95793 (702787), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Разумеется, китайскими властями такие браки не признаются, ведь нелегально находящаяся на территории КНР кореянка не может зарегистрировать брак с гражданином КНР официально. Поэтому с юридической точки зрения речь идет о простом «сожительство, в лучшем случае — скрепленном какими-то традиционными свадебными обрядами и, таким образом, вполне легитимном для односельчан, но не для государственных учреждений Вдобавок, над кореянками и их мужьями постоянно висит угроза депортации или, в лучшем случае значительного (от 3 до 5 тысяч юаней) штрафа
Упоминаний о «легализации» оказавшихся в Китае и вышедших там замуж женщин автор этих строк не встречал, и, скорее всего, подобная легализация либо крайне затруднена, либо вовсе невозможна. Сказывается это и на юридическом положении детей, которых, как правило, вообще нельзя формально зарегистрировать — со всеми вытекающими из этого последствиями. Впрочем, до некоторой степени китайские власти учитывают реально сложившуюся ситуацию по сообщениям южнокорейской прессы, подлежащие насильственной депортации беженки, имеющие рожденных в Китае детей, могут по своему выбору либо взять ребенка с собой, либо оставить его в Китае (учитывая ситуацию в КНДР, большинство предпочитает оставить ребенка с отцом)
Отзывы беженок о своих новообретенных китайских семьях бывают очень разными Заметная (хотя, кажется, и меньшая) их часть оказывается вполне довольной своими новыми мужьями, говорит о них с теплотой и благодарностью и порою выражает желание оставаться с ними до конца дней своих. В прессе неоднократно описывались случаи, когда депортированные обратно в КНДР женщины вновь — и часто с немалым риском — пересекали границу и возвращались к своим мужьям. С другой стороны, многие из проданных женщин оказываются в полной зависимости от пьяниц или игроков, которые часто их избивают и попрекают каждым куском хлеба. Нередко все это кончается бегством кореянки, которая либо пытается найти какую-нибудь работу, либо же опять (добровольно или нет) оказывается сначала в руках брачных посредников, а потом — в доме следующего мужа Разумеется, жаловаться властям и невозможно, и просто опасно во-первых, кореянки в своем большинстве не владеют китайским языком, а, во-вторых, боятся депортации, которой, скорее всего подобная жалоба и закончится
Чуть более половины беженцев состоит в браке, а остальные зарабатывают на жизнь разнообразной поденной работой Наиболее типичными занятиями являются работа официанткой в столовой, подсобным рабочим в ресторане или на стройке, домашней прислугой, батраком у богатого крестьянина 18 % обследованных весной 1999 года беженцев получало за свой труд деньги, а 12,4 % — работало просто за кров и питание407 К последней группе надо добавить и те 10,7 % беженцев, которые живут в Китае у своих родственников — можно предположить, что они также активно помогают по хозяйству приютившей их семье, фактически отрабатывая таким образом свое питание и кров.
Как правило, в качестве работодателей выступают этнические корейцы, что и понятно китайским языком беженцы не владеют Поскольку северокорейцы находятся на территории КНР нелегально, зарплата у тех из них, кто работает по найму, существенно меньше, чем у местных жителей — феномен, хорошо знакомый гастарбайтерам всех времен и народов Батрак в хозяйстве богатого крестьянина, например, в лучшем случае в дополнение к крову и питанию получает 5-8 юаней — около доллара — в день (как уже говорилось, во многих же случаях ему не платят вообще ничего). В то же самое время и сами эти скромные деньги, и товары, которые на них можно купить, представляют, по северокорейским меркам, немалую ценность Мечтой большинства беженцев-мужчин является скопить денег, закупить продуктов и товаров и отправиться с ними в обратный путь, чтобы помочь оставшимся в Северной Корее родным и близким
В целом нанимать беженцев на работу небезопасно В пограничных провинциях действует система штрафов — от 1 до 5 тысяч юаней — за укрывательство беглецов или найм их на работу. Однако нельзя не отметить, что в своем большинстве беженцы с симпатией говорят об отношении к ним местного населения — как корейского, так и китайского. В интервью с беженцами часто можно прочесть о том, как, несмотря на все официальные запреты, совершенно незнакомые им местные жители снабжали их едой и одеждой, помогали добраться до нужного места, брали на работу даже тогда, когда особой необходимости в рабочих руках не было, давали на несколько дней приют в своём доме обессилевшим от голода путникам. Вот рассказы, выбранные в самом буквальном смысле слова наугад.- «Мы вчетвером подошли к одному из домов. Ворота были закрыты, но хозяин зажёг свети пригласил нас войти. Мы рассказали о нашем положении, и [хозяин] сказал, что, раз дела обстоят так, мы можем поесть и остаться на ночь». Вот другой пример — потерявшая при переправе через Туманган дочь беженка выбралась на китайский берег: «Когда рассвело, меня увидел старик, который пришёл к реке ловить рыбу. Он подошел ко мне, выслушал мой рассказ и отдал мне ту еду, которая у него была. Он дал мне 10 юаней и объяснил, как добраться до места». И ещё один пример- семья беженцев добралась до дальней деревни, где они были бы в относительной безопасности.- «Там был пустой дом, и жители деревни... снабдили нас одеждой, соевым соусом, солью, овощами». Впрочем, встречаются в рассказах беженцев и жалобы на страх местных жителей, опасающихся наказания за помощь нелегальным иммигрантам.19
Сведений о серьезной активности беженцев в рядах китайской организованной преступности пока нет, хотя логично было бы ожидать, что нелегальные иммигранты пополнят ряды местных преступных сообществ или создадут свои. Возможно, отсутствие подобных сведений объясняется самоцензурой южнокорейских и китайских средств массовой информации, а возможно — и заметным преобладанием женщин среди беженцев. В то же самое время северокорейские дети-беспризорники становятся в городах Маньчжурии всё более заметной проблемой.
Многие беженцы хотели бы перебраться в Южную Корею, о процветании которой им неплохо известно. Однако южнокорейские власти не слишком-то приветствуют беглецов, хотя Сеул по-прежнему официально считает, что все граждане «самопровозглашённой» КНДР являются, по определению, гражданами Южной Кореи. Понятно, что подобная позиция во многом вызвана желанием избежать проблем в отношениях с Китаем, который тщательно оберегает свой нейтралитет во внутрикорейском конфликте и не стремится превращаться в перевалочный пункт для пестрой толпы рвущихся на Юг беженцев. Однако у пассивности Сеула есть и иные, более серьёзные, причины: ясно, что беженцы — в своей массе малообразованные крестьяне — имеют очень мало шансов на то, что им удастся успешно ассимилироваться в южнокорейском обществе.
Некоторые шансы на успех имеют и те (немногие) беженцы, у которых в Сеуле или в странах Запада есть родственники, готовые, во-первых, помочь с переходом границы и обеспечить путешествие по китайской территории, а во-вторых, похлопотать об оформлении необходимых для въезда в Южную Корею документов. Например, осенью 1996 года большая группа северокорейцев (17 человек, в своём большинстве — члены одной семьи) тайно перешла границу и совершила полуторамесячное путешествие по территории Китая, в ходе которого они преодолели расстояние от Маньчжурии до Гонконга, тогда ещё остававшегося британским владением. Из Гонконга группа благополучно отбыла в Сеул. Путешествие это стало возможным только потому, что оно финансировалось живущими в США родственниками беглецов. Можно предположить, что те же родственники по своим каналам позаботились и о том, чтобы беглецам позволили въехать в Южную Корею.
Наконец, известно и несколько случаев, когда беженцам удавалось просто поднять шум и привлечь, таким образом, к себе благожелательное внимание южнокорейской или международной прессы. После этого властям не оставалось ничего другого, как впустить их в страну. В последние годы наиболее надёжным способом привлечь к себе внимание стал символический захват иностранных представительств в Пекине. Только в 2002 году «вторжениям» беженцев подверглись миссии и представительства США, Испании, Германии, Канады, Японии и самой Южной Кореи.
Вторжение обычно готовится беженцами при активном содействии международных правозащитных организаций, которые имеют неплохой опыт организации всяческого пиара. Стандартная схема вторжения проста: утром группа беженцев неожиданно бросается к воротам иностранного представительства и врывается не его территорию. Разумеется, никакого вреда ни персоналу посольства, ни китайской охране при этом не причиняют — в худшем случае против охраны могут быть применены «силовые приёмы». Заранее предупреждённые и загодя прибывшие на место событий корреспонденты западных СМИ снимают всё происходящее, так что через несколько часов о «чрезвычайном происшествии» в Пекине знает весь мир.
Заняв посольство или миссию, беженцы делают заявление, в котором сообщают, что их единственная цель — попасть в Южную Корею. В этой обстановке у южнокорейского посольства, которое при других обстоятельствах не стало бы и разговаривать с беглецами, не остаётся другого выхода кроме принятия их требований. Понятно, что Сеул не может не принять людей, которые формально являются его гражданами и которые столь решительным образом проявили своё стремление попасть в Южную Корею. Показательно, однако, что в большинстве случаев «захватчиков» стремятся выслать в Южную Корею как можно быстрее — видимо, чтобы не привлекать к инциденту излишнего внимания.20
Однако большинство беженцев вовсе не планирует отправляться в Южную Корею (возможно, потому, что понимает несбыточность подобных планов). Заметная их часть хотела бы осесть в Китае и со временем как-то легализоваться там, в то время как другая часть воспринимает своё пребывание в Китае как временное. Их цель — спастись от голода, продержаться до конца трудных времён, а по возможности — и подзаработать немного денег, чтобы помочь своей семье, бедствующей в Северной Корее. Несколько оправившись от голодовок и обзаведясь небольшими сбережениями, такие беженцы отправляются в обратный путь. Зачастую через некоторое время они возвращаются назад, превращаясь таким образом в своеобразный гибрид торговцев-челноков, контрабандистов и беженцев.
Отношение китайской полиции и местной администрации к беженцам меняется в зависимости от политической конъюнктуры. Несмотря на некоторое давление южнокорейской дипломатии, власти КНР отказываются официально признать за северокорейцами статус беженцев и рассматривают их как обычных нелегальных иммигрантов, которые прибыли в Китай по экономическим причинам, находятся на его территории незаконно и посему подлежат депортации. Несмотря на такую официальную позицию, в большинстве случаев китайская полиция смотрит на их присутствие сквозь пальцы, тем более, что выявление беженцев — занятие довольно хлопотное. В целом терпимо относятся местные власти и к деятельности разнообразных южнокорейских общественных (главным образом — религиозных) организаций, которые занимаются помощью беженцам.
В то же самое время, китайская сторона время от времени проводит операции по «зачистке» корейских посёлков, выявлению и высылке беженцев. В частности, такая кампания проводилась весной 2000 года и привела, по сообщениям южнокорейской печати, к депортации примерно 10 тысяч человек за период с 15 марта по 15 июня4И. По неподтверждённым слухам, эта кампания была связана с визитом Ким Чен Ира, который посещал КНР в начале мая4Ч Такие операции часто являются ответом на очередной захват иностранной миссии в Пекине. Особенно активно проводятся облавы в административных центрах и их ближайшей округе, так что беженцы предпочитают находить убежище в отдалённых деревнях, где меньше шансов стать жертвами облавы.
Северокорейские власти также время от времени пытаются наладить охрану границы, но эти попытки не приводят к заметному эффекту. Из рассказов беженцев создаётся впечатление, что сам по себе переход границы не представляет особой трудности. В 1992 году Ким Чон Ён, несмотря на её профессиональную подготовку и немалые возможности офицера Министерства охраны государства (главной северокорейской спецслужбы), пришлось готовить свой переход через границу весьма тщательно415, однако в рассказах беженцев конца 1990-х годов то и дело встречаются фразы типа «Я дошла до Ту-мангана и переправилась через него в Китай», сказанные таким тоном, каким говорят о поездке на рынок в соседнем уезде.
Вплоть до начала 1990-х годов переход границы считался в КНДР тяжким государственным преступлением, за которое полагалось суровое наказание — до расстрела включительно. Однако после 1996 года северокорейские власти существенно смягчили свою политику в отношении пойманных беглецов — вероятнее всего, из-за их крайней многочисленности и явного отсутствия политических мотивов в их поведении.
По сути, нелегальный переход границы сам по себе в КНДР сейчас воспринимается как достаточно мелкое правонарушение. Хотя есть отрывочные сведения о показательных расстрелах перебежчиков, эта мера применяется лишь в порядке исключения, к тем из них, кто (с основаниями или без оных) был обвинён в шпионской и подрывной деятельности. Большинство же из тех, кого задерживают при переходе границы, отделывается лишь коротким сроком заключения в специальном проверочном центре. Такая же судьба ожидает и тех, кто попадает в руки китайской полиции и депортируется обратно в Северную Корею. Сроки нахождения в проверочном лагере обычно невелики — несколько недель. Иногда задержанных после окончания проверки отправляют на «трудовое перевоспитание», но и оно длится недолго. От выданных Китаем перебежчиков в проверочном лагере требуют признания в сотрудничестве с южнокорейскими спецслужбами и иных серьезных грехах, но делают это, похоже, без особого рвения, так что большинство задержанных, пройдя проверку и, в худшем случае, отбыв после её окончания «трудовое перевоспитание», выходят на свободу (и, случается, тут же опять переходят границу).
С внешнеполитической точки зрения беженцы представляют из себя немалую проблему для всех заинтересованных сторон (при этом о самих беженцах всерьёз беспокоятся только некоторые общественные организации). Для Пхеньяна, их существование является лишним напоминанием о полном крахе «чучхейской экономики» и бедственном положении подавляющего большинства народа. Кроме того, беженцы, возвращаясь в Северную Корею, приносят с собой нежелательную, потенциально опасную информацию о жизни в других государствах, да и южнокорейские спецслужбы, несомненно, широко используют создавшуюся ситуацию в своих целях. Сейчас, впервые за несколько десятилетий, стала возможной засылка южнокорейской агентуры непосредственно в Северную Корею, а также поддержание связи с агентами, находящимися на территории КНДР.
У властей Китая наличие на территории страны многих десятков, а, возможно, и сотен тысяч нелегальных иммигрантов также не вызывает особого восторга. Помимо экономических и социальных проблем, которые беженцы вызывают или могут вызвать в городах Северо-Восточ-ного Китая, они самим фактом своего существования снижают возможности дипломатического маневрирования между двумя Кореями.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
