В великой английской гражданской войне семнадцатого века недаром называли сторонников обреченного короля "кавалерами".
Но вождь республиканцев Оливер Кромвель оказался если не кавалером, то самым ревностным кавалеристом страны. Когда он брал кавалеров в плен, он относился гораздо бережнее к неприятельским коням, чем к солдатам.
В Англии кони пользовались такими льготами и правами, о которых люди могли только мечтать. Например, в шестнадцатом веке, когда девушек насильно выдавали за нелюбимых мужей, коневод сэр Томас Бландевил настаивал, что кобыла имеет полное право отказать жеребцу, а если она согласится, "то обоих коней надо отпустить в лес, чтобы они могли вместе гулять и полюбить друг друга".
После гражданской войны, когда Англия стала колониальной империей, источником ее мощи служили дубравы и боевые корабли. Огромный конь в латах стал анахронизмом, и коневоды начали выводить более легкие породы. Тем не менее конь оказал огромное влияние на английский образ жизни и мышления. Самое модное современное слово "менеджмент" происходит от слова "манеж". Раз человек превратился в экономическую единицу, к нему приложимы все психологические принципы коневодства.
Странно, каким образом это животное из сухой безбрежной евроазиатской степи приспособили к влажным лугам и просекам Англии. Но для наших коней строят прочные конюшни из кирпича и из пышных луговых трав готовят самое ароматное сено во всем мире. Лошадь в Англии знает себе цену. Уже злосчастный король Ричард I вопил: "Полцарства за коня!" Даже сегодня унылые лица королевы Елизаветы или ее дочери принцессы Анны оживляются только тогда, когда они возятся с лошадьми.
Такая зависимость аристократа от коня, конечно, не уникальна: вспомним Пушкина.
Когда он поехал вслед за русской армией в Арзрум, он взял с собой турецкий словарь-минимум. Этот словарь состоял всего из трех слов: "Вербана ат - дай мне лошадь". (Вот самая английская черта в характере Пушкина.) Еще не исчезла кавалерия: правда, кавалеристы, которые выгнали аргентинцев с Фолклендских островов, сражались без коней. Теперь частные любители разводят огромных, так называемых "шайр", коней. Очень редко пашут землю такими лошадьми только в торфяных болотах, где трактор портил бы почву. В городах бочки пива по традиции доставляют в кабаки великолепные кони-гиганты, они, кроме полицейских чистокровных арабских лошадей, последние по-настоящему городские рабочие лошади. В моем детстве каждую улицу обслуживала лошадь молочника - такие лошади точно знали весь маршрут и каждого покупателя. Их уже сменили безличные электрофургоны. Теперь типичная лошадь - это пони, на котором ездит или о котором мечтает каждая деревенская девочка. А память о великой боевой лошади долго еще не сотрется из коллективной памяти Англии.