69871 (699048), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Мышлению, познанию Средних веков оказались несвойственны ни свободное мудрое миросозерцание древних, ни рассудочная рациональность послесредневековой (и послевозрожденческой) Европы. Средневековое мышление неустойчиво, опасливо; оно ищет прочной опоры. Оно поэтому в известной мере догматично, но и одновременно фантастично, символично, аллегорично. Ле Гофф очень удачно определяет своеобразие этого мышления, открывающего скрытые значения, как бы непрерывно священнодействующего. В этом плане очень большое значение имело слово, название. Назвать вещь уже значило ее объяснить. Диспут, спор (часто именно о словах) были одними из основных инструментов познания. И средневековая педагогика недаром выделяла грамматику, риторику и диалектику (тривиум) как первый цикл обучения. И от буквы (буквального понимания) – шли к фигуральному, аллегорическому смыслу явления (вскрывая его). Это касалось и чтения Библии и ее толкований.

Библия, была основным авторитетом в познании. Средневековое общество и в мысли стремилось уйти от неустойчивости, опираясь на Священное писание, на традицию, на авторитет. К авторитету Священного писания добавлялись авторитеты отцов церкви и святых. На практике потребность в истине удовлетворялась просто цитированием. Но суждения авторитетов часто трудно приложимы к практике, вследствие своей абстрактности. Поэтому они прояснились специальными толкованиями-голоссами. При этом и авторитеты, конечно, привлекались всякий раз по своему вкусу. Тем не менее, всякое новое при доказательствах истины старались представить как старое, уже известное.

В доказательствах авторитетами, и в дополнение к ним, активно использовали логику, успешно развивавшуюся средневековыми теологами и философами. Но и к этому прибавлялись доказательства чудом, о чем, опять-таки, подробно пишет Ж. Ле Гофф. Средневековые умы привлекало не то, что повторяется (закономерно), а то, что необычайно, сверхъестественно, ненормально. Средневековая наука особенно интересовалась землетрясениями, кометами, затмениями, и была очень близка к астрологии, а химия собственно и развивалась как алхимия. В чудеса верили все, о них повсеместно рассказывали. Они могли быть и главными доказательствами истины: и в науке и в судебных разбирательствах. Характерен средневековый, так называемый “Божий суд”, смысл которого состоял в том, что Бог всегда на стороне правого. Судебная практика в этом случае предполагала испытание подозреваемого огнем, водой. Например, бросали связанного человека в воду: если Бог спасет, значит не виноват, а если утонет – виноват. Или давали в руки кусок раскаленного железа, который надо было пронести несколько шагов так, чтобы на коже рук не осталось следов. Истина, таким образом, могла открыться по воле божьей.

Мог открыться и смысл события, явления, открыться за внешними его признаками, символами. Символы в то время видели чуть ли не во всем: в растениях, животных, драгоценных камнях, цветах, числах. Символика иногда была очень простой, иногда очень сложной. Христианский крест символизировал распятие Христа, но в то же время, в качестве формы, базирующейся на квадрате (четыре основных направления), он же символизировал христианскую вселенную.

В Средние века распространена была любовь к ярким, сверкающим цветам и к свету, что зримо проявилось в готической архитектуре с ее цветными витражами и общей устремленностью ввысь. Дорога в рай у итальянского поэта Данте была восхождением к свету. Возможно в этом сказывалось и общее стремление средневековых людей “уйти” от земного суетного мира с его трудной жизнью, уйти в сон, грезу, чудо.

Об этом по-разному пишут многие авторы (Ле Гофф, Й. Хейзинга и др.). С этим связывают активное использование в Средние века возбуждающих средств, порождавших галлюцинации, а также внимание к снам, которые явно заботили и тревожили людей. Во сне могла открыться судьба, прилететь ангелы и подстеречь дьявол. Средневековый человек и наяву готов был верить видимости, кажущемуся. Хотя церковь пыталась убеждать верующих относиться к видимому земному миру и его ценностям с подозрением и презрением. Ведь земное: земная жизнь, земные радости, видимость, чувственность, телесность, – все это бренный сор в сравнении с жизнью вечной, жизнью души, о спасении которой только и надо заботиться.

Средневековый человек и на самом деле вынужден был заботиться о своей душе, ибо, хотя в отдельные моменты он бывал удивительно крепок и стоек, но в целом душевно слаб и неуравновешен. Многие авторы отмечают характерность для средневековых людей массовых психических расстройств, повышенной возбудимости. Отсюда и религиозность этих людей оказывалась неистовой. Представители всех сословий того времени отличались наивной доверчивостью, которая не исключала хитрости. В них вполне уживались грубость, порою черствость, видимая жестокость с трогательной жалостливостью, слезливостью. Впрочем, то, что нам представляется жестокостью, им таковой не представлялось. Они жили в мире чрезвычайно жестком, точнее жестоком незавуалированно, откровенно. Они с детства привыкали видеть грязь и кровь, человеческие убожества и зверства. Они смотрели на казни, как на развлекающие зрелища. Их во всем привлекала яркость: действий, выражения чувств, внешности. На фоне ужасающей обыденности тяжелой жизни все необычайное становилось любопытным и достойным внимания. И все поэтому было действительно ярче, чем сейчас. Й. Хейзинга, описывая яркость и остроту жизни средневековых людей, отметил, что современному городу неведомы непроглядная темень и мертвая тишина города средневекового. На этом фоне и свет и звук, по контрасту, были ярче и громче. В общей унылости и бесцветности жизни процессии, церемонии, выходы и выезды вельмож, казни – были ярчайшими зрелищами. Казнь и обставлялась и строилась как спектакль. Без всего этого жизнь становилась совершенно пустой. Именно пестрота форм (зрелищных прежде всего), затрагивавших умы и чувства, возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся в неожиданных взрывах восторга, грубой необузданности, звериной жестокости, а порой и душевной отзывчивости. Причем, все это было переменчиво, неустойчиво.

Странствующие проповедники легко возбуждали толпу. Мы, замечает Й. Хейзинга, привыкшие к газетам (а я добавлю и к телевидению), выучившиеся в школах, едва ли можем себе представить ошеломляющее воздействие звучащего слова на неискушенные, невежественные умы. Современные средства массовой информации делают примерно то же самое, но более скрыто, зато с более долговременным эффектом. В Средние века, слушая проповедника (иногда часами) люди внимали ему, то рыдая, то загораясь воодушевлением. Их можно было подвигнуть на многое, и разом. Столь велика была душевная восприимчивость, впечатлительность. Верили слову истово, и публично, тут же, выражали свои чувства по поводу сказанного. Люди того времени (впрочем, и нашего времени тоже) очень любили трогательные истории, в том числе сказочные: об утраченных коронах и долгих скитаниях, и об обретении счастья после этого.

Но когда один проповедник уходил, другой мог столь же легко повернуть чувства в иную сторону. Люди вообще легковерны, а средневековые люди – в особенности. Поэтому и суеверия оказались в ту эпоху столь широко распространенными и глубоко укорененными. Это касается верований в нечистую силу. Средневековый человек испытывал глубокий страх перед дьявольскими кознями. В XV веке, уже в конце Средневековья, в Европе была прямо-таки эпидемия ведовства, чародейства, которой были захвачены и вельможи и короли. Появилась масса чернокнижников. Повсеместно пытались навести порчу на своих врагов (швыряя фигурки из воска в огонь, протыкая их иглой).

В противовес этому, церковь развернула кампанию “охоты на ведьм”; ведь ведовство отождествлялось с языческой ересью. Вере в колдовство способствовали красочные рассказы самих ведьм и колдунов, о своих действах, полетах на шабаш, которые они сочиняли, или набивая себе цену, или под пытками инквизиции.

Средневекового христианина подстерегала опасность быть обвиненным в ереси, его многое пугало, смущала собственная физическая и душевная неустойчивость. Чувство неуверенности надо было как-то преодолевать. Опору находили в какой-то мере в социальной группе. Но более всего – в вере. Проявления средневековой культуры, то есть обработанности, оформленности, относительной облагороженности жизни, были чрезвычайно пестры и контрастны. Эта культура выглядит и нищей и очень богатой, рафинированно-утонченной и грубо-вульгарной, буйной, опрокидывающей все устоявшиеся формы (разнузданно-карнавальной) и, в то же время, упорядоченной и оформленной в ритуалах, следовании традициям, в новой религии, развившейся в эту эпоху. Для средневековой Европы такой религией стало христианство, конституировавшееся в Средние века, ставшее, по масштабу, мировой религией и бывшее главной духовной компонентой Средневековья.

Список используемой литературы

1. Ле-Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада. М.: Прогресс, 2003.

2. Марков Б. В. Философская антропология. СПб., 2002.

3. Оссовская М. Рыцарь и буржуа. Исследования по истории морали. М.: Прогресс, 2001.

4. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 2000.

5. Артамонов С. Д. Литература Средневековья. М., 2003.

6. Бицилли П М. Элементы средневековой культуры. СПб., 2002.

7. Грановский Г. Н. Лекции по истории Средневековья. М., 2002.

8. Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 2003.

9. Донини А. У истоков христианства. М., 1999.

Характеристики

Список файлов реферата