187156 (768727), страница 2
Текст из файла (страница 2)
(М. С.-Щедрин).
Укрепление чиновничьей власти, произвол и взяточничество, царившие в этой среде, отразились в слове чинодрал ‘бюрократ, чиновник’:
«Оттого, что какой-нибудь жалкий чинодрал из управы благочиния, муж беременной жены и отец девяти младенцев...» (А. Куприн). Внутренняя форма слова весьма прозрачна: в ней прочитываются ассоциации с фразеологизмом драть три шкуры ‘беспощадно, жестоко эксплуатировать, притеснять кого-либо’, а также с одним из значений глагола драть ‘брать, назначать за что-либо непомерно высокую плату’.
Первая половина XIX в. ознаменована расцветом русской словесности – литературы и журналистики. Как и в веке XVIII, большая часть писателей являлась графоманами или эпигонами; языковое сознание выразило это в словахсинонимах стихоплёт ‘плохой, бездарный сочинитель стихов’ и рифмоплёт ‘то же, что стихоплет’, а также в слове щелкопер ‘бездарный, но много и легко пишущий писатель, журналист’: «Художественные формы всегда останутся тожественными с формами действительности, так, как это было до сих пор, и не выдумать ничего лучшего целому легиону прометеев-эстетиков даже при помощи такого же легиона рифмоплетов и сказочников» (В. Майков); «А ведь он гений; по приговору газетчиков и стихоплетов – неизбежная судьба услужливой Европы» (Г. Данилевский); «Стало быть, для вас все равно, что какой-нибудь щелкопер осмелится выразиться обо мне, что я не имею достаточно энергии, что я человек несовременный » (М. С.-Щедрин). Т.е. словесный ряд, наметившийся в XVIII в/ (рифмачество, рифмотворец, рифмосплетение), продолжает пополняться. Пополняется состав производящих основ, и прежде всего за счет слов семантической сферы «человек» (школьник, гусар, ритор, лоб, губа; есть, лизать, петь и др.). Некоторые слова используются вторично (голова, горло, рот, сладкий, пустой) – для создания новых СМ (головоломный, головорез, горлодер, губошлеп, пустоплет; сладкозвучный, сладкопевный). Другие семантические сферы менее активны в роли производящих, но и они вовлекаются в процесс формирования СМ – «животные»: собака, сова, свинья, рог, шерсть; «растения»: горох, миндаль; «артефакты»: кошелек, пружина.
Таким образом, словообразовательная метафора продолжает наметившуюся в древнерусский период тенденцию развития в рамках антропоморфных моделей.
Еще одна закономерность, характерная для динамики СМ, – движение в сторону стилистически сниженных ресурсов языка. Если в XVIII в. количество разговорно-просторечных слов составляло половину от всего массива, то в XIX в. это количество составляет 65% (96 стилистически сниженных слов).
Данная закономерность обусловлена как общей тенденцией «расширения границ в сторону так называемых “простонародных диалектов”, в сторону живой народной речи»9, так и функциональными свойствами СМ – давать оценочную характеристику предметам и явлениям. При этом СМ выражают в основном отрицательную оценку предметов и явлений. Словообразовательных метафор, служащих для собственно номинативных целей, в данный период образовалось всего тринадцать: волнолом, волнорез, громоотвод, крылатка, отрог, разлетайка, роговица, беспредметный, внушительный, пружинистый, змеиться, озадачить, раскрепостить.
Русский язык ХХ века В XX в. наблюдается количественный скачок СМ – появляется 299 слов.
В классе имен существительных количественные позиции продолжают сохранять имена лиц и абстрактные наименования: наименования лиц: аллилуйщик, безотрывник, беспорточник, беспредметник, буквалист, книгоед, небокоптитель, очернитель, очковтиратель, подкаблучник, спиногрыз, тугодум, шкуродер; отвлеченные имена: автоматизм, аллилуйщина, безвкусие, бесхребетность, буквализм, живоглотство, мешочничество, надругательство, нервотрепка, пережиток, показуха, пустозвонство, сердцеедство, схематизм, шкурничество, штукарство, штурмовщина.
Наименования предметов, как всегда, немногочисленны: авоська, забегаловка, лавинорез, небоскреб.
Имена прилагательные пополняют в основном три семантические группы: характер человека, свойства натуры, интеллектуальные способности: барственный, безголосый, безликий, бесхребетный, боевитый, въедливый, лизоблюдский, прихлебательский, слабоголовый, шкурнический, языкастый; социальная характеристика: беспорточный, босяцкий, высокопоставленный; характеристика отвлеченного предмета: автоматичный, бесперебойный, беспочвенный, броский, драконовский, перерожденческий, потусторонний, почвеннический, схематичный, умопомрачительный, упаднический, штукарский.
Глагольные СМ расширяют состав уже сформировавшихся групп: глаголы поведения, проявления свойств характера: базарить, барствовать, бронзоветь, выкаблучиваться, вынюхивать, ишачить, мелочиться, набычиться, обайбачиться, раззвонить; состояния, изменения состояния: овеществиться, остекленеть, поершиться; отношения: бичевать, вуалировать, футболить; психического воздействия: взвинтить, взгреть, песочить, раздраконить; физического воздействия: гробить, всадить, отметелить, раскочегарить, угробить; движения, перемещения: вырваться, промаячить, прошвырнуться, усвистать; а кроме того, пополняют новые ЛСГ – глаголы восприятия: проморгать, прошляпить и глаголы деятельности: засобачить, молнировать, расконсервировать, химичить, штопорить.
Среди СМ, отразивших советскую действительность (общественно-политические изменения, научный прогресс и т.п.), следует отметить слова автоматизм, химичить, штурмовщина, подкаблучник, аллилуйщик. Рассмотрим примеры. Первая половина ХХ в. характеризовалась не только появлением всевозможных автоматических устройств, но и автоматизацией производственных процессов, поэтому производные автоматизм ‘механичность, бессознательность, непроизвольность действий, движений’ и автоматичный ‘характеризующийся автоматизмом’ продолжили ассоциативный ряд, начатый словами машинальный, механичный: «Утрачен был не только автоматизм суждений, но и автоматизм наблюдений» (В. Шаламов); «В эту минуту мы видим ее, – говорит дежурный врач, – она ходит бесшумно, движения ее автоматичны, руки висят вдоль несколько наклоненного туловища»
(И. Мечников).
Возникшее в 30-е гг. существительное штурмовщина ‘поспешная работа с целью наверстать упущенное (как следствие плохой организации дела)’ с ярко выраженной идеологической оценкой, отражало изнаночную сторону одного из главных социалистических методов работы – ударничество, это как бы извращенная форма ударничества: «И потом, самое главное, поймут ли нас люди, поверят ли в необходимость штурмовщины?» (М. Григорьев).
В 70-е гг. появился глагол химичить ‘изобретать, придумывать’ и ‘хитрить, мошенничать, плутовать’10: «Контора действительно была законная, бюро путешествий, которых расплодилось, что абрикосов в урожайный год, и все химичили
с визами» (Г. Маркосян-Каспер). Возникновению этих смыслов способствовало прежде всего все возраставшая популярность химии как науки и как отрасли промышленности. Значение ‘мошенничать’ поддерживается ассоциативным фоном, в частности, одним из жаргонных значений слова химия ‘разновидность наказания за совершенное уголовное преступление в виде отбывания срока принудительных работ на стройках или вредных производствах’11.
Существительное подкаблучник ‘тот, кто находится в подчинении у жены’ также являлось приметой общественных изменений: все более возраставшей значимости женщины в жизни общества, окончательное утверждение ее равноправия с мужчинами, которые «сдали» многие общественные, профессиональные и семейные позиции (женщина осваивает чисто мужские профессии, нередко становится основным кормильцем семьи):
«Нередко ощущая такое противодействие, он поспешно ретировался, ибо по сути-то своей был подкаблучником» (А. Алексин). Безусловно, подобный тип мужчин существовал и прежде, но только с установлением гендерного равноправия он мог получить словесное выражение.
Значительно расширяется состав производящих основ, относящихся к различным семантическим сферам, основные из которых – на протяжении всей истории словообразовательной метафоры – «животные» (ишак, пес, собака, байбак, дракон, морда) и «артефакты» (предмет, каблук, гроб, штопор), но ведущей по-прежнему остается семантическая сфера «человек»: наименования лиц, соматизмы; действия, производимые человеком, продукты интеллектуального труда и т.п. (барин, скулы, спина, голос, текст, схема, футбол, химия, бросать, швырнуть, греть, босой).
Основной массив словообразовательных метафор, возникших в XX в., выполняют характеризующую функцию – оценочные коннотации превалируют над денотативным содержанием. Однако если в XVIII–XIX вв. оценка отражала общественное осуждение именуемого объекта, то в ХХ в., особенно в первой его половине, многие
СМ имеют оценку не столько общественную, сколько политическую – об этом говорят прежде всего особенности словоупотребления: «Злопыхатели и очернители, советская литература
как-нибудь и без них обойдется» (В. Некрасов); «...То это во всяком случае один из немногих пережитков демократии, которые еще остаются в Соединенных Штатах» (Л. Троцкий); «Вот это и есть враждебное, перерожденческое дело» (Г. Козинцев);
«...Именно среди них тогда встречались упадничество, моральная распущенность» (А. Володин); «Но и там он упрямо требовал, чтобы ему доказали, какую прибыль получит государство от такой штурмовщины» (Д. Гранин).
Наметившаяся в XVIII в. и продолжившаяся в веке XIX тенденция к движению СМ в сторону стилистически сниженных пластов лексики
наиболее полно проявила себя в двадцатом столетии, особенно во второй его половине: из всего массива производных с метафорической мотивацией 80% относятся к разговорнопросторечной лексике: вполноги, вполуха,
подкаблучник, выкаблучиваться, гробиться, занюханный, нервотрепка, отметелить, показуха,
прошвырнуться, химичить и др. Эта тенденция продолжается: словообразовательные метафоры
все чаще выходят за рамки литературного употребления, широко распространяясь в жаргонах: бортануть ‘с силой ударить, толкнуть,
оттолкнуть’, вломить ‘избить кого-либо’, вольтанутый ‘душевнобольной’, керосинить ‘пить спиртное’, мозгодуй ‘лектор, агитатор’, матюгальник ‘мегафон’, отмазать ‘оправдать кого-либо’, оттянуться ‘предаться наслаждению, активно, раскрепощено действуя’, отслюнявить ‘дать кому-либо какую-либо сумму’ и др. – всего 57 слов12. Некоторые слова фиксируются уже не только в специальных, но и в обычных толковых словарях, например, бортануть, вломить, отмазать, прикид13, что говорит об их широкой употребительности.
Безусловно, тенденция к снижению отражает общие речевые закономерности, наметившиеся еще в первой половине ХХ в., когда «в связи с процессом демократизации литературного языка лексика и фразеология внелитературная: просторечная, диалектная, профессиональная, жаргонная – в х о д и т в с о с т а в н о р м а т и в н о й л е к с и к и и ф р а з е о л о г и и »14. В последние десятилетия тенденция к «демократизации» продолжает усиливаться, что приводит к размыванию границ между стилистическими пластами литературного языка, а также литературного языка и жаргонов.
Анализ словообразовательной метафоры в исторической динамике выявил основные тенденции ее развития – стремление к антропоцентризму (это выразилось в том, что, во-первых, большинство СМ реализуются в метафорических моделях смыслового поля «человек», а во-вторых, в качестве производящих основ выступали в основном слова, так или иначе связанные с человеком); движение в сторону стилистически сниженных ресурсов языка; закрепление за СМ функции характеризации (чаще всего негативно оценочной) предметов и явлений (номинативная функция свойственна незначительному числу СМ), что служит обогащению экспрессивно-оценочной системы языка.
Таким образом, изучение СМ в диахронии подтверждает наше предположение о том, словообразовательная метафора развивалась в истории языка как особая, достаточно автономная подсистема лексико-словообразовательной системы языка.
Список литературы
1 См.: Лопатин В.В. Метафорическая мотивация в русском словообразовании // Актуальные проблемы русского словообразования. Ташкент, 1975. С. 53–57; Козинец С.Б. Словообразовательная метафора: пересечение лексической и словообразовательной систем // Филологические науки. 2007. № 2. С. 61–70.
2 См.: Балашова Л.В. Метафора в диахронии. Саратов, 1998. 216 с.
3 Там же. С. 195.
4 Там же.
5 Биржакова Е.Э., Войнова Л.А., Кутина Л.Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка 18 в. Языковые константы и заимствования. Л., 1972. С. 31.
6 Там же. С. 37.
7 Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIXI веков. М., 1982. С. 102.
8 Виноградов В.В. История слов. М., 1999. С. 838.
9 Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIXI веков. М., 1982. С. 228–229.
10 Новые слова и значения: Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 70-х годов / Под ред. Н.З. Котеловой. М., 1984. С. 762.
11 Химик В.В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004. С. 674.
12 Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2001.
13 Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С.А. Кузнецова. СПб., 2006.
14 Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М., 1992. С. 281.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.sgu.ru/
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
