139011 (724702), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Обретенную икону Юрий Иванович Кошелев хотел сразу же отдать в храм, но у местного священника история, рассказанная им, интереса не вызвала, и дело как-то не заладилось. Совершенно случайно узнал об иконе архиепископ Новгородский Лев (Церпицкий) (одна из дочерей Кошелевых жила в Великом Новгороде и работала в реабилитационном центре неподалеку от Юрьева монастыря). Так, по просьбе владыки Льва, икона Божией Матери «Неопалимая Купина» оказалась в древней новгородской обители, где в то время как раз готовили к освящению одноименный храм. Архиепископ благословил вделать икону в большую доску, на которой были изображены дерево и два ангела, как бы державшие образ Пречистой на руках. Фотография этой иконы представлена в разделе «Путеводитель».
К сожалению, в 2001 году икону из монастыря украли — сообщается, что сделали это некие «паломники», — и следы ее теряются в Ленинградской области. Но осталась другая икона Божией Матери, имеющая непосредственное отношение к украденной, — отпечаток лика Пресвятой Девы на дереве, в том месте, где он соприкасался со стволом. Этот образ почитается верующими как нерукотворный.
Лишь небольшая часть сокровищ Юрьева монастыря оказалась после революции в музеях. Куда делись остальные «изъятые ценности» — сказать невозможно. Сегодня нам остается лишь читать старые описания тех святынь и драгоценностей, что хранились в Юрьевой обители.
Сто лет назад в путеводители по "новгородским достопримечательностям непременно включали описания гробниц Свято-Юрьева монастыря. На протяжении многих веков соборный храм обители служил усыпальницей для многих из тех, кто созидал историю России. Но некоторые гробницы с течением времени стали ценны и интересны для паломников не столько своей «историчностью», сколько тем, что люди, чьи тела покоились в них, были прославлены Церковью в лике святых. У архимандрита Макария (Миролюбова) читаем: «В 1244 году погребена (в Георгиевском соборе) великая княгиня Феодосия, дочь Мстислава Мстиславича Храброго, а мать св. князя Феодора подле гроба его, преставльшаяся 4 мая. Гробница ее у южной стены собора, вровень с правым клиросом; на ней положена новая плита из белого мрамора с надписью: "Лета 1244 мая в 4 день в Великом Новеграде почи о Господе блаженная великая княгиня Феодосия, честнейшая супружница великого князя Ярослава Всеволодовича, с ним же благоговейно поживе и богоугоди, от него породи св. благоверных князей Феодора и Александра Невского и иных седмь сынов, и на конце жития иноческий образ восприемши, в нем дано бысть ей имя Евфросиния. Положена же бысть в обители св. Георгия подле сына своего, св. благоверного князя Феодора, на сем месте в каменном гробе"». Сейчас гробницы этой в Георгиевском соборе нет. Нет и гроба св. благоверного князя Феодора, чьи мощи были перенесены из Юрьева монастыря в Софийский собор задолго до разорения обители большевиками.
Совершилось перенесение мощей благоверного князя в начале XVII века, когда монастырь подвергся надругательству со стороны захватчиков-шведов. Разыскивая в соборном храме «сокровища», они вынули из гробницы тело св. Феодора, которое за несколько веков почти совершенно не подверглось тлению, и поставили его возле входа в храм. Отсюда, по велению митрополита Исидора, мощи св. князя Феодора переместили в Софийский собор. В 1908 году архимандрит Юрьева монастыря подал ходатайство о возвращении мощей святого в обитель, указывая, что здесь было первоначальное место погребения князя и что здесь покоится его мать, пожелавшая, чтобы ее положили рядом с сыном. Причт Софийского собора, как указывает В. П. Ласковский, отвечал, что «такое захоронение носит, вероятно, случайный характер, так как князья всегда хоронились в соборе, а это неподобающее захоронение, как бы по указанию высшего Промысла Божия, было впоследствии силою обстоятельств исправлено перенесением мощей св. Феодора в собор». Так и не удалось братии Юрьева монастыря вернуть себе мощи благоверного князя. Что, быть может, и к лучшему — ведь спустя совсем немного времени он подвергся разорению и поруганию, во сто карт худшему, чем шведское разорение.
К началу XX столетия в монастыре было собрано множество святынь и редкостей. Даже краткое описание икон и ризницы обители занимает в тогдашних книгах о монастыре несколько страниц. Некоторые из этих святынь — например, древняя икона вмч. Георгия — находятся сейчас в музеях. Следы других затерялись.
Почти каждая икона Юрьева монастыря была чем-нибудь замечательна. Например, в Спасском храме над Царскими вратами находился «небольшой с чернью, круглый двусторонний образ из перламутра, с изображением на одной стороне Рождества Христова, а на другой стороне Успения Божией Матери; он пожалован архимандриту Фотию императором Александром I в 1823 году». В Георгиевском соборе был «на местном образе Божией Матери "Неопалимой Купины" в числе украшений — образок "Знамения Божией Матери", вырезанный на огромном изумруде в золотой оправе с 13-ю бриллиантами. Образок этот был поднесен графинею А. А. Орловой-Чесменскою великой княгине Александре Николаевне, в день ее бракосочетания с принцем Гессен-Кассельским, а по кончине ее высочества был возвращен графине обратно и ею возложен на икону». С графиней Анной Алексеевной был связан и другой образ — «Спас Нерукотворный», помещавшийся в Спасском соборе. Рассказывают, что в его оправе внимание привлекало замечательной красоты кольцо с бриллиантом. Его будто бы подарил графине князь Волконский, с которым она собиралась вступить в брак. Но «когда графиня явилась с этим кольцом к арх. Фотию, как к своему духовному отцу за благословением на выход в замужество за князя Волконского, он подвел ее к этому образу "Нерукотво-ренного Спаса", снял с руки ее кольцо и повесил его на венчик Спасителя, со словами: "Се Жених твой". Графиня упала в обморок, а придя в себя, дала обет девства». Рассказ этот сомнителен, однако проверить его достоверность у нас нет никакой возможности: образ пропал, сгинуло и «обручальное кольцо графини Орловой». Нам осталось довольствоваться монастырскими преданиями и легендами. И уже не откроет для нас седой иеромонах ризницу в куполе Георгиевского собора, не дрогнет наше сердце при виде свидетелей славных и горьких страниц истории обители — даров великих князей, царей и императоров; икон, перед которыми молились многие поколения иноков; шитых золотом и жемчугом облачений, в которых служили юрьевские архимандриты в XIV, XV, XVI веках. Ризницы нет, нет и сокровищ. Что ж, икона остается иконой и без богатого оклада. А слава монастыря не зависит от количества драгоценной утвари и дорогих каменьев, хранящихся в нем.
Лучших учеников направлен в Петербургскую духовную академию, которой он — по слабому здоровью — так и не окончил. Но именно в академии Петр принялся усердно изучать творения святых отцов, однозначно сделав выбор в пользу освященной веками традиции
Церкви и нисколько не потянувшись в сторону модного тогда «европейского мистицизма». В академии же он познакомился с людьми, определившими во многом весь его дальнейший путь. Главным из тогдашних духовных наставников его был архимандрит Иннокентий, ректор Петербургской семинарии (прославленный ныне в сонме святителей).
Отчислившись из академии, Петр Спасский поступил на должность преподавателя Александровского духовного училища при Петербургской семинарии, затем стал законоучителем Первого кадетского корпуса. Карьера его развивалась стремительно. 16 февраля 1817 года он был пострижен в монахи, 17 февраля — рукоположен во иеродиакона, 18 февраля — во иеромонаха.
Образец, который отец Фотий имел перед собой в лице архимандрита Иннокентия, запечатлелся в его душе на всю жизнь. Влияние свт. Иннокентия на личность будущего юрьевского архимандрита оценивается разными исследователями по-разному. Одни считают, что без его руководства в характере Фотия было бы «менее юродства», что он не стремился бы играть какую-либо политическую роль, удовлетворившись исправлением своих прямых обязанностей. Другие отмечают благодетельное воздействие «Иннокентиева воспитания» на сильную, яркую, во многом строптивую натуру молодого иеромонаха. Как бы там ни было, из его переписки со свт. Иннокентием уясняется, насколько они были близки друг другу. В 1919 году, уже будучи епископом Пензенским, Иннокентий писал своему ученику в совершенно родственном тоне: «Что наши голоса с тобой, если не писканья кишащих на земле насекомых?» Наконец, необходимо отметить, что именно свт. Иннокентий настоятельно посоветовал Анне Алексеевне
Орловой-Чесменской, находившейся в поисках духовника, обратиться к его ученику.
К моменту своего знакомства с отцом Фотием (в 1820 году) Анна Алексеевна уже имела определенный опыт церковной жизни. В раннем детстве она осталась без матери. В 1807 году скончался ее отец, знаменитый Алексей Орлов-Чесменский, один из устроителей заговора, возведшего на престол Екатерину II, и — что даже важнее для нашей истории — один из убийц Петра III. А. Г. Орлов умер неожиданно, не исповедавшись и не причастившись перед смертью. Дочь, без сомнения, знавшая, какой грех лежал на душе его, тяжело переживала обстоятельства его кончины. Сразу после похорон она отправилась на богомолье в Ростов — поклониться мощам свт. Димитрия Ростовского, покоившимся в Спасо-Яковлевском монастыре. При гробе святителя ей встретился иеромонах Амфилохий, вошедший в историю Яковлевской обители как «гробовой монах». Он-то и был первым духовником блестящей светской красавицы. Но, вероятно, душа Орловой желала более строгого духовного руководителя, чем кроткий отец Амфилохий. В иеромонахе Фотии она обрела того, кого искала.
Духовной дочерью его она стала в 1822 году. «Богомудрой девицей» называл ее архимандрит. Она же в 1823 году говорила в одном из своих писем: «А что касается до меня грешной, не знаю, как вам сказать, в восторге ли я или нет от отца моего духовного Фотия: только то скажу вам, что сердечно и душевно его люблю и почитаю». В высказывании этом слышится, помимо прочего, и осторожность. Видимо, сначала духовный отец показался ей слишком категоричным, ведь, в самом деле, требовал же он от нее обещания «до смерти Бога ради служить Фотию во всех делах Православия и благочестия, хотя бы его поносили, в заточение послали, не оставлять» (это собственные его слова). Из цитаты этой видно, что архимандрит ощущал себя «потенциальным мучеником» за веру.
Что касается беспримерной благотворительности графини Орловой, осуществлявшейся ею под руководством архимандрита Фотия, то напрасно мы будем искать здесь какого-либо принуждения со стороны духовного отца. Анна Алексеевна, взявшая на себя обет девства, имела огромное состояние и желала им распорядиться на благо Церкви. Вот как сама она объясняла в 1827 году мотивы, подвигшие ее к благотворительной деятельности: «По кончине родителя моего, наложила я на себя o6ei' пред Господом Ьогом, сделать в память и во спасение душ преставившихся родителей моих и рода моего значительное какое-либо богоугодное заведение. По долговременном и зрелом обозрении обета моего, Господь открыл мне случай исполнить оный над святою обителью — Новгородским первоклассным Юрьевым общежительным монастырем». При этом не только Юрьев.монастырь пользовался ее средствами, но также и многие другие обители и церкви. Щедро подавала она милостыню и частным лицам. «Благодеяния ее, — пишет современник, — простирались до такой степени, что графине почти не доставало ее огромных доходов, доходивших вначале до миллиона и постепенно уменьшавшихся, для ежедневного раздаяния даров и милостыни».
Анна Алексеевна пережила своего духовного отца на десять лет. Он скончался на ее руках. Но и после его смерти графиня не оставила своими милостями Юрьеву обитель. Сама она умерла также в Юрьевом монастыре, 5 октября 1848 года, и была похоронена рядом с духовным руководителем. В 1930-е годы могилы обоих вскрыли, и дальнейшая судьба останков юрьевского архимандрита и его «дщери» неизвестна. Тогда же родилась жуткая — и неправдоподобная для любого здравомыслящего человека — легенда, повествующая о том, что графиню нашли в гробу лежащей не на спине, а на животе, с растрепанными волосами, в разорванном платье. Утверждалось, что она просыпалась в гробу и что преемник Фотия архимандрит Мануил «подложил в причастие яд, от которого Анна Алексеевна умерла» {отчего же она тогда просыпалась?). Якобы архимандрит боялся, что графиня, недовольная порядками, заведенными в обители после кончины ее духовника, отберет все вклады, данные ею. Хотя сделать это было невозможно, даже если бы она и пожелала этого, поскольку все вклады Орловой с юридической точки зрения были неотторжимы от монастыря. При всей своей нелепости и кощунственное™ история «с ядом в причастии» получила широкое хождение, что объясняется, конечно, полной религиозной необразованностью тех, кто способствовал ее распространению. Время от времени эта история появляется в прессе и в наши дни, мешая читателю увидеть подлинный облик графини Анны Алексеевны, решившей, по слову П. А. Ширинского-Шихматова, «едва ли не самую трудную задачу о соединении строгой христианской жизни и подвигов келейных с обязанностями высшего звания в мире и приличиями светского обращения».
За свою почти тысячелетнюю историю Юрьев монастырь не переживал более страшных разорений, чем то, которое обрушилось на него в XX веке. Сейчас обитель восстанавливается, но следы минувшей эпохи еще заметны в монастыре, и память о ней изгладится не скоро.
В то время на его территории находились мастерские художников, СПТУ, жили несколько семей. Храмы стояли без иконостасов, а Спасский собор — и вовсе без куполов. В братских корпусах в советские годы произвели перепланировку согласно тогдашним нуждам. Эта перепланировка сделала невозможным проживание монахов в корпусах.
Впору было повторить вслед за архимандритом Фотием (Спасским): «Сколько веселили древность и высокость монастыря Юрьева, столько бедность и совершенная обветшалость по всем частям внутри и снаружи монастыря тяготила... Везде было то разбито, то непокрыто, то изгнило, то разобрано и не убрано...» Однако даже и архимандрит Фотий находился в более счастливом положении. По крайней мере, тогда все здания обители использовались по назначению. В этом отношении ситуация в Юрьевом монастыре в конце XX века была гораздо более печальной.
Но первые насельники не унывали. Священноархимандрит Юрьевой обители архиепископ Новгородский Лев (Церимцкий) был твердо убежден, что когда дело касается российских святынь, безнадежности быть не может. И эту уверенность он передал братии.
В обители была восстановлена богослужебная жизнь. В первое время службы проходили не в храме, а в трапезной. И—удивительно — уже в начале 1990-х годов в монастырь на праздники приезжало множество паломников. Число причастников доходило до 40 человек.
Теперь в Юрьевом монастыре уже нет ощущения той заброшенности, что поражала гостей в первой половине 90-х годов прошлого века. Хотя братия монастыря и малочисленна, но обитель поддерживается в образцовом порядке, богослужения идут своим чередом. В 2004 году возобновило свою деятельность Новгородское духовное училище — учебное заведение с богатыми традициями. Оно нашло свое пристанище в Свято-Юрьевом монастыре.
Ежедневно обитель посещают сотни людей. Каждый приходит сюда «по-разному». Те, кого привозят на туристических автобусах, Свято-Юрьев монастырь осматривают бегом, «заодно» с памятниками деревянного зодчества, собранными в Витославлицах, попутно слушая, что рассказывает экскурсовод об отношениях архимандрита Фотия и графини Орловой. Кто-то приезжает как паломник. Отрадно, что привозят в монастырь детей — учеников воскресных школ. В путешествии по монастырю (а для юных паломников это подлинное путешествие, которое останется в их памяти надолго) их сопровождает послушник, обстоятельно рассказывающий об истории обители. После экскурсии детей обычно ожидает чаепитие в трапезной духовного училища.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
