157142 (767188), страница 2
Текст из файла (страница 2)
получивший право самостоятельно трудиться, не стал главой семьи. И такие возражения могут возникнуть в отношении почти что каждого проекта эмансипации. Но я обращаю ваше внимание на приведённое выше определение — проект эмансипации всегда имеет одну цель, то есть он нацелен на устранение препятствий в одной, чётко ограниченной области. И в каждом из описанных выше случаев такая цель была достигнута, власть в этой области перешла от одного к другому — католики, получив избирательное право, стали определять, кто должен заседать в парламенте, а избираясь в него, сами стали отправлять властные функции. Также и ребёнок, начав самостоятельно трудиться, получает право самостоятельно распоряжаться своим трудом и своими деньгами — право, которое раньше было предоставлено его родителям. И женщина, получившая право на аборт, может впредь не только сама определять, когда и сколько она должна рожать детей, но и навязать своё мнение в этой области своей семье, обществу и государству, которые раньше решали этот вопрос за неё. Та же история и с гомосексуалистами: право свободно собираться в общественных местах — это право определить, в каких местах отныне будут собираться все остальные (ведь в общественных местах собираются все).
Кто-нибудь, быть может, возразит, что цель субъекта эмансипации — не власть над другим, а равенство с ним, и что именно достижение равенства объявляет своей целью любой проект эмансипации. Второе утверждение будет, несомненно, верным, но здесь следует рассмотреть, как именно дискурс об эмансипации определяет равенство. Американский политолог и эксперт по проблемам равенства полов Джони Ловендуски в статье «Равенство полов и правила игры» критикует традиционно принятую в современной политологии и политической социологии концепцию равенства, основанную на теории общественного договора [2]. Равенство, по её мнению — это равенство возможностей, на практике оно должно выражаться в выравнивании
стартовых позиций для всех участников конкуренции. «Не все люди начинают с одной и той же отправной точки» [3], — пишет Ловендуски, то есть возможности женщин и мужчин не равны. А значит, для обеспечения равенства необходимо применять к ним разные критерии. Законодательство и программы социального обеспечения должны оказывать женщинам большую в сравнении с мужчинами поддержку, причём в любой сфере их деятельности. «Политика должна включать предпочтительный подход для своих целевых групп» [4]. Но предпочтительный подход — это больше прав, а больше прав — это больше власти. Целевой группой в данном случае являются, конечно, женщины, которые для обеспечения «равенства» с мужчинами должны властвовать над ними.
Вот ещё один пример такого «равенства», на этот раз уже реализованного на практике. В Западной Европе и Северной Америке распространено мнение, что большинство негров, латиноамериканцев и азиатов (в отличии от белого населения) — преступники. Полиция относится к ним соответствующим образом, и это можно — вполне справедливо — расценивать как расизм. Поэтому в США и Великобритании представители национальных и расовых меньшинств могут требовать, чтобы их допрашивали, вели следствие по их делу или выезжали к ним по вызову с их стороны полицейские одного с ними происхождения. Это, несомненно, — точно такой же расизм, но он узаконен и считается большим достижением в обеспечении расового и национального равенства. Излишне говорить, что белые не имеют права требовать от полиции таких же привилегий. Это — власть цветного населения над белым.
Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно в своей совместной работе «Диалектика Просвещения» говорят о таком же эффекте в области развития научного знания. Просвещение, согласно их определению, «преследовало цель избавить людей от страха и сделать их господами. Программой Просвещения стало расколдовывание мира» [5]. В этом
определении легко просматриваются субъект, ограничители его свободы, цель и стратегии её достижения. Поэтому проект Просвещения, как его понимают авторы, можно рассматривать как проект эмансипации. В данном случае подлинная сущность цели определена откровенно ясно — сделать людей господами. Нигде Хоркхаймер и Адорно не говорят об освобождении от незнания, только об избавлении от него. И обретённое знание никогда не выступает целью, всегда — только средством. «Знание, являющееся силой, не знает никаких преград ни в порабощении творений, ни в услужливости по отношению к хозяевам мира. Оно имеет своей целью не понятия и образы, не радость познания, но метод использования труда других, капитал. Единственное, чему хотят научиться люди у природы, так это тому, как её использовать для того, чтобы полностью поработить и её, и человека» [6]. Средство обретения господства — знание, наука. И авторы дают нам краткую, но исчерпывающую характеристику этой новой науки: «Власть и познание — синонимы» [7].
Общую для всех проектов эмансипации цель можно, таким образом, определить как обретение субъектом эмансипации власти.
Это подтверждает и названная выше общая для всех проектов стратегия достижения этих целей — насилие по отношению к источнику несвободы. Каждый раз проект эмансипации реализуется посредством навязывания другому своей воли. В мягкой форме, как в случае пикетирования парламента, или в жёсткой, такой как погром клубов, используя закон, как в случае с детской эмансипацией, или демонстративно нарушая его, как это делали ирландские католики, субъект эмансипации каждый раз прибегает к насилию и только с помощью насилия достигает поставленную цель. Эмансипация возможна только там, где возможно проявление власти или дискурс о ней. Эмансипация — это всегда претензия на власть.
Существует ли критерий эмансипированности? Если понимать эмансипацию в традициях обыденного сознания,
как освобождение от зависимости, и не вдаваться в дальнейшие подробности, придётся признать, что такого критерия не существует, ведь абсолютная свобода невозможна, а значит, освобождение не может быть завершено. Но если мы признаем, что эмансипация — это претензия на власть и осуществима она только в рамках отдельных проектов, обозначить критерий эмансипированности будет несложно. Проект можно считать реализованным, когда субъект эмансипации обретает власть над ограничителем своей свободы.
Эмансипация — процесс целостный, но внутренне противоречивый. Противоречия эти неизбежны, поскольку изначально обусловлены самой природой эмансипации. Я уже говорил, что ни в одном источнике не идёт речь об эмансипации отдельного человека, личности. Причина в том, что эмансипация личности просто невозможна. И хотя результатом освобождения должно стать обогащение и развитие освобождённого, результатом эмансипации всегда будет подавление личностной свободы и разрушение личности.
Мы выяснили, что субъект эмансипации — это коллективное тело, выражающее абстрактное единство некоторого качества, сущностного признака человеческой личности, в реальности существующего лишь разделённым на многочисленные, но одинаковые признаки различных людей. Поскольку вне человека эти признаки не существуют, человек неминуемо вынужден принять участие в эмансипации. Но сам человек эмансипируется лишь частично, настолько, насколько эмансипируется один его признак. Значит ли это, что все прочие признаки исключены из этого процесса? Нет, они тоже задействованы в нём. Если они не эмансипируются, значит, они не обретают свободу. Но вовлеченность в процесс освобождения подразумевает изменение уровня свободы. Следовательно, их свобода уменьшается, они теряют её. Каким же образом?
Каждый человек обладает многими качествами. Каждое из этих качеств в единстве с аналогичными качествами других людей образует вышеупомянутое абстрактное коллективное тело. Стремление к самореализации заставляет каждое такое качество бороться за свою свободу, ведь
возможность реализовать себя всегда чем-нибудь ограничена. Следовательно, любое абстрактное коллективное тело стремится выступить субъектом эмансипации. Однако взаимное противостояние двух субъектов может закончиться эмансипацией лишь одного из них. Второй в результате будет подчинён первому, ведь свобода одного неизбежно ограничена свободой другого, и обретение ещё большей свободы только усиливает это ограничение. Такой результат неизбежен не только в отношениях между субъектами, образующими бинарную оппозицию, как, например, мужчина-женщина, буржуазия-пролетариат, белый-негр, католик-протестант, то есть субъектами, выражающими качества, по определению присущие разным людям. Отношения между абстрактными коллективными телами, имеющими конкретное основание в одном и том же человеке, строятся по той же схеме. В результате эмансипации одно из присущих человеку качеств подавляет все остальные.
На первый взгляд, такое утверждение кажется абсурдным. Но различные качества одного человека противостоят друг другу так же, как и качества разных людей, в одном человеке несовместимые. Человек всегда вынужден выбирать, какое из его качеств является для него приоритетным. Он выбирает одну из своих возможных идентичностей, отвергая при этом все остальные. Претензии различных идентичностей противоречат друг другу. Результатом выбора одной из них могло бы стать сбалансированное соотношение всех присущих человеку качеств, но эмансипация отвергает возможность такого баланса, так как её результатом должно стать не равенство, а власть.
На практике это выглядит следующим образом. Один и тот же человек является одновременно женщиной и католичкой. В какой-то момент она решает эмансипироваться одновременно в каждом из этих качеств. Эмансипация — это претензия на власть, следовательно, на навязывание воли субъекта эмансипации всем прочим субъектам. Навязывание собственной воли подразумевает утверждение собственных ценностей. В данном случае — женских и католических ценностей. Очевидно, что эти ценности противоречат друг другу. Отношение феминисток и католической церкви к абортам, браку, детям, к равенству полов и распределению
ролей между ними, к природе женщины противоположны и несводимы к какому либо компромиссу. Баланс между мнениями в этом случае не возможен (иначе не будет установлена власть и это будет не эмансипация), поэтому необходим выбор. Результатом такого выбора должно стать абсолютное предпочтение одной системы ценностей и резкое неприятие другой. Таким образом, она может эмансипироваться как женщина, порвав при этом с католицизмом, или как католичка, подавив в себе женщину.
В такой ситуации оказывается любой, кто вступает на путь эмансипации. Каждый раз, выбирая, в каком из присущих ему качеств эмансипироваться, человек, в сущности, выбирает, какие свои качества он должен подавить и принести в жертву эмансипации.
И эмансипация сексуальных меньшинств — не исключение. Лесбиянка не эмансипируется как женщина, гомосексуалист не эмансипируется как мужчина. Напротив, каждый из них настаивает на своих отличиях от гетеросексуалов одного с ними биологического пола. Своим поведением они всячески пытаются дать понять, что они — нечто совсем иное, что они обладают особой сексуальностью, не похожей на сексуальность натуралов. Недаром исследования по этим проблемам называются гендерными исследованиями. Термин «гендер» разработан специально для обозначения сексуальной идентичности, не предзаданной изначально физиологией, а самостоятельно обретённой. Излишне говорить, что в процессе эмансипации по признаку гендерной идентичности биологически-половая идентичность подчиняется гендерной и подавляется. Лесбиянка — не женщина. Гомосексуалист — не мужчина.
Примеры можно найти не только в области эмансипации сексуальности. Нация и религия часто могут вступать в непримиримый конфликт. Во время восстаний индейцев в США в XIX веке индейцы, обращённые в христианство, либо отказывались от новой веры, чтобы воевать против белых, либо переходили на их сторону, обратив оружие против своих соплеменников. В балканских конфликтах 90-х годов ХХ века сербы-мусульмане
оказались между молотом и наковальней и были вынуждены выбирать между национальной и религиозной идентичностью.
Общеизвестна проблема художника, выбирающего, принести ли всю свою жизнь (то есть полнокровный, многогранный процесс, определяемый всеми присущими человеку характеристиками) в жертву творчеству (одному-единственному качеству) или наоборот, пожертвовать свободой творчества ради ценностей, лежащих вне искусства. Свободное творчество и ангажированность несовместимы, ангажированный художник — всегда исполнитель воли заказчика.
Подавление личности в интересах субъекта эмансипации — проблема (или норма?) любого проекта эмансипации. Каждый дискурс, разработанный каким угодно субъектом эмансипации, настаивает на исключительной важности этого субъекта в сравнении с остальными. Поэтому любые проекты освобождения человека как целостной личности эмансипаторским дискурсом отвергаются. Индивидуализм для эмансипации неприемлем. Симона де Бовуар, например, которую сложно обвинить в стремлении ограничить свободу женщин, была, всё же, сильно раскритикована современницами-феминистками за слишком индивидуалистские проекты решения женских проблем. Между тем, она всего лишь предлагала каждой женщине улучшать свою личную жизнь, взяв контроль над ней в собственные руки.
Валерий Савчук рассматривает эту сторону бунта в статье «Общество обезболенных»: «Дисциплины гораздо больше в обществе охраны животных, пацифистов, зелёных. Дисциплина же «своего», самолично выбранного мира, всегда жёстче, ибо она претендует на свободу самоосуществления. Протест воплощается в жесточайшие практики самоограничения в маргинальных основным формам жизни направлениях» [8]. Фуко, рассматривая в статье «Что такое просвещение?» феномен дендизма, говорит, что денди, протестуя против обыденности,
заявляя о своих правах на оригинальность, выражая, таким образом, свою претензию на власть, обрекает себя «дисциплине более деспотичной, чем самые жесточайшие религии» [9]. «Быть современным, — пишет Фуко, — не значит принимать себя таким, каков ты есть; это значит воспринимать себя объектом тяжкой и сложной работы, которую Бодлер, в терминах своего времени, называет «дендизмом». Такая современность «не освобождает человека в его собственном бытии»; она подчиняет его задаче сотворения себя» [10]. То есть чем дальше, чем интенсивнее и основательнее конструирует себя субъект эмансипации, чем отчетливей обозначает он дистанцию между собой (подчинённым) и властителем (ведь именно так можно трактовать в данном случае отношения «маргиналия-норма»), тем сильнее встраивает он себя в систему, тем жёстче и всеохватнее становится его зависимость от этой системы. Это легко объяснимо, ведь чем сильнее декларируемое отличие от нормы, тем большему набору требований приходится следовать. Бунтарь должен подчиниться своему бунту и подчинение будет тем сильнее, чем отчаяннее и радикальнее будет бунт.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
