61044 (Автобиографические записки Екатерины II)

Содержание

Введение

1. «Записки» как источник сведений о жизни дворянства XVIII века

1.1 Женский мир

1.2 Бал

1.3 Маскарад

1.4 Искусство жизни

2. «Записки» как источник информации о политической жизни России XVIII века

3. История рассекречивания «Записок» Екатерины II

Заключение

Литература

Введение

В настоящее время «Записки» Екатерины II представляют скорее историческую ценность, содержат в себе сведения о дворянстве XVIII века. Но в 1858 году, когда «Записки» были обнародованы, это произвело потрясающее впечатление на российские власти. Ведь в данном случае говорилось не просто о плохих чиновниках и помещиках – «заряд» был направлен прямо в верховную власть. Записки произвели эффект разорвавшейся бомбы. Они получили множество откликов в работах современников (А.И. Герцена, Ж. Мишле и др.)

Автобиографические записки Екатерины II были опубликованы в сборнике её сочинений, последнее издание которого принадлежит к 1990 году. Сборник знакомит читателя с избранными произведениями русской императрицы. Её литературное наследие обширно: по её собственному утверждению, у неё ни дня не проходило без строчки. В сентябре 1858 года в Лондоне вышел примерно через неделю проник в Россию сдвоенный 23 – 24-й номер герценовского «Колокола». На последней странице было известие, что Н.Трюбнер издаёт в октябре месяце на французском языке «Записки императрицы Екатерины II». Записки эти давно известные в России по слухам и хранившиеся под судом, печатаются в первый раз.

Этой же теме принадлежит другое произведение, вышедшее из-под пера русского исследователя культуры Юрия Михайловича Лотмана – «Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства XVIII – начала XIX веков». В своё время автор заинтересованно откликнулся на предложение «Искусства – СПб» подготовить издание на основе цикла лекций, с которыми он выступал на телевидении. Работа велась им с огромной ответственностью. Автор подписал книгу в набор, но вышедшей в свет её не увидел – 28 октября 1993 года Ю.М. Лотман умер. Эта книга погружает читателя в мир повседневной жизни русского дворянства XVIII – начала XIX века. Мы видим людей далёкой эпохи в детской и в бальном зале, на поле сражения и за карточным столом, можем детально рассмотреть причёску, покрой платья, жест, манеру держаться. Вместе с тем повседневная жизнь для автора – категория историко-психологическая, знаковая система, то есть своего рода текст. Он учит читать и понимать этот текст, где бытовое и бытийное неразделимы.

«Собранье пёстрых глав», героями которых стали выдающиеся исторические деятели, царствующие особы, рядовые люди эпохи, поэты, литературные персонажи, связано воедино мыслью о непрерывности культурно-исторического процесса, интеллектуальной и духовной связи поколений. В специальном выпуске Тартуской «Русской газеты», посвящённом кончине Ю.М. Лотмана, среди его высказываний, записанных и сбережённых коллегами и учениками, находим слова, которые содержат в себе квинтэссенцию его последней книги: «Истории проходят через дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность».

Видное место среди множества работ занимает произведение Натана Яковлевича Эйдельмана «Из потаённой истории России XVIII – XIX веков». Среди множества работ Эйдельмана особое место занимают его розыскные в области «секретной» политической истории XVIII – XIX вв. В эту книгу включены 20 сравнительно небольших по объёму о затемнённых событиях прошлого.

Первая его печатная работа вышла в свет только в 1962 году, когда ему было 32 года. Сыграли свою роль суровые условия времени, в которых пришлось вступать в самостоятельную жизнь его поколению. Эйдельман окончил университет в 1952 году – в разгар исступлённого сталинского мракобесия, и с его анкетой и с томившемся в лагере отцом нечего было и думать о научной карьере. Он работал учителем почти шесть лет. После 1656 г, он оказался прикосновенным к кружку свободомыслящих историков и его однокашников. На исходе 50х годов закладывались идейно-нравственные устои его личности. В 60е годы в период «застоя», когда историография сосредотачивалась преимущественно на изучении социально-экономических процессов, крестьянского и рабочего движения, Эйдельман с его темпераментом, внутренней свободой и раскованностью с первых же шагов восстал против системы недомолвок и «белых пятен» табуированной историографии и официозного литературоведения – запретных тем для него не существовало.

Авторы источников (Лотман, Эйдельман) при написании работ пользовались достоверными сведениями, воспоминаниями современников, документами, актами. Субъективизм в работах был сведён к минимуму. Произведения лежат в рамках интерпретационного с элементами сравнительно-сопоставительного методов.

«Записки» Екатерины II радикально отличаются от автобиографических документов других императоров. Главное отличие – незавершённость, незаконченность, неотделанность этих воспоминаний. На них ещё не успел лечь слой лака, усиливающего «блеск» и скрадывающего «неровности».

Цель «Записок» очевидна; это потребность оправдаться в глазах сына и потомства, которое должно оценить и побуждения и искренность этих признаний. Но невозможность полного оправдания как будто выражается в том самом, что мемуары не доведены до конца, ни даже до свержения Петра III.

Цель моего исследования - охарактеризовать автобиографические записки Екатерины II как исторический источник сведений XVIII в.

Задача моей работы рассмотреть текст, как носитель информации о двух сторонах жизни России XVIII в – общественной и политической (тайны взаимоотношений правящей верхушки). Показать некий эскиз общественной жизни светского человека того времени и его самого как личности.

1. «Записки» как источник сведений о жизни дворянства XVIII века

1.1 Женский мир

Екатерина II писала воспоминания более полувека – от прибытия в Россию (1774) до самой смерти (1796). Первый опыт автобиографии юной великой княгини отличался, по- видимому, характерным для XVIII века стремлением к самопознанию, самовыражению. Сама Екатерина писала позже: «Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств характера и личного поведения. Чтобы делать это более осязательным я построю следующий силлогизм: качество и характер будут большой посылкой; поведение – меньшей; счастье или несчастье – заключением».

Исследователями выявлено семь редакций воспоминаний императрицы – иногда дополняющих, порой противоречащих друг другу.¹

Женщина XVIII – начала XIX века не только была включена в поток бурно изменяющейся жизни, но начинала играть в ней всё большую и большую роль. И женщина очень и очень менялась.

Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. С одной стороны, женщина с её напряжённой эмоциональностью, живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его. С другой стороны, женский характер парадоксально реализует и прямо противоположные свойства. Женщина – жена и мать – в наибольшей степени связана с надысторическими свойствами человека, с тем, что глубже и шире отпечатков эпохи. Поэтому влияние женщины на облик эпохи в принципе противоречиво, гибко и динамично. Гибкость проявляется в разнообразии связей женского характера с эпохой.²

Для женщин XVIII века, не исключая саму Екатерину, не на последнем месте стоял вопрос содержания гардероба: «Я приехала в Россию с очень скудным гардеробом. Если у меня бывало три – четыре платья, это уже был предел возможного, и это при дворе, где платья менялись по три раза в день; дюжина рубашек составляла всё моё бельё; я пользовалась простынями матери».³

Или, к примеру, случай с куском материи: «Около Пасхи, однажды утром, матери вздумалось прислать сказать мне с горничной, чтобы я ей уступила голубую с серебром материю, которую брат отца подарил мне перед отъездом в Россию, потому что она мне очень понравилась. Я велела ей сказать, что она вольна взять её, но что, право, я её очень люблю, потому что дядя мне её подарил, видя, что она мне очень нравится. Окружившие меня, видя, что я отдаю материю скрепя сердце, и ввиду того, что и так долго лежу в постели, между и смертью и что мне стало лучше всего дня два, стали между собой говорить, что весьма неразумно со стороны матери причинять умирающему ребёнку малейшее неудовольствие и что вместо желания отобрать эту материю она лучше бы сделала не упоминание о ней вовсе. Пошли рассказать это императрице, которая немедленно прислала мне несколько кусков богатых и роскошных материй и, между прочим, одну голубую с серебром».⁴

1.2 Бал

Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной.

В жизни русского столичного дворянина XVIII – начала XIX века время разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным и хозяйственным заботам – здесь дворянин выступал как частное лицо; другую половину занимала служба – военная или статская, в которой дворянин выступал как верноподданный, служа государю и государству, как представитель дворянства перед лицом других сословий. Противопоставление этих двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании» - на балу или званом вечере. Здесь реализовалась общественная жизнь дворянина: он не был ни частное лицо в частном быту, ни служивый человек на государственной службе – он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия среди своих.

Таким образом, бал оказывался областью непринуждённого общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии, и юный поручик, ловко танцующий и умеющий смешить дам, мог почувствовать себя выше стареющего, побывавшего в сражениях полковника. С другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта. В этом смысле светская жизнь получила ценность общественного дела.

Со времени петровских ассамблей остро встал вопрос и об организационных формах светской жизни, календарного ритуала, бывшие в основном общими и для народной, и для боярско-дворянской среды, должны были уступить место специфически дворянской структуре быта. Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению «кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры. Это повлекло за собой ритуализацию бала, создание строгой последовательности частей, выделение устойчивых и обязательных элементов. Возникла грамматика бала, а сам он складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмоции, фиксированные значения, стили поведения. Однако строгий ритуал, приближавший бал к параду, делал тем более значимыми возможные отступления, «бальные вольности», которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы».

Бал обладал стройной композицией. Это было как бы некоторое праздничное целое, подчинённое движению от строгой формы торжественного балета к вариативным формам хореографической игры. Бал подчинялся твёрдым законам. Степень жёсткости этого подчинения была различной: между многотысячными балами в Зимнем дворце, приуроченным к особо торжественным датам, и небольшими балами в домах провинциальных помещиков с танцами под крепостной оркестр или даже под скрипку, на которой играл немец-учитель, проходил долгий многоступенчатый путь. То, что бал предполагал композицию и строгую внутреннюю организацию, это ограничивало свободу внутри него. Именно это вызвало необходимость ещё одного элемента, который сыграл бы в этой системе роль «организованной дезорганизации», запланированного и предусмотренного хаоса. Такую роль принял на себя маскарад.⁵

1.3 Маскарад

Маскарадное переодевание в принципе противоречило глубоким церковным традициям. В православном сознании это был один из наиболее устойчивых признаков бесовства. Поэтому европейская традиция маскарада проникала в дворянский быт XVIII века с трудом или же сливалась с фольклорным ряжаньем.

Как форма дворянского празднества, маскарад был замкнутым и почти тайным весельем. Элементы кощунства и бунта проявились в двух характерных эпизодах: и Елизавета Петровна, и Екатерина II, совершая государственные перевороты, переряжались в мужские гвардейские мундиры и по-мужски садились на лошадей. Здесь ряженье принимало символический характер: женщина – претендентка на престол превращалась в императора.

От военно-государственного переодевания следующий шаг вёл к маскарадной игре. В сугубой тайне, в закрытом помещении Малого Эрмитажа, Екатерина II находила забавным проводить совсем другие маскарады. Так, например, собственной рукой она начертала подробный план праздника, в котором для мужчин и женщин были бы сделаны отдельные комнаты для переодевания, так чтобы все дамы появились в мужских костюмах, а все кавалеры – в дамских (Екатерина была здесь не бескорыстна: такой костюм подчёркивал её стройность, а огромные гвардейцы, конечно, выглядели бы комически).⁶

Сама Екатерина писала: «Великий князь придумывал устраивать маскарады в моей комнате; он заставлял рядиться своих и моих слуг и моих женщин и заставлял их плясать в моей спальне; он сам играл на скрипке и тоже подплясывал. Это продолжалось до поздней ночи; что меня касается, то под предлогом головной боли или усталости я ложилась на канапе, но всегда ряженая и до смерти скучала от нелепости этих маскарадов, которые его чрезвычайно потешали».⁷

1.4 Искусство жизни