73749 (702220), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Из уст Корнея – когда-то легкомысленного, даже бездушного матроса, которому человечность и порядочность вернул честный труд, взлетает осуждение преступной системы, которая уничтожала в крестьянине хозяина, разрушала извечную неразрывную связь его с землей: “И который же я грех делал, когда у меня из двух десятин восстало двенадцать? Когда у меня из одной коровы стали шесть... Когда из десяти плодородных деревьев выросли двести? Какой это был, умная людино, грех и пощо взивати меня сволочью, кулаком? ...
... Чтобы я, что целый возраст лил пот, который вытворил столько хлеба, которыми можно прокормити целое государство, шел к отої коммуне и там каждый вечер наставлял старческую руку, чтобы мне какой-либо Янкель давал ломоть невыпеченного, из помета хлеба? О нет! Вот уже нет!”
Но обрубленный родовой корень, осквернена земля, пошел в миры на погибель Корней, не стало Марииних детей, умирает и она сама, иметь рода человеческого. И все же, невзирая на трагедийный пафос, в произведении звучат жизнеутверждающие мотивы, мотивы незнищенності памяти народной, торжества добра над злом. Где-то живет единственная ветвь Марииного рода: ее и Корниив найстарший сын Демко, попав в войну к немецкому плену, пустил там корень на чужой земле. Воскреснут в человеческой памяти и невинно убієнні.
Символическое виденье видит умирающая Мария, а рядом – Игната, ее прежнего, обманутого ею мужа:
“Мария расплющила глаза, смотрит навстречу солнцу, вынула сухую костлявую руку и протянула ее вдалеке от себя.
– Солнце! – говорит она.– Солнце! Смотри, Гнате, какое солнце. Видел ты когда такое солнце?..
Кончики луча отапливают сухие жилы руки, бьют в впалые глаза, підбарвлюють серебро волос. Мария не щурит глаз. Смотрит ровно и широко. Игнат молча сидит, и в душе его воскресают мертвые из гробов, встают из гроба люди, далекие, забытые, разбросанные по всей земле. Встают и поют радостные песни. Игнат улыбается...”
Если Улас Самчук, змальовуючи жизнь украинского села на протяжении нескольких десятилетий, анализирует прежде всего истоки большой народной трагедии 1933 года, то Василий Барка в своем романе “Желтый князь” (1963), художественно обобщая документальный материал страшного преступления тоталитаризма, подает множество ужасных картин этого Апоклипсису, через отдельные человеческие судьбы, поступки, моральную позицию персонажей воспроизводит целый народ в определенной исторической конкретике. Произведение В. Барки просто-таки пресыщено страшными фактами, событиями – реалиями черного лихолетия. Трагедия 1933-го осмысливается писателем через библейское пророчество как результат запрограммированного геноцида, что его осуществляла партия большевиков и свои вожди, которые ассоциируются с фатальным дьявольским знаком “666”. Зверь с этим знаком появляется из рассказов путника в желтой одежде – так через весь роман проходит символический образ Желтого князя, который несет смерть, горе, страдание, сплошное уничтожение и разрушение, опустошает не только землю, но и души человеческие: “Всех противоположных ему, но верных Христу, будут вызывать и выгрызать из нивы жизнь, будут убивать, как чужих птиц – огнем, железом, голодом; подобно теперь делается. Ухудшится свирепо при последнем звере ... Ломти хлеба не дадут, когда не покажется знак на лбу и на ладони, кладущийся от князя, что при дьяволе ходит”.
В романе обстоятельно изображаются деяния большевистских опричников, которые, усердно выслуживает перед высшими эшелонами власти и их сатрапами в Украине, забирали у крестьянских многодетных семей последние крошки, сознательно обрекая детей на мученическую смерть.
А вот картинка с высшими партийными чиновниками:
“Партийщина высшего ранга и звания, с яркими звездами на фуражках и груди, поглядывает в выражении кисловато погірдливої скуки сквозь оконные стекла автомашины... поглядывает на труппы, рассеянные по улицам, и отворачивается выпасенными обличями”.
Поражают в романе реалистичностью картины апокалипсического разрушения, совершенного партией большевиков. Картина социальной беды поражает широтой художественных обобщений, ассоциациями с апокалипсическими обидами библейских пророчеств:
“Языков чужая местность. Немые демоны подменили ее, и серное бешенство желтого кагана побило жизнь, зоставивши темную пустыню. Сады везде вырублены, сами пеньки кое-где торчат по дворикам, среди сорняков. Все, что цвело к солнцу, пропало, будто снесенное бурей, пожаром, потопом, нашествием. Изменилось в дикие зарості, похожие на волчьи дебри. Нет ни повіток, ни риг, ни амбаров, - сами порозвалювані дома. Ни одно землетрясение не могло так уничтожить быт, как северная саранча, спрягающая золотомлицькою каганівщиною”.
В центре произведения мученический путь на Голгофу одной семьи – семьи Мирона Катранника. Все испытания, страдания, которые выпали на долю ее членов, приобретают в произведении символического значения. Страшное лихолетие, которое пришло на нашу землю ровно “через девятнадцать возрастов после распятия Спасителя, – это пришествие антихристов в образе большевистских реформаторов-осквернителей. Об этом твердит перед смертью Дарии Катранник старушка иметь, устами которой говорит весь народ, который страшную преступность сатанинской власти пытается объяснить через апокалипсическое пророчество.
В муках умирают дети Катранникив Николай и Аленка, на глазах своих родителей, а родители ничем не смогли им помочь. В поисках еды, среди чужих людей, в муках голода погибают также истощенные Мирон и Дария Катранники. Единственная веточка их рода, малый Андрийко, останется живой, чтобы сохранить память о большой трагедии возраста. Корень его, связь с родительским домом навсегда уничтожена – мальчик будет искать затерянные следы своей матушки на этой многострадальной земле. И в этом тоже символический подтекст: пройдя сквозь апокалипсические муки, нечеловеческие испытания, не стративши в себе добра, не убив исторической памяти, народ наш должен возродить в себе лучше всего, чище всего, что идет из глубины возрастов.
В романе много картин человеческих страданий, мученических голодных смертей, к мелким деталям изображаются поиски спасительных крошек, поражают рассказы о людоедстве, моральной деградации, эпизодах, связанных с захоронением живых и мертвых. Однако значительное внимание в произведении акцентируется на лучших человеческих качествах, что их в дни горя и скорби не профукал наш народ. Над жестокостью и моральным падением все же доминирует доброта, милосердие, способность прийти на помощь друг другу. Так Андрийко делится остатками раздобытой ховрашатини с незнакомой женщиной, чтобы спасти ей жизнь. В то же время супруги Петрунив делятся с мальчиком последней мукой и картофелем. Следовательно, в поединке со смертью народ все же таки сохранил лучше всего: человечность, естественный альтруизм, способность совместно преодолевать бедность и беду. И в этом гуманистический и жизнеутверждающий пафос роману В. Барки “Желтый князь”. Написанный в начале 60-х годов в США, произведение это есть на сегодня найобгрунтованішою исторической конкретикой, эпическим полотном о сознательном геноциде украинского народа в 1933 году, преступно, подло организованный большевистским тоталитаризмом.
Рассмотрев романы У. Самчука и В. Барки отметим, что они одновременно и очень разные, и в кое-чом имеют много общего, как в построении, так и в содержании. Но полностью единодушны Барка и Самчук в одном – оба они изобразили сущность трагедии села 30-х годов, каждый по-своему: Самчук – анализируя всю предысторию социальной катастрофы, Барка – рассматривая именно отрезок 1932-1933 гг. – страшного голодомора. Да, в истории произошло много ужасного с украинским народом, не раз в течение ХХ ст. ему угрожало полное истребление, но, невзирая на все неурядицы, украинское село – основной носитель украинской народности – устояло, прежде всего благодаря своей жажды к жизни. И сегодня, когда мы перестраиваем новое общество, не повинные забывать страницы истории, какими страшными они бы не были.
Литература
-
Я. Грицак “Очерк истории Украины”, с. 30-36.
-
Журнал “Слово и время”, 1993 №10 с. 68-71.
-
Газета “Украинский язык и литература”, 1997, число 5.













