13921-1 (745705), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Что касается содержания перечня, предлагаемого ГК РФ, то с первого взгляда он представляет собой еще один вариант старой доброй теории множественности правовых объектов. Во всяком случае, само по себе наличие некоторого перечня позволяет признать тот факт, что законодатель не воспринял поведенческую теорию. Вообще, действия или поведение лиц не упоминается даже в сформулированном как исчерпывающий перечне ст.128 ГК и в этом наш кодекс решительно отступает от теории множественности объектов. Не примыкает он, впрочем, и к вещной теории, коль скоро в список включены как самостоятельные разновидности объектов работы и услуги. Также нет никаких оснований предполагать, что законодатель допускает наличие у одного права нескольких объектов, ведь даже при выполнении работ, где большое значение имеют и действия должника, и их результат, объект права только один – сама работа, хотя этот объект и рассматривается зачастую как имеющий сложное внутреннее строение и состоящий из двух (действия и их результат) [26] либо даже трех (идеальная модель, собственно деятельность и ее овеществленный результат) [27] элементов. Для объяснения позиции законодателя, однако, наиболее удобной представляется именно теория нескольких уровней объектов, и ее терминологией мы будем пользоваться далее. Итак, формулировка ст.128 позволяет сделать следующий вывод: там, где есть материальный объект, именно он и признается единым и единственным объектом права; если же материальный объект в правоотношении отсутствует полностью или хотя бы в течение большей части его существования, то на первый план выходит юридический объект – действия обязанного лица. Дабы избежать смешения таких отношений с отношениями первого рода (где наряду с материальным также присутствует юридический объект), законодатель признал их объектом не сами действия, а услуги (если материальный объект отсутствует вообще) или работы (материальный объект которых отсутствует большую часть правоотношения). При этом некоторые объекты могут быть таковыми и в абсолютных, и в относительных правоотношениях (в первую очередь это относится к вещам), другие – только в относительных (работы и услуги), а третьи – только в абсолютных (нематериальные блага, например). Важнейшим для настоящей работы является именно признание за вещами возможности выступать объектом не только абсолютных (т.е. вещных), но и относительных (т.е. обязательственных) прав.
3. Последствия признания вещей объектами обязательств.
«Овеществление» обязательственных прав может рассматриваться как следствие свойственной праву эволюции от древних, во многом сакральных институтов, устанавливавших исключительно и в то же время бескомпромиссно личную связь должника и кредитора, которая могла привести к установлению неограниченной власти последнего над первым, к воззрению на обязательство как на отношение имущественное. «Личность должника исчезает за его имуществом и если еще сохраняет значение, то почти лишь как центр, вокруг которого стягивается подлежащее ответственности имущество», - писал И.А. Покровский [28]; «современное право требования и долг являются отношением между двумя имуществами, в то же время и еще в бóльшей степени, чем между двумя лицами; ... кредитор и должник являются только юридическими представителями своих имуществ», - вторит ему Е.Годэмэ [29]. Эту идею, наряду с сохраняющейся относительностью прав, следует рассматривать как основополагающие принципы современного обязательственного права.
Ярчайшей иллюстрацией этого процесса является решение в разных правовых системах вопроса о возможности принудительного исполнения обязательств в натуре. Как известно, римское право следовало принципу omnia condemnatio pecuniaria est [30] и не допускало принудительного изъятия имущества у должника, оставляя кредитору при нарушении его обязательственного права лишь возможность требовать возмещения убытков в денежной форме [31]. Это правило было воспринято и последующими законодательствами. Так, Французский ГК 1804 года содержит ст.1142, гласящую: «Любое обязательство, направленное на совершение действий или воздержание от них (obligation de faire ou de ne pas faire), в случае невыполнения его должником влечет его ответственность по возмещению убытков». Сходный подход господствовал и в отечественной дореволюционной доктрине. При этом если в Древнем Риме принцип денежного возмещения был обусловлен, вероятнее всего, особенностями римского гражданского процесса, то в новое время он был теоретизирован. Поскольку объектом права кредитора в соответствии с теорией множественности правовых объектов считалось не имущество должника, а лишь его действие, то на его совершение только и мог претендовать управомоченный субъект. А коль скоро действие должника может быть совершено только им самим, «принуждение может разбиться о непреклонное упорство лица обязанного, так что возможным окажется лишь суррогат требовавшегося содеяния в виде возмещения убытков или в виде наказания» [32]. Примерно такова была схема рассуждений авторов, доказывавших недопустимость принудительного исполнения обязательств в натуре [33].
С другой стороны, в отдельных случаях возмещение убытков в деньгах оказывается совершенно недостаточным, а возможность исполнения в натуре существует, но парализована бездействием должника. Исходя из такого рода соображений, к началу XX века стало допускаться принудительное исполнение если не всяких обязательств, то хотя бы тех, которые заключаются в передаче определенного имущества. Исторической предтечей этому выступило германское обычное право, знавшее так называемое jus ad rem [34], т.е. обязательственное право, направленное, однако, непосредственно на вещь [35]. Исходя из этих двух – практической и исторической – предпосылок, современные правовые системы германской правовой семьи признали возможность принудительного исполнения обязательств в натуре [36]. Несколько иначе решается вопрос в современной Франции, где, дабы обойти упомянутое уже правило ст.1142 ФГК, юристы наряду с obligation de faire [37] стали выделять также obligation de donner [38], на которое указанная статья в ее буквальном толковании не распространяется. Той же цели служит и принятая ФГК консенсуальная система перехода права собственности. Все это дало К. Цвайгерту и Х. Кётцу основания утверждать, что «французское право полностью признает судебные решения о выполнении договоров в натуре» [39]. Возможность принудительного исполнения обязательства в натуре закрепляется и в Венской конвенции о договорах международной купли-продажи товаров, а также в актах legis mercatoriae [40] – Принципах международных коммерческих контрактов, разработанных Международным институтом унификации частного права (УНИДРУА), и Принципах европейского договорного права, разработанных комиссией Европейского Союза под руководством датского профессора О. Ландо [41]. Правилу денежной компенсации остаются верны только англосаксы, допускающие принудительное исполнение в натуре (specific performance) лишь в том случае, когда истец докажет неадекватность такой меры защиты, как возмещение убытков [42].
Некоторой оригинальностью отличается история рассматриваемого института в нашей стране. Известно, что положения, предусматривавшие возможность принудительного исполнения обязательств содержал уже дореволюционный проект Гражданского уложения [43], однако вступить в силу такого рода нормам было суждено лишь 1 января 1923 года – в составе ГК РСФСР 1922 года (ст.120). В советской юридической науке они обросли дополнительной идеологической нагрузкой в виде принципа реального исполнения обязательств, который зачастую преподносился как проявление основного экономического закона социализма, направленного, в отличие от законов капиталистического общества, не на получение прибыли, а на удовлетворение материальных и культурных потребностей человека [44]. В связи с этим, кстати, некоторые авторы (М.И. Брагинский, М.С. Кораблева) считают принцип реального исполнения обязательств утратившим актуальность в условиях современной рыночной экономики [45]. Предыдущий обзор показывает, однако, что его основные проявления свойственны и тем странам, которые никогда не знали планового хозяйства. Кроме того, следует отметить, что и советской юриспруденцией принцип реального исполнения никогда не рассматривался как самоцель, ибо, как отмечали, например, М.М. Агарков и В.С. Толстой, его неукоснительное проведение в жизнь могло повредить и социалистической экономике [46]. Во избежание такого рода последствий реальное исполнение надлежит рассматривать именно как право кредитора, предоставляемое наряду с другими средствами юридической защиты, использование или не использование которого зависит от самого управомоченного лица. С учетом этих обстоятельств ныне действующий ГК РФ закрепляет присуждение к исполнению обязанности в натуре как один из общих способов защиты гражданских прав (абз.7 ст.12), а также устанавливает специальные правила, предоставляющие кредитору право требовать принудительного отнятия у должника имущества, подлежащего передаче ему в силу обязательства (ст.398). Сходные нормы содержат и гражданские кодексы стран СНГ (ст.452 ГК Азербайджана, ст.414 ГК Армении, ст.369 ГК Беларуси, ст.355 ГК Казахстана, ст.429 ГК Таджикистана, ст.331 ГК Узбекистана, ст.622 проекта ГК Украины).
Что касается теоретического осмысления таких норм, то здесь можно вспомнить дискуссию, развернувшуюся при обсуждении проекта ГУ в начале XX века. Ряд видных отечественных юристов (В.И. Синайский, Г.Ф. Шершеневич) возражали против включения в текст уложения норм, предоставлявших кредитору право требовать изъятия у должника подлежащего передаче имущества. По мнению этих авторов, такое средство защиты не соответствует понятию об обязательстве как о праве на действие обязанного лица и является привнесением в обязательственное право чуждых ему качеств вещного права [47]. Обсуждается эта проблема и современными учеными. Так, М.И. Брагинский и Л.Г. Ефимова, не возражая против существования ст.398 ГК РФ, видят в ее правилах проникновение вещных элементов в обязательственные отношения [48], а В.В. Витрянский пишет, что «наделение арендатора правом требования отобрания по суду у арендодателя сданного внаем имущества, хоть и несколько ухудшает конструкцию обязательственно-правового правоотношения (выделение мое. – А.Л.), но является необходимым и служит целям оптимальной защиты прав арендатора» [49]. Меж тем еще в начале XX века И.А. Покровский возражал критикам проекта ГУ: «Требование кредитора о передаче ему in natura купленной вещи, раз она находится в руках должника, или о передаче ему сданной квартиры, раз она еще никем не занята, опирается, очевидно, не на его вещное право, которого у него нет, а на его обязательственное право, в силу которого должник обязан к такой передаче. К каким средствам прибегнет право для вынуждения исполнения – это вопрос не существа обязательства, а практической целесообразности» [50]. Обязательственно-правовая, без какой бы то ни было примеси вещных элементов, природа рассматриваемого средства правовой защиты отстаивается в наше время А.В. Власовой и А.А. Павловым, справедливо замечающими, что предусмотренное ст.398 ГК РФ требование имеет относительный характер и может быть адресовано лишь должнику в обязательстве, а не всякому третьему лицу, как это свойственно вещным притязаниям [51]. Трудно определить, явилось ли признание вещей объектами обязательственных прав следствием допущения принудительного исполнения в натуре или, наоборот, его причиной. Как бы то ни было, принятое действующим ГК РФ представление об объекте обязательства как нельзя лучше подходит для теоретического оправдания такого способа правовой защиты как именно обязательственно-правового.
Подводя итог сказанному, можно отметить, что вещи в настоящее время должны признаваться объектами не только вещных, но и обязательственных прав. И хотя правовой режим вещей в рамках обязательств несколько отличается от вещно-правового (так, в современной литературе обсуждается вопрос о возможности принудительного исполнения в натуре обязательств по передаче вещей, определенных родовыми признаками [52], в то время как объекты вещных прав всегда индивидуально определены), объектный признак не может считаться достаточным для разграничения этих двух разновидностей гражданских отношений.
Список литературы
[1] См.: Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2-х ч.). М., 1997. Ч.2, с.99; Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С.236; Синайский В.И. Русское гражданское право. М., 2002. С.294; Шершеневич Г.Ф. Курс гражданского права. Тула, 2001. С.346.
[2] См., например: Почуйкин В.В. Уступка права требования в гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права: Сборник статей. Вып.4 / Под ред. М.И. Брагинского. М., 2002. С.243; Храмов Д.Г. Юридическая природа права пользования недрами // Актуальные проблемы гражданского права: Сборник статей. Вып.4 / Под ред. М.И. Брагинского. М., 2002. С.97.
[3] См., например: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С.73.
[4] См.: Пухта Г.Ф. Курс римского гражданского права. Т.I. М., 1874. С.125-126.
[5] См.: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1996. С.66.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
