70122 (699233), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Чаще всего роженица, чувствуя приближение родов, пряталась поукромней, скрывалась в другую избу, за печь или на печь, в баню, а иногда и в хлев и посылала за повиту­хой. Мужчины и дети не должны были присутствовать при родах.

Ребенка принимала бабушка: свекровь или мать рожени­цы. Она беспардонно шлепала младенца по крохотной крас­ной попке, вызывая крик. Кричит, значит, живой. Пуп завязывали прочной холщовой ниткой. Молитвы, приговорки, различные приметы сопровождали рождение младенца. Затем ребенка мыли, плотно пеленали и лишь после всего этого подносили к материнской груди и укладывали в зыбку.

Скрип зыбки и очепа сопровождал колыбельные песни матери, бабушки, а иногда и деда. Молоко наливали в бараний рожок с надетым на него специально обработанным соском от коровьего вымени, пеленали длинной холщовой лентой. Легкая зыбка, сплетенная из сосновых дранок, подвеши­валась на черемуховых дужках к очепу. Очеп — это гибкая жердь, прикрепленная к потолочной матице. На хорошем очепе зыбка колебалась довольно сильно, она плавно выме­тывалась на сажень от пола. Зыбка служила человеку самой первой, самой маленькой ограничи­тельной сферой, вскоре сфера эта расширялась до величины избы, и вдруг однажды мир открывался младенцу во всей своей широте и величии.

Почти все чувства: страх, радость, неприязнь, стыд, нежность — воз­никают уже в младенчестве и обычно в общении с бабуш­кой, которая «водится», качает люльку, ухаживает за мла­денцем. Она же первая приучает к порядку, дает житейские навыки, знакомит с тем, что мир состоит не из одних только радостей.

Дети качались в зыбке, пока не вставали на свои ноги. Если же до этой поры появлялся новый ребенок, их клали «валетом». В таких случаях все усложнялось, особенно для няньки и матери... Бывало и так, что дядя рождался после племянника, претендуя на место в колыбели. Тогда до отделения молодой семьи в избе скрипели две одинаковые зыбки.

Кое-где в честь рождения ребенка, особенно первенца, отец или дед сажал дерево: липу, рябину, чаще березу. Эта береза росла вместе с тем, в честь кого была принесена из лесу и посажена на родимом подворье. Отныне человек и дерево как бы опекали друг друга, храня тайну взаимности.

Ровное, до­брое отношение взрослого к ребенку не противоречило требовательности и строгости, которые возрастали посте­пенно. Как уже говорилось, степень ответственности перед окружающим миром, физические нагрузки в труде и в играх зависели от возраста, они возрастали медленно, незаметно, но неуклонно не только с каждым годом, но и с каждым, может быть, днем.

Прямолинейное и волевое насаждение хороших привы­чек вызывало в детском сердце горечь, отпор и сопротивле­ние. В хорошей семье ниче­го не заставляют делать, ребенку самому хочется делать. Взрослые лишь мудро оберегают его от непосильного. Личный пример жизненного поведения взрослого (деда, отца, брата) неотступно стоял перед детским внутренним оком, не поэтому ли в хороших семьях редко, чрезвычайно редко вырастали дурные люди? Семья еще в детстве прививала невосприимчивость ко всякого рода нравственным вывертам.

Игры чередо­вались с посильным трудом или сливались с ним, полезное с приятным срасталось незаметно и прочно. Элемент игры в трудовом акте, впервые испытанный в детстве, во многих видах обязательного труда сохранялся если не на всю жизнь, то очень надолго.

В еде, помимо общих кушаний, существовали детские лакомства, распределяемые по возрасту и по заслугам. К. числу таких домашних, а не покупных лакомств можно отнести яблоки, кости (во время варки студня), ягодницу (давленая черника или земляника в молоке), пенку с топле­ного (жареного, как говорили) молока. Пече­ная картошка, лук, репа, морковь, ягоды, березовый сок, горох — все это было доступно детям, как говорилось, по закону. Но по закону не всегда было интересно.

Поэтому среди классических детских шалостей воровство овощей и яблок стояло на первом месте. Другим, но более тяжким грехом было разорение птичьих гнезд — этим занимались редкие и отпетые. Запретным считалось глядеть, как едят или чаевничают в чужом доме (таких детей называли вислятью, вислятками). Впрочем, дать гостинца со своего стола чужому ребенку считалось вполне нормальным.

3.1. Отрочество.

Общая нравственная атмосфера вовсе не требовала ка­кого-то специального полового воспитания. Она щадила неокрепшее самолюбие подростка, поощряла стыдливость и целомудрие. Наблюдая жизнь домашних животных, чело­век уже в детстве понемногу познавал основы физиологии. Деревенским детям не надо было объяснять, как и почему появляется ребенок и т. д. Об этом не говорилось вообще, потому что все это само собой разумелось, и говорить об этом не нужно, непри­лично, не принято. Такая стыдливость из отрочества пе­реходила в юность, нередко сохранялась и на всю жизнь. Она придавала романтическую устойчивость чувствам, а с помощью этого упорядочивала не только половые, но и общественные отношения.

В отрочестве приходит к человеку первое и чаще всего не последнее увлечение, первое чувство со всем его психологи­ческим многоцветьем. До этого мальчик или девочка как бы «репетируют» свою первую настоящую влюбленность пре­дыдущим увлечением взрослым «объектом» противополож­ного пола. И если над таким несерьезным увлечением под­смеиваются, вышучивают обоих, то первую подлинную лю­бовь родственники как бы щадят и стараются не замечать, к тому же иной подросток не хуже взрослого умел хранить свою жгучую тайну. Обстоятельства, связанные с первой любовью, объясня­ют все особенности поведения в этом возрасте. Если рань­ше, в детскую пору, человек был открытым, то теперь он стал замкнутым, откровенность с родными и близкими сме­нилась молчанием, а иногда и грубостью.

Улица так же незаметно преображается. В детские годы мальчики и девочки играли в общие игры, все вместе, в отро­честве они частенько играют отдельно и задирают друг друга.

Становление мальчишеского характера во многом зави­село от подростковых игр. Отношения в этих играх были до предела определенны, взрослым они казались иногда просто жестокими. Если в семье еще и для подростка допускалось снисхождение, нежность, то в отношениях между сверстни­ками-мальчишками (особенно в играх) царил спартанский дух. Никаких скидок на возраст, на физические особенно­сти не существовало. Взрослые, скрепя сердце, стара­лись не вмешиваться. Дело было совершенно принципиаль­ное: необходимо выкрутиться, победить, и победить именно самому, без посторонней помощи. Одна такая победа еще в отрочестве превращала мальчи­ка в мужчину.

Игры девочек не имели подобной направленности, они отличались спокойными, лирическими взаимоотношениями играющих.

Соревнование, иначе трудовое, игровое и прочее сопер­ничество, особенно характерно для отроческой поры. Подростка приходилось осаживать, ведь ему хочется научиться пахать раньше ровесника, чтобы все девки, большие и маленькие, увидели это. Хочется нарубить дров больше, чем у соседа, чтобы никто не назвал его маленьким или ленивым и т. д.

Удиви­тельное сочетание детских привилегий и взрослых обязанностей замечается в этот период жизни. Но как бы ни хороши были привилегии детства, их уже стыдились, а если, и пользовались, то с оглядкой. Так, дома, в семье, среди своих младших братьев еще можно похныкать и поклян­чить у матери кусочек полакомей. Но если в избе оказал­ся сверстник из другого дома, вообще кто-то чужой, быть «маленьким» становилось стыдно. Следовательно, для отрочества уже существовал неписаный кодекс по­ведения.

Мальчик в этом возрасте должен был уметь (стремился во всяком случае) сделать топорище, вязать верши, запря­гать лошадь, рубить хвою, драть корье, пасти скот, удить рыбу. Он уже стеснялся плакать, прекрасно знал, что лежа­чего не бьют и двое на одного не нападают, что если побился об заклад, то слово надо держать, и т. д.

Девочки годам к двенадцати много и хорошо пряли, учились плести, ткать, шить, помогали на покосе, умели замесить хлебы и пироги, хотя им этого и не доверяли, как мальчишкам не доверяли, например, точить топор, резать петуха или барана, ездить без взрослых на мельницу.

Подростки имели право приглашать в гости своих род­ственных или дружеских ровесников, сами, бывая в гостях, сидели за столом наравне со взрослыми, но пить им разре­шалось только сусло.

3.3. Юность

«Непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по при­чинным местам и улицам, разиня пазухи, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселится и напива­ется пьяна. Скачет по столам и скамьям. дает себя по всем углам таскать и воло­чить, яко стерва. Ибо где нет стыда, там и смирение не является».

Юности честное зерцало.

Стыд — одна из главных нравственных категорий, если говорить о народном понимании нравственности. Понятие это стоит в одном ряду с честью и совестью.

Существовала как природная стыдливость (не будем путать ее с застенчивостью), так и благоприобретенная. В любом возрасте, начиная с самого раннего, стыдливость украшала человеческую личность, помогала выстоять под напором соблазнов. Особенно нужна она была в пору физического созревания. Похоть спокойно обуздывалась обычным стыдом, оставляя в нравственной чистоте даже духовно неокрепшего юношу. И для этого народу не нужны были особые, напечатанные в типографии правила, подо­бные «Зерцалу».

Отрочество перерастало в юность в течение нескольких лет. За это время крестьянский юноша окончательно разви­вался физически, постигал все виды традиционного полевого, лесного и домашнего труда. Лишь профессиональное мастерство (плотничанье, кузнечное дело, а у женщин «льняное» искусство) требовало последующего освоения. Иные осваивали это мастерство всю жизнь, да так и не могли до конца научиться.

Юность полна свежих сил и созидательной жажды, и, если в доме, в деревне, в стране все идет своим чередом, она прекрасна сама по себе, все в ней счастливо и гармонично. В таких условиях девушка или парень успевает и ходить на беседы, и трудиться. Но даже и в худших условиях хозяй­ственные обязанности и возрастные потребности редко про­тиворечили друг другу. К примеру, совместная работа парней и девиц никогда не была для молодежи в тягость. Сенокос, хождение к осеку, весенний сев, извоз, многочисленные помочи давали моло­дежи прекрасную возможность знакомства и общения, что, в свою очередь, заметно влияло на качество и количество сделанного.

Кому хочется прослыть ленивым, или неряхой, или неу­чем? Ведь каждый в молодости мечтает о том, что его кто-то полюбит, думает о женитьбе, замужестве, стремится не опозориться перед родными и всеми другими людьми.

Труд и гуляние словно бы взаимно укрощались, одно не позволяло другому переходить в уродливые формы. Нельзя гулять всю ночь до утра, если надо встать еще до восхода и идти в поскотину за лошадью, но нельзя и пахать дотемна, поскольку вечером снова гуляние у церкви.

Небалованным невестам тоже приходилось рано вста­вать, особенно летом. Родители редко дудели в одну дуду. Если отец был строг, то мать обязательно оберегала дочь от слишком тяжелой работы. И наоборот. Если же оба родителя оказывались не в меру трудолюбивыми, то защита находилась в лице деда, к тому же и старшие братья всегда как-то незаметно оберегали сестер. Строгость в семье урав­новешивалась добротой и юмором.

Большинство знакомств происходило еще в детстве и от­рочестве, главным образом в гостях, ведь в гости ходили и к самым дальним родственникам. Как говорится, седьмая вода на девятом киселе, а все равно знают друг друга и хо­дят верст за пятнадцать - двадцать. Практически большая или маленькая родня имелась если не в каждой деревне, то в каждой волости. Если же в дальней деревне не было род­ни, многие заводили подруг или побратимов. Коллективные хождения гулять на праздники еще более расширяли воз­можность знакомств.

В отношениях парней и девушек вовсе не существовало какого-то патриархального педантизма, мол, если гуляешь с кем-то, так и гуляй до женитьбы. Совсем нет. С самого отрочества знакомства и увлечения менялись, молодые лю­ди как бы «притирались» друг к другу, искали себе пару по душе и по характеру. Это не исключало, конечно, и случаев первой и последней любви. Свидетельством духовной свобо­ды, душевной раскованности в отношениях молодежи явля­ются тысячи (если не миллионы) любовных песен и часту­шек, в которых женская сторона отнюдь не выглядит пас­сивной и зависимой. Измены, любови, отбои и пере­бои так и сыплются в этих часто импровизированных и всегда искренних частушках. Родители и старшие не были строги к поведению молодых людей, но лишь до свадьбы.

Молодожены лишались этой свободы, этой легкости новых знакомств навсегда и бесповоротно. Начиналась со­вершенно другая жизнь. Поэтому свадьбу можно назвать резкой и вполне определенной границей между юностью и возмужанием.

Но и до свадьбы свобода и легкость новых знакомств, увлечений, «любовей» отнюдь не означали сексуальной сво­боды и легкомысленности поведения. Можно ходить гулять, знакомиться, но... девичья честь прежде всего. Существова­ли вполне четкие границы дозволенного, и переступались они весьма редко. Обе стороны, и мужская и женская, старались соблюдать целомудрие.

Характеристики

Список файлов реферата