15051-1 (Пламенные революционеры ХХI века), страница 3

Против кого поднимает восстание Цветков? На этот вопрос он не дает четкого ответа, хотя общий ход его мысли понятен. Иногда Цветков по старой доброй традиции называет своего врага "капиталом", но к марксистским представления о капитале взгляды Цветкова имеют отдаленное отношение. Иногда Цветков называет своего врага "диджеем", имея ввиду, что современное общество управляется не открытым насилием, а манипулятивно, с помощью зрелищ, с помощью телевизионной рекламы и других способов ненавязчивого массового гипноза - также как диджей на дискотеке изменяет ритмы движения танцующих, не отдавая команды, а лишь меня играющую музыку. То есть миром правят не люди, не организации, а сами принципы правления и манипуляции, что, между прочим, интереснейшим, хотя и малоизвестным мыслителем Владимиром Вейдле диагностировалось еще для советских времен: труд в Советском Союзе Вейдле называл "советской барщиной", "Советская барщина, где вместо помещика не партия даже, и не класс, а отвлеченный рецепт: индустриализация, прогресс или "борьба с природой". Вейдле В.В. Умирание искусства. Размышления о судьбе литературного и художественного творчества. СПб., 1996, с.27

Отдельная глава в книге Цветкова направлена против телевизионной рекламы как средства управления и порабощения, при этом Цветков пишет, что в телевизионной рекламе капитал становится наглядным, его можно увидеть. В другом месте Цветков говорит, что капитал - это система опутывающих общество условностей, ложных реальностей, на подобии тех же рекламных клипов, они отделяют современного человека от реальности подлинной - и прорваться к подлинности можно лишь с помощью восстания и революции. "Революция сегодня - единственное доказательство существования действительности, но доказательство, не оставленное нам как данность, а предложенное как возможный шанс." (Цветков А. Анархия non stop. с. 181)

Уже упоминавшийся выше роман Виктора Пелевина "Generation "П" говорит о том же - о том, что миром правят божества наживы и потребления, которые заставляют людей служить себе с помощью телевизионной рекламы. Этот роман по своей идеологии весьма близок к книге Цветкова, можно сказать тождественен с ней. Пелевин и Цветков явно являются представителями одного и того же идейного движения, и косвенным доказательством близости двух книг служит тот факт, что в названиях их обеих комбинируются русские и английские слова - и, соответственно, кириллические буквы соседствуют с латинскими. Оба они -и Цветков и Пелевин - борются с виртуальными реальностями во имя подлинной реальности, которая якобы есть. Нет ли в этой вере в истинную реальность чего то наивного , детского? На этот вопрос отвечает сам Цветков: "Шансов на восстание больше всего у тинейджеров, которые отказываются взрослеть, но не отказываются развиваться." (Там же, с.18) Эти тинейджеры рано начинают курит, пить и колоться. А на них, между тем, возложена миссия показать светлую перспективу человечеству.

IV.

Проблема, однако, заключается в том, что революция, понятая как профессия и образ жизни чаще всего является помехой для созидательной, культуротворческой деятельности, а Кольцо Повседневности, играющее роль красной тряпки для современного радикализма возникает не только из за необходимости трудиться, но и от того, что всякой фантазии есть предел. Пусть некто восстал против того, что "каждый день- одно и тоже", пусть он ушел в бродяги или в буддистские монахи - но и монастыре и бродяжничестве его жизнь скоро войдет в некий ритм, просто потому, что нет сил выдумывать каждый день что-то новое - не говоря уже о том, что склонность к новому есть не у всех, некоторые хотят не нового, а просто лучшего - в хорошем и комфортном колесе крутиться не против большинство человечества. Как гениально написал Колин Уилсон, "Всякое живое существо - это столкновение воли и привычки, свободы и автоматизма, человек достиг покуда самой высокой степени свободы; все прочие животные по сравнению с ним - просто механизмы. Но именно автоматизм - вкрадчивый, ползучий - убивает. Механизм побеждает; человек утрачивает волю, батарейки постепенно садятся и свет тускнеет..." (Уилсон К. Философский камень: фантастический роман. СПб, 1995, с.112) "Наша свобода, -подтверждает Анри Бергсон, - самими движениями, которыми она утверждается, - порождает привычки, которые затушат ее, если она не будет возобновляться путем постоянного усилия, ее подстерегает автоматизм."( Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998, с.145)

Но, как бескрылый и принципиально не могущий летать человек все-таки мечтает летать, как птица, так и не способный к вмещению разнообразия человек все-таки посреди повседневности мечтает об интересной и разнообразной жизни. Именно стремление к новизне любой ценой порождает такие изломанные культурные явления, как художественный авангардизм. Если вообще правомерен вопрос, зачем был нужен авангард, и каковы причины появления столь странных и сомнительных художественных достижений, то ответ возможен только один: лидеры авангарда вполне осознанно понимали, что развитие искусства осуществляется путем появление нового, и таким образом надо любой ценой, через самые титанические усилия, через самые диковинные и на первый взгляд сомнительные эксперименты добиться получения чего то, чего раньше никогда не было.

Авангардизм начала века включал в себя элемент поведенческого эпатажа, и в этом авангардисты родственны панкам и другим разновидностям молодежного бунта более поздних времен- вспомним желтые кофты и редиски футуристов. И теми и другими двигало острое желание чего-то нового, отличного от бывшего ранее и имеющегося сегодня. Задача стоящая перед ними была чудовищно сложная и огромная, во многих своих частях превосходящая человеческие силы. Бывают ситуации, когда все возможности бытия кажутся высчитанными в неких таблицах, когда кажется, что все возможное известно, можно создавать новые количества, но возможно выйти за пределы проницательных систем координат. Бывают периоды, когда культура содержит в памяти циклопическое число уже сделанных экспериментов, и человеку не удастся придумать ничего - ибо его эрудиции не хватит, чтобы только узнать, что было до него. В таких условиях стоит ли удивляться, что те, кто называют себя авангардом просто заходятся в крайностях, когда маргиналы вредят своему здоровью и подвергают опасности свою жизнь - ибо это кажется, то единственное, чего не могли себе позволить творцы прошлого!

Если в основе народовольческого и эсеровского терроризма лежали грезы о неком свободном, благополучном и счастливом обществе, то в основе новейшего радикализма лежат менее конкретные грезы, которые стоит назвать романтикой разнообразия - антитезы однообразия, ведь если разнообразие - источник постоянной новизны, то однообразие - мать цикличности. Романтика разнообразия бессознательно рассеяна во всей нашей повседневной жизни. Вот мы просто произносим слово "космос". С чем оно ассоциируется? С темным межзвездным пространством , с ночным небом - хотя звезды, планеты и сама земля с её очеловеченной поверхностью являются в той же степени частью космоса, как и пустое пространство между ними. Романтическое отношение к космосу предопределяет ассоциации отнюдь не с тем, что в этом космосе, собственно, содержится, не с поверхностями планет и огненными недрами звезд, а с процессом достижения этих планет и звезд, с заполняющими пространство между планетами и звездами космическим вакуумом и летящими по нему аппаратами. Космическое пространство - это такое место, где ты начинаешь иметь отношения сразу ко всем планетам, к космосу вообще, а не только к какой-то одной планете.

Поняв это, уже легче можно понять романтику морского простора. Способность страны коммуницировать с другими странами зависит от ее выхода к морю, хотя по суши можно ездить еще быстрее. Но на море нет препятствий, нет государственных границ, таможен и ландшафта, и поэтому по морю до любой страны можно беспрепятственно доплыть по прямой линии. Не чувствует романтики моря тот, кто пусть даже и на берегу моря, мечтает уехать в какое-то одно конкретное место. Романтика моря - это романтика дальних стран и дальних странствий, здесь принципиально важно именно это неопределенное множественное число в словах "страны" и "странствия", эта романтика вытекает из причастности к разным землям, к потенциально бесконечному разнообразию новых земель, к миру в его целостности. Море - это место, из которого все близко, и сам ты начинаешь быть причастен не частному, а общему.

Та же иллюзия всеобщей доступности и происходящей из этого причастности к настоящему разнообразию пронизана так называемая романтика бродяжничества. Вместо телетайпной ленты или звездного неба здесь символ - уходящая вдаль дорога, идущему по ней принадлежит все, мимо чего он проходит, в то время как обитатели вилл сами себя заточили в комфортабельные тюрьмы. А есть еще романтика железных дорог, романтика вокзалов и "стука колес". Тема отъезда и приезда в новое место.

Наконец, есть особого рода журналистский кайф. Вот журналист сидит рядом с телетайпом информационного агентства и видит, как живет мир, слышит пульс человечества, десятки сообщений рассказывают о множестве разных, взаимосвязанных событий. Он начинает испытывать восторг от причастности к полноте и разнообразию жизни - ради этого уже привычного, уже не вызывающего экстаза, но ставшего тем не менее необходимым чувства люди и не могут обойтись без газет и программ новостей. Роль политика и журналиста - одновременно предмет зависти и презрения, так как они находятся между всеми событиями, участвуя во всех них поверхностно, но ни в одном из них - всерьез. Кайф, аналогичный тому, что ловит журналист рядом с телетайпом, ловит радиолюбитель. Он тоже вышел в специфическое пространство, в коем доступен мир во всех его частях. Собственно, популярность радиолюбительства держится именно на особом чувстве, порождаемом способностью легко переносится из Сиднея - в Монреаль , из Сантьяго - в Стокгольм. Вообще, радиоэфир - вещь впечатляющая, крутишь ручку радиоприемника - и как бы чувствуешь дыхания мира, слушаешь голоса, доносящиеся из разных стран. Величественный образ радиолюбителя дан в одном из рассказов Теффи - монах, на одном из соловецких островов совершенно один, среди холодного моря, ловит рацией позывные разных стран и особенно любит ловить позывные Эйфелевой башни.

Сегодня телеграф и радио постепенно вытесняется Интернетом - и люди часами не отходят от компьютеров, странствуют по сайтам и по странам, перекачивают себе в компьютер совершенно не нужную им информацию. То же чувство восторга. Перспектива бесконечного разнообразия и возможность почувствовать себя вместе с целым миром порождает настоящих фанатиков странствования по Всемирной Паутине. Сила Интернета и компьютерных виртуальных технологий заключается именно в том, что он создают иллюзию разнообразия жизни - а значит, иллюзию того, что жизнь интересна.

Радиоэфир, море, космическая пустота, железнодорожная сеть, сеть телеграфных корреспондентов, сеть Интернет - это пространства, обеспечивающие предельно быстрые связи между вещами, они дают доступ ко всем вещам для тех, кто имеет доступ в это пространство. Тут мы имеем дело со сферой отношений между вещами, взятой как отдельная вещь. Причастность к таким пространствам дает людям специфическое воодушевление, порождаемое тем, что эти пространства обеспечивают универсальность и гарантируют разнообразие.

Однако, возможно чувство восторга будет отравлять сознание того, что сам ты в этом потрясающем и величественном течении жизни не участвуешь, ты находишься между всем, ты слышишь обо всем, но ни во что не погружаешься. Однако, это желание погрузиться в гущу жизни -в величайший самообман . Если журналист погружается в глубь жизни - ну, скажем, устраивается на работу в одну из тех организаций, о которых ему приходилось читать и писать - то через некоторое время он убеждается, что мера скудости жизни остается неизменной, поскольку полнота участия в "реальных жизненных процессах" компенсируется отсутствием разнообразия; сколь бы важной и нужной ни была работа одной конкретной организации, взятая в изоляции она кажется слишком узкой и частной, и не дает того чувства праздника, которое давала причастность в к работе сразу тысячи подобных и организаций в ста разных городах в десяти разных странах. Видеть течение жизни можно лишь находясь в пустом пространстве между ее элементами. Радикалы Цветковского типа не только не видят в Интернете какое-то ни было средство облегчения гнета повседневности, но наоборот - считают, что всемирная сеть в первых является средством закабаления человека, а во вторых вредна тем, что дает иллюзию свободы. Все виды "кайфа разнообразия", которые приведены выше, для нового анархизма представляются лишь паллиативами, отвлекающими от достижения подлинного разнообразия, подлинной романтики. Вредные наркотики с их точки зрения - не кокаин, а телевидение и Интернет. Цветков пишет, что необходимо "Добиваться легализации "наркотиков" (такой же фиктивный термин, как и "преступность"), чтобы система не могла контролировать твое сознание при помощи телевизора." (Цветков А. Анархия non stop. с. 23) Но какое разнообразие кроме скорой гибели находится по ту сторону восстания?