79826 (763771), страница 2
Текст из файла (страница 2)
В «Дядюшкином сне» Софья Петровна Карпухина повторяет слух относительно того, что князя подпоили, чтобы заставить его сделать предложение Зине, не кому-то еще, а самой Москалевой, причем публично: «– Не беспокойтесь обо мне, Марья Александровна, я все знаю, все, все узнала! Ваша же Настасья прибежала ко мне и все рассказала…» (2, 374).
Совсем другая ситуация возникает, когда, как отмечено А.В.Архиповой, «в характеристике Марьи Александровны» («кажется, сплетни должны исчезнуть в ее присутствии» – 2, 515) «пародируются отдельные мотивы “Выбранных место из переписки с друзьями” Гоголя. Ср.: «Знаете ли, что мне признавались наиразвратнейшие из нашей молодежи, что перед вами ничто дурное не приходило им в голову, что они не отваживаются сказать в вашем присутствии не только двусмысленного слова, которым потчевают других избранниц, но даже просто никакого слова, чувствуя, что все будет перед вами как-то грубо и отзовется чем-то ухарским и неприличным» (см.: Женщина в свете. Гоголь, т. УIII, стр. 226)» (2, 515). Здесь Достоевский действительно пародирует Гоголя, превращая в фарс то, что у Гоголя сказано серьезно. [xxi]
Как пародия воспринимаются и выше приведенные «христианские» декларации Москалевой на фоне аналогичных многочисленных ремарок Гоголя в «Выбранных местах…»: «Для того, кто не христианин, все стало теперь трудно; для того же, кто внес Христа во все дела и во все действия своей жизни, – все легко. Христианское смирение вас не допустит… На дворян он может иметь только влияние нравственное. «Вот какого рода объятье всему человечеству дает человек нынешнего века, и часто именно тот самый, который думает о себе, что он истинный человеколюбец и совершенный христианин! Христианин! Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать Его к себе в домы, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!»»[xxii]
Вообще сам тон Москалевой неоднократно получает в повести характеристики, весьма напоминающие собственный позднейший отзыв Достоевского о тоне позднего Гоголя как о лицемерном пафосе: «Что ж это за сила, которая заставляет даже честного и серьезного человека так врать и паясничать, да еще в своем завещании» (16, 330), «Заволакиваться в облака величия (тон Гоголя, например, в “Переписке с друзьями”) – есть неискренность, а неискренность даже самый неопытный читатель узнает чутьем. Это первое, что выдает» (30 1, 227). Ср. слова Зины: «– К чему так кривляться, маменька, когда все дело в двух словах? – Нельзя без декламаций да вывертов! – Вы никак не можете воздержаться от выставки благородных чувств, даже в гадком деле. Сказали бы лучше прямо и просто: "Зина, это подлость, но она выгодна, и потому согласись на нее!" Это по крайней мере было бы откровеннее» (2, 320, 323, 325). В какой-то момент Москалева даже спохватывается сама: «"Скверно то, что Зина подслушивала! – думала она, сидя в карете. – Я уговорила Мозглякова почти теми же словами, как и ее. Она горда и, может быть, оскорбилась..."» (2, 356). [xxiii] Эта мысль Москалевой, должно быть, выражала восприятие Достоевским позднего Гоголя, который вдруг стал внушать богоугодные мысли тоном Кочкарева, Чичикова и Ивана Ивановича Перерепенка. [xxiv]
Пародиен по отношению к творчеству и даже к личности Гоголя образ не только Москалевой, но и князя: «Объявляет мне, что едет в Светозерскую пустынь, к иеромонаху Мисаилу, которого чтит и уважает – Я именно хотел вам сказать, mesdames, что я уже не в состоянии более жениться, и, проведяочарова-тельный вечер у нашей прелестной хозяйки, я завтра же отправляюсь к иеромонаху Мисаилу в пустынь, а потом уже прямо за границу, чтобы удобнее следить за евро-пейским про-све-щением» (2, 306, 378).
В Дядюшкином сне», однако, элементы стилизации и «гротескизации» решительно превалируют над элементами пародии. Так воспринимал повесть и сам Достоевский, назвав ее впоследствии «вещичкой голубиного незлобия» (29 1, 303). Задачи создания более серьезной сатиры на русскую жизнь и, соответственно, более серьезной ревизии русской литературы он решал уже во втором своем произведении, которое было опубликовано после ссылки, – «Село Степанчиково и его обитатели».
Список литературы
[i] Туниманов В.А. Творчество Достоевского. 1854-1862. Л., 1980. С.23-24.
[ii] Одиноков В.Г. «Сибирская» повесть Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон» (Поэтика жанра) // Развитие повествовательных жанров в литературе Сибири. Новосибирск, 1980. С. 20:
[iii] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. 5. С. 57.
[iv] Там же. С. 19.
[v] Там же. С. 19, 54, 55.
[vi] Там же. С.38, 47. Как и в «Женитьбе», в «Дядюшкином сне» немало эпизодов с комическим «подслушиванием», наподобие того, как, когда Жевакин, которому Кочкарев обещал замолвить за него словечко перед Агафьей Тихоновной, слышит, как тот называет его «набитым дураком» (5, 47). Однако это отчасти идет и просто от первоначальной комедийной основы повести.
[vii] Там же. С.15, 18, 53.
[viii] См. об этом: Кибальник С.А. 1/ Художественная философия Пушкина. СПб., 1998. С. 75-78. 2/ Почему Гоголь «открыл тайну» пушкинского стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один…»? // Восьмые Гоголевские чтения. Н.В.Гоголь и его литературное окружение. М., 2009. С.120-135.
[ix] См., например, соответствующий комментарий академического издания ПСС Достоевского: «Сквозь сюжетную ткань “Дядюшкиного сна” местами явственно просвечивают сцены и образы “Графа Нулина” и “Ревизора”. Гротексно-сатирический образ “дядюшки” своеобразно варьирует черты характера Нулина (см. об этом: М.С Альтман. Этюды по Достоевскому. Двойники «дядюшки», стр. 494, 495), а в еще большей мере – Хлестакова. Пустословие и легкомыслие этого гоголевского героя обращаются в старческую болтливость и слабоумие князя. Но Хлестаков – образ комедийный, в старом же князе комическое соединяется с жалким», «Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской но-ге. – Эти слова князя, как и его предшествующая реплика о водевиле, - реминисценция из “Ревизора” Гоголя (ср. слова Хлестакова “Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге” - действие III, явление 6)» (2, 512, 517).
[x] Иногда, впрочем, эти черты относятся не к князю и имеют скорее характер стилизации. Так, фразу повествователя в самом начале повести: «Хотел было написать о Марье Александровне Москалевой в форме игривого письма к приятелю, по примеру писем, печатавшихся когда-то в старое, золотое, но, слава богу, невозвратное время в “Северной пчеле” и прочих повременных изданиях» А.В.Архипова полагает «выпадом против “Деревенских писем (К петербургскому приятелю)” Л.В.Бранта» и против «враждебной ему газеты» (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 582). Между тем Ю.Н.Тынянов по поводу этих строк замечал: «Адрес дан ложный: хотя в “Северной пчеле” и бывали “письма к приятелю”, но они писались не гоголевским стилем. Эпитет “игривый” по отношению к стилю Гоголя употреблен здесь, как и в пародии на “Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича” (в «Бедных людях» - С.К.; Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 210-212). Не исключено, что Достоевский имел в виду в том числе и «Деревенские письма» Бранта, автора резко отрицательной рецензии на «Петербургский сборник», в котором были помещены «Бедные люди». Впрочем, как признает сама А.В.Архипова, в таком случае это «элемент несколько запоздалой полемики Достоевского против враждебной ему газеты». Однако письма Бранта, хоть и адресованы «петербургскому приятелю», начисто лишены какой-либо «игривости». Так что, возможно, адрес действительно дан ложный (хотя выпада против «Северной пчелы» это не дезавуирует), и повествователь имел вначале непочтительное намерение написать о Москалевой в духе более чем «игривого» письма Хлестакова в Петербург к «душе Тряпичкину», в котором он раздает Городничему и прочим чиновникам самые «лестные» характеристики. Слова «что-нибудь вроде похвального слова этой великолепной даме» (2, 299) приобретают в этом контексте саркастический характер.
[xi] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М.. 1951. Т.4. С. 20.
[xii] Там же. С. 82.
[xiii] «Основной сюжетный мотив повести, – отметила А.В.Архипова, – появление неожиданного столичного гостя в провинциальном городе, вызванный этим переполох и борьба “партий” – перекликается с фабулой “Ревизора” и “Мертвых душ”» (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Т. 2. С.581).
[xiv] Кирпотин В.Я. Ф.М.Достоевский. Творческий путь (1821 – 1859). М., 1980. С.511; Одиноков В.Г. «Сибирская» повесть Ф.М.Достоевского «Дядюшкин сон». С.20-25.
[xv] М.К.Кшондзер полагает эту линию грибоедовской: «образ Зины принято сравнивать с Софьей, не побоявшейся общественного мнения в своей любви к Молчалину. Действительно, линия “Зина – учитель Вася” в сюжетном плане близка к грибоедовской…» (Кшондзер М. Русская литература – открытое единство. Сб. научных статей. М., 2007. С.18). Однако помимо того, что образ Зины как бы скрещен с образом Чацкого, о чем пишет сама исследовательница (с.18-19), необходимо отметить, что у учителя Васи нет ничего общего с Молчалиным, и поэтому уместнее говорить об этом сюжетном плане как об общем романно-драматургическом плане «роман дочери-дворянки с учителем».
[xvi] Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь. С.211.
[xvii] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М., 1951. Т. 6. С. 158-159.
[xviii] То, что прежде всего именно через изображение отношений между дамами города Мордасова в повести изображена провинциальная жизнь, хорошо ощущали современники Достоевского. Так, А.Н.Плещеев писал Достоевскому в письме от 10 февраля 1859 г.: «Провинция – в лице дам – очеркнута тоже хорошо» (см.: Достоевский: Материалы и исследования. Т. XY. С.442).
[xix] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 6. С.187. Однако вряд ли обоснованно утверждение о том что «заключительные строки повести (отъезд Мозглякова из губернского города, краткая пейзажная зарисовка, образ резвой тройки) пародийно перекликаются со знаменитой концовкой I тома “Мертвых душ”» (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 582). Точно так же вряд ли есть основания говорить о том, что «с развязкой “Ревизора” совпадает и конец повести – крушение честолюбивых планов Марии Александровны Москалевой» (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Т. 2. С.581).
[xx] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т.6. С.173.
[xxi] Сам Тынянов полагал, что «суть пародии в механизации определенного приема; эта механизация ощутима, конечно, только в том случае, если известен прием, который механизируется» (Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь. С. 210). Если так, то и такая «механизация» присутствует в данном фрагменте «Дядюшкина сна». Однако очевидно, что лучше говорить здесь не о «механизации», а об изменении функционального смысла текста.
[xxii] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 349, 355, 411-412.
[xxiii] В какой-то степени это признавал сам Гоголь, писавший в письме к А.О.Россету по поводу «Выбранных мест…»: «доныне горю от стыда, вспоминая, как заносчиво выразился во многих местах, почти a la Хлестаков. См.: Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т.13. С.279.
[xxiv] Пародийность Москалевой по отношению к позднему Гоголю и, соответственно, некоторая близость этой героини к образу Опискина проявляется также в следующей ее ремарке: «Каллист Станиславич сказал мне, что в Испании, - и это я еще прежде слышала, даже читала, – что в Испании есть какой-то необыкновенный остров, кажется Малага, – одним словом, похоже на какое-то вино, – где не только грудные, но даже настоящие чахоточные совсем выздоравливали от одного климата» (2, 327). «Малага» уже как действительно вино также появляется в «Селе Степанчикове…», в котором Опискин в ответ на предложение «подкрепиться… рюмочку маленькую чего-нибудь, чтоб согреться» отвечает: «Малаги бы я выпил теперь» – на что Бахчеев говорит: «И вина-то такого спросил, что никто не пьет» (3, 145). Деталь эта полностью совпадает с эпизодом встречи самого Гоголя с молодыми петербургскими писателями на квартире А.А.Комарова (см.: Маргулиес Ю.Э. Встреча Достоевскооо и Гоголя // Воздушные пути. Нью-Йорк, 1963. 3. С.272-294), и была каким-то образом известна Достоевскому (Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л., 1988. Т. 3. С. 516).
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru