79892 (763813), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Вне всякого сомнения, Чехова, не терпевшего никакой тенденциозности и видевшего во всякой отвлеченной теории "несвободу ума", должна была покоробить грубая подтасовка фактов Нордау. "Такого свистуна" он должен был "прочесть с отвращением" (П 5, 284). Но как раз "отвращение" исцелило его окончательно от страха перед вырождением. В 1896-1897 годах тема вырождения вообще сойдет на нет, по крайней мере ее медицинский аспект. В 1895 году Чехов напишет, что весь его "психопатологический репертуар уже исчерпан" (П 6, 30). В произведениях же 1894-1895 годов "вырождающиеся" герои делаются резко отрицательными, уже не вызывающими никакой симпатии у автора, и, что самое главное, у них появляются полные жизненных сил оппоненты, которые либо прямо критикуют "упаднические" взгляды, либо сами оказываются "наглядным" их опровержением. Так, когда "унылый, безвольный неудачник" Белокуров ("Дом с мезонином") начинает говорить "о болезни века - пессимизме", то получает от собеседника грубый отпор ("Дело не в пессимизме и не в оптимизме, сказал я раздраженно, - а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума" (С 9; 189). В "Бабьем царстве" Лысевичу противопоставлена молодая хозяйка фабрики, Анна Акимовна, сохраняющая свежесть и естественность чувств и смело спорящая с адвокатом, отстаивая свои жизненные идеалы.
Еще нагляднее в этом плане рассказ "В усадьбе" (1894), где опустившийся, озлобленный старик Рашевич, "называемый собственными дочерьми "жабой", почти буквально пересказывает концепцию Нордау о «спасительном вырождении», предохраняющем высшее общество от интеллигентов из народа(8, 335-338), разночинцу Мейеру, симпатичному "своей молодостью, здоровьем, прекрасными манерами, солидностью". В результате рассуждения Рашевича оказываются оскорбительно бестактными и изначально неверными - как и вся недвусмысленно изложенная концепция Нордау.
В "Ариадне" (1895) образ героини и рассуждения по поводу него Шамохина отражают полемику Чехова с "Крейцеровой сонатой" Л.Н.Толстого[11]. Но не случайно Шамохин начинает свои рассуждения со ссылки на "философа средней руки" Макса Нордау. Во-первых, интересен тот факт, что в "Вырождении" Льву Толстому посвящена целая глава, где подвергается убийственной критике его поздняя философия, по большей части на примере "Крейцеровой сонаты", причем Нордау выносит Толстому диагноз "эротического помешательства", который Шамохин насмешливо применяет в разговоре к самому себе.
Тип женщины, подобный Ариадне, мы найдем не только в "Крейцеровой сонате", но и у Нордау в "Парадоксах" и во вступлении к "Вырождению", где дается общая картина падения нравов в эпоху декаданса[12] . Таким образом, в "Ариадне" рисуется обобщенный образ женщины эпохи fin de siecle и сливаются в одну две концепции вырождения: Толстого и Нордау. Получается примерно следующее: "В городах все воспитание и образование женщины... сводится к тому, чтобы выработать из нее человека-зверя, то есть чтобы она нравилась самцу и умела побеждать самца". Это угрожает культуре серьезной опасностью: "женщина влечет за собой мужчину в своем регрессивном движении", ибо "отсутствие в любви нравственного элемента... явление атавизма... симптом вырождения, многих помешательств" (9, 117, 130).
Хотя характер Ариадны обрисован Шамохиным верно, тем не менее его концепция вырождения опровергается в рассказе и словесно (("я спросил: зачем обобщать, зачем по одной Ариадне судить обо всех женщинах?" и т.д. - 9, 130), и художественно ("Мне все еще хочется думать, что у природы, когда она творила эту девушку, был какой-то широкий, изумительный замысел" - 9, 110). Мы видим, что концепция Нордау, равно как и его мысли о Толстом, обязательно должны быть учтены для правильного понимания рассказа. Нельзя не отметить, что то самое письмо к А.С.Суворину, от 27 марта 1894 года, где Нордау назван "свистуном", - все посвящено разбору толстовской философии, и переход от критики толстовства к критике Нордау осуществлен без малейшей паузы, что указывает на некую логическую связь, существовавшую в сознании Чехова между этими именами. В конечном счете, Чехов объявляет о чуждости для него рассуждений и того и другого, потому что он "с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем", когда его "драли, и временем, когда перестали драть, была страшная" (П 5, 283).
Таким образом, в произведениях Чехова преодолевается пессимизм во взгляде на интеллигенцию в целом, но до воодушевления или любовного приятия ее остается далеко. "Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную" (П 8, 101), - писал Чехов И.И.Орлову в том же 1899 году. Поэтому завершить разговор о вырождении логично было бы разбором повести "Три года", где все мысли Чехова о данном феномене обобщены и воплощены в целом ряде образов. В повести изображено вырождение купеческой фирмы Лаптевых в лице ее младшего представителя Федора, сходящего с ума. Отдельные черты вырожденцев присутствуют в образах Алексея Лаптева, доктора Белавина, Панаурова, но до конца не выдержаны ни в ком. Образ Панаурова - развратного сибарита, проживающего чужие состояния, - генетически связан с образом Лысевича из "Бабьего царства" и предвещает в дальнейшем Гаева из "Вишневого сада", который будет последним отголоском темы вырождения в творчестве Чехова. "Именитый купеческий род" дал "в наследство" братьям Федору и Алексею испорченные нервы и кровь ( 9, 80). Они "родились от затравленной матери", а затем были "забиты и запуганы" в "амбаре", где провели все детство на положении простых мальчиков, каждый день снося издевательства и побои. С тех пор на них лежит печать вырождения: они болезненны, тщедушны, неинтересны и безвольны. Даже окончив университет, попав в ряды интеллигенции и став полноправными владельцами фирмы, они не могут совладать со своей рабской психологией. "Я робок, неуверен в себе, у меня трусливая совесть. Я никак не могу приспособиться к жизни, стать ее господином... Все это... объясняю я тем, что я раб, внук крепостного. Прежде чем мы, чумазые, выбьемся на настоящую дорогу, много нашего брата костьми ляжет!" - говорит о себе Алексей Лаптев (9, 75). Но именно презрение к своему роду ("Мы с тобой хорошо сделаем, если не будем иметь детей. О, если бы дал Бог, нами кончился этот именитый купеческий род!" (9, 80-81) и дает возможность Алексею "по каплям выдавливать из себя раба". А Федор Лаптев, гордящийся своим происхождением и довольный собой, вырождается на наших глазах. При подготовке повести для собрания сочинений Чехов сократил очень важное для нас место, связывающее психическое расстройство Федора с концепцией вырождения, какой она была у писателя в 1894 году, где описывается, как Федор "напускает на себя мистицизм, мракобесие, бурбонство и умственное убожество"(9, 337), начинает рассуждать о религии, "о влиянии болезней на психическое состояние"(9, 30), а “если у кого мозг болезненно склонен ко всякой галиматье, то уж такому не выкарабкаться, пиши пропало"(9, 337). Наконец, когда он пишет бездарную статью о "русской душе" мистико-идеалистического содержания, Алексей Лаптев называет ее "холопским бредом" и одновременно видит в Федоре явные признаки развивающегося безумия - прогрессивного паралича. Пожалуй, нигде у Чехова убеждения героя не поставлены так очевидно в зависимость от "психологических последствий века" и не оказываются так однозначно симптомами болезни. Тяжела наследственность у новой русской интеллигенции. Невежество и грубость нравов, от которых она идет, воздвигают бесконечные преграды. Здесь Чехов имеет в виду и свою семью, свое тяжелое детство и мучительный путь становления: "Что дворяне-писатели брали у природы даром, то разночинцы покупают ценой молодости, - признавался Чехов Суворину, - напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая" (П 3, 133). Нечто подобное пережитому, очевидно, самим писателем предстоит пережить в повести Алексею Лаптеву.
То есть вместо вырождения Чехов видит в настоящем прогресс, и в этом убеждении он только укрепится в последующие годы. Наиболее же четко выразил Чехов свой взгляд на проблему вырождения в том же 1899 году, в разговорах с А.Б.Тараховским:
"В 1899 году А.П. вновь посетил Таганрог Заговорили о неврастении и вырождении, - никакого вырождения нет, - сказал А.П.,- это все Макс Нордау выдумал. Неврастения же скоро исчезнет. Мы все страдаем этой болезнью. Она явилась оттого, что мы попали в непривычную обстановку. Наши отцы землю пахали и кузнецами были, а мы в 1-м классе ездим и в пятирублевых нумерах останавливаемся . Но наши дети уже будут находиться в нормальных условиях, и неврастения исчезнет. Исчезнет и пессимизм, который появился от тех же причин. Вообще в будущем ожидать можно много хорошего. Да и теперь лучше, чем было"[13].
Впервые напечатано в сб.: Чехов и Германия, М., МГУ, 1996.
Список литературы
[1] Корсаков С.С. Курс психиатрии. Спб., 1892. С. 441.
[2] Нордау Макс. Вырождение. Перевод с нем. В. Генкена. Киев-Харьков, 1894. Смотри описание признаков вырождения на с. 21-24. Далее издание цитируется в тексте с указанием страницы
[3] Драмы Нордау шли на русской сцене все последующее десятилетие ХIХ века. Еще в 1900 году актер И.И.Гедике, не получивший у Чехова разрешения поставить в свой бенефис "Чайку", поставил пьесу Нордау "Два мира".
[4] См. статьи о "Вырождении" И.И.Иванова ("Русские ведомости", 1893, № 147, 31 мая); З.А.Венгеровой ("Новости и биржевая газета", 1893, № 189, 13 июля), а также книгу Рене Думик "Литература и вырождение" (Одесса, 1894).
[5] Михайловский Н.К. О вырождении // "Русская мысль", 1893, № 4.
[6] См. письмо к П.Ф.Иорданову от 24 ноября 1896 года.
[7] Сочинения и письма Чехова цитируются по полному собранию сочинений и писем А.П. Чехова в 30 тт., с указанием тома (П – том писем) и страницы.
[8] См. Иванов И.И. Записки читателя // Артист.1894. № 3. С. 155.
[9] Нордау Макс. В поисках за истиной (парадоксы). Спб. 1892. С.43.
[10] Нордау Макс. Вырождение. С.48.
[11] О полемике Чехова с Л. Толстым см.: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова М., 1989; он же. Повесть Чехова "Дуэль". К проблеме образа автора // Изв. АН СССР. 1967. т. XXVI. Вып. 6; Линков В.Я. К проблеме идейного обобщения в прозе А.П.Чехова // Филологические науки. 1969. № 6; Гурвич И. Проза Чехова. М., 1970. С. 72-74.
[12] Нордау Макс. В поисках за истиной. С. 30-33.
[13] Тараховский А.Б.Шиллер из Таганрога. Из воспоминаний о А.П.Чехове (Разговоры и письма) // Приазовский край". 1904. № 182, 11 июля. С.3.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru