2804-1 (696415), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Религиозные эмоции, представления, действия немыслимы без тяготения к иллюзорно-совершенному, в свою очередь религиозное мировоззрение есть рациональное конструирование совершенного бытия, вернее — совершенного инобытия.
И в эстетическом сознании проблема идеала, совершенного является одной из главнейших. Более того, эстетический идеал является своеобразной доминантой, определяющей всю структуру эстетического сознания. В эстетическом идеале в концентрированной конкретно-чувственной форме выражаются прогрессивные тенденции общественного развития, представления о совершенном человеке и совершенном обществе. Замечательным качеством эстетического идеала является то, что он не может быть бледной абстрактной схемой, он всегда исторически конкретен, полнокровен, жизненно достоверен. Вот почему эстетический идеал в его конкретно-историческом развитии всегда находит наиболее яркое воплощение в искусстве. Именно искусство материализовывало и запечатляло в лучших своих произведениях вечное стремление человечества к совершенству. Во многих скульптурных и рельефных образах буддийских храмов древней и средневековой Индии, Индонезии, Шри-Ланка запечатлены не столько символы буддизма, сколько реальная красота человека и его жизни. В изумительных книжных миниатюрах мусульманских народов, в кружеве арабского письма, в декоративных мотивах прикладного искусства, в архитектурных образах мечетей и медресе художественное совершенство преодолевает догматические символы ислама. В скульптурных образах Венеры Милосской или Аполлона Бельведерского перед нами предстает античный идеал физически развитого, совершенного человека, раскрывается духовная жизнь и социально-духовные устремления общества античной Греции. Иллюзорные представления средневековья об идеале как о жизни, полной духовно-мистической экзальтации, ярко раскрываются в экспрессивных, деформированных образах средневековой немецкой и французской католической скульптуры, в канонических образах суровых святых на иконах православной церкви.
Но уже у С. Боттичелли, еще тяготевшего к средневековому представлению о совершенстве, начинают просвечивать черты нового видения идеального человека, человека, в котором соединяется духовное и физическое совершенство. Эти черты находят свое полное выражение в творчестве Рафаэля, Микеланджело, Леонардо да Винчи, которые еще более конкретизируют эстетический идеал Возрождения, показав в образах своих произведений не только диалектическое единство физического и духовного, но и творческие устремления человека-борца, человека нового времени. Эстетический идеал всегда в движении, всегда наполняется конкретным жизненным содержанием, приобретая черты неповторимого, художественно убедительного образа совершенного человека той или иной исторической эпохи.
Конструирование религиозно понятого идеала имеет иные особенности. Все мировые религии стремятся создать вечный и неизменный идеал, воплощая его в образах Магомета, Будды, Христа. Эти идеальные образы вечны, их не касается дыхание истории.
Религиозный «идеал» неизменен, поэтому он не может ставить перед людьми задачу совершенствования самого себя и, следовательно, всего общества. Он направляет мысли и чувства человека в сферу мистических размышлений о потустороннем мире, который только и может быть идеальным и совершенным. В своем утверждении вечности и неизменности идеала религия находит мощного теоретического союзника в эстетических концепциях объективного идеализма. Уже для Платона идеальная форма существования духа — идея прекрасного — носит религиозную окраску, ибо она божественна.
Еще более основательно религиозный смысл идеала (или прекрасного) утверждает Гегель, подчеркивая его неизменность как синоним божественности. «Мы можем,— пишет он,— ставить во главу угла в качестве основной черты идеала радостное спокойствие и блаженство, самодавление в своей собственной замкнутости и удовлетворенность. Идеальный художественный лик стоит перед нами как некий блаженный бог ...блаженные боги не принимают всерьез бедствий, гнева и заинтересованности конечными сферами и целями, и эта положительная сосредоточенность, обращенность в себя вместе с отрицанием всего особенного сообщает им черты радости и тихого спокойствия».
И далее, конкретизируя это теоретическое положение, Гегель указывает на то, что совершенным идеалом являются боги и святые христианской религии. «Высшая чистота идеала... будет... состоять лишь в том, что перед нами поставят богов, Христа, апостолов, святых, кающихся и благочестивых в их блаженном спокойствии, в той удовлетворенности, в которой их не касается ничто земное, никакие его нужды, никакой напор его многообразно перепутанных событий, не касаются борьба и антагонизмы».
В своем стремлении лишить идеал полнокровного, земного содержания религия и философский идеализм смыкаются; на это очень четко указывал Л. Фейербах. В. И. Ленин, конспектируя его «Лекции о сущности религии», в «Философских тетрадях» пишет: «Религия дает человеку идеал. Человеку нужен идеал, но человеческий, соответствующий природе, а не сверхъестественный» и далее цитирует Л. Фейербаха: «Пусть нашим идеалом будет не кастрированное, лишенное телесности, отвлеченное существо, а — цельный, действительный, всесторонний, совершенный, образованный человек».
Да, религия действительно на все живое, развивающееся стремится наложить мертвенный отпечаток догмы, «бытия» своих богов и святых, пребывающих в блаженном спокойствии и удовлетворенности, равнодушных к страданиям и горю людей. Религиозный «идеал», будучи исторически неизменной схемой, убивает в человеке стремление к реализации поставленных перед ним целей. Религия снимает вопрос о возможности достижения смертным человеком совершенства земной жизни, ею отрицается земная реальность идеала, существование основы для него в самой действительности, в материально-духовной жизни общества, в тенденциях социального прогресса. Здесь религия смыкается уже с философскими концепциями субъективного идеализма. Ведь именно И. Кант утверждал, что идеал всегда остается в сфере должного, но не действительного, т. е. что он практически неосуществим. И это утверждение о неизменности идеала, отказ от объективных исторически-конкретных критериев совершенства неизбежно приводит к крайнему социальному релятивизму религиозного толка.
Когда верующий человек, не соотнося свои субъективные переживания и представления с каким-то конкретным, объективным образом совершенного, неизбежно придает идеалу черты, рожденные из его личного религиозного и вообще духовно-практического опыта, он формирует в своем сознании предельно индивидуалистическое представление об идеале, идет к произвольной концепции совершенного.
Но способность воспринимать идеал, прекрасное складывалась исторически; она развивалась вместе с развитием и совершенствованием труда и духовной жизни человека.
К. Маркс отмечал, что человек творит по законам красоты. Именно творческий процесс труда позволяет человеку находить красоту в тех предметах, которые он создает. Так, древний охотник, создавая топор или нож, находил наиболее удобную для пользования форму ручки топора, придавал плавность линиям рукоятки ножа, покрывал лезвие орнаментом. Или, например, кавказский кинжал. Это часто не только оружие, но и предмет искусства, в котором запечатлено овладение человеком красотой форм дерева и стали. До нас дошли прекрасные греческие амфоры как образцы освоения человеком красоты гончарного производства. Для амфор характерны гармония линий, строгая пропорция частей, чудесный орнамент.
С развитием общества, с появлением классов на восприятие идеально прекрасного начинает влиять социальный фактор — принадлежность человека к тому или иному классу. Оценка прекрасного — сложный процесс, но определяющее воздействие здесь в конечном итоге оказывает социальная принадлежность, и в особенности мировоззрение того или иного человека. Поэтому и религиозное мировоззрение оказывает влияние на восприятие человеком прекрасного в окружающем его мире. Это можно проследить на примере восприятия одного и того же явления или произведения искусства людьми, стоящими на религиозной и атеистической точке зрения, когда у каждого из них возникают совершенно разные чувства.
Для верующего человека церковь Покрова на Нерли (под Владимиром) — это, в первую очередь, святой храм, где он может приобщиться к богу, совершить религиозные обряды; чувство прекрасного у верующего вызывает не столько действительная красота церковного здания — гармония архитектурных линий, орнамент, художественный облик архитектурного ансамбля в целом, сколько функциональное значение церкви, т. е. то, что в ней отправляют религиозные обряды, хранятся святые для него предметы и т. д.
У человека, любящего русское искусство и стоящего на позициях атеизма, в этом церковном архитектурном ансамбле вызывает глубокие чувства и переживания красота русского народного зодчества; он ценит в нем неповторимый национальный силуэт, красоту линий, лепных украшений. Для него церковь Покрова на Нерли — блестящая страница истории русского искусства, рассказывающая о том, как росло и развивалось чувство прекрасного у русского народа. И поэтому созерцание ее приносит огромное наслаждение, вызывает чувство прекрасного, национальной гордости, чувство радости и красоты. Таким же образом может быть воспринят с различных точек зрения и храм Василия Блаженного на Красной площади в Москве или Софийский собор в Киеве.
Подобные различные результаты могут быть и при восприятии произведений живописи, написанных на религиозные сюжеты. Всемирно прославленная «Сикстинская мадонна» Рафаэля вызывает чувство прекрасного у людей различного социального положения, она восхищает и верующего, и атеиста.
Однако верующего человека в первую очередь волнует в ней изображение богоматери и ее сына — существ божественных и неземных. Например, русский поэт-романтик В. Жуковский, который был глубоко религиозным человеком, трактует это великое произведение реалистического искусства следующим образом: «...богоматерь есть не иное что, как одушевленный престол божий, чувствующий величие сидящего. И он (младенец Христос.— Е. Я.), как царь земли и неба, сидит на этом престоле... Одна рука младенца с могуществом вседержателя оперлась на колено, другая как будто готова подняться и простереться над небом и землею».
Для человека же, анализирующего «Сикстинскую мадонну» с позиций научного, материалистического мировоззрения, ценным является нечто другое. В этом шедевре мирового искусства привлекает то, что в нем «тема явления красоты исполнилась глубокого чувства, она более связана с миром людей, облеклась в плоть и кровь, ее овеяло чувство трагедии всей человеческой жизни. Тема мадонны у Рафаэля слилась с темой поэтического восхваления прекрасной женщины... Сила этого образа Рафаэля в том, что все возвышенное, идеальное становится у него близким людям, красота — реальной и земной. «Идея женской красоты»... рождалась у Рафаэля непосредственно из созерцания мира».
Таким образом, в восприятии одного и того же произведения искусства обнаруживаются два различных представления об идеальной красоте.
Это, конечно, вовсе не значит, что для верующего недоступна национальная красота русского церковного зодчества или земная красота мадонны; но господствующим, ведущим у него является религиозное восприятие мира, поэтому и эти черты истинного наслаждения прекрасным приобретают у него религиозную окраску (это мы хорошо видим у В. Жуковского).
Естественно, может возникнуть вопрос: каков критерий истинности эстетического освоения мира? Любые, в том числе и прекрасные, качества предметов, явлений материального мира и произведений искусства существуют объективно, т. е. независимо от сознания человека. Воспринимается ли храм Покрова на Нерли человеком или нет, он существует объективно; его качества прекрасного архитектурного ансамбля не зависят от обозревающего храм человека.
Подлинное наслаждение прекрасным невозможно без чувства радости, пробуждающего в человеке активное отношение к жизни. Вот почему религия не может верно формировать чувства человека. Именно поэтому переживания, связанные с чувством радости, оптимизма, комического, с весельем, всегда развивались вне всякой связи с религиозной идеологией и часто выражали протест против этой идеологии. В народном творчестве, в фольклоре мы видим широкое использование комических ситуаций, тему веселья и веры в человеческий разум. Русские народные былины наделяют своих героев недюжинной силой, которая делает их непобедимыми в борьбе с врагами за народное счастье. Герои народного фольклора полны веселья, остроумны, уверены в себе, сильны духом и телом.
В народе всегда жило стремление к лучшему и совершенному, мечта о будущем никогда не покидала его. Народ связывал свой идеал с прекрасным и могучим человеком. Мечты о будущем неизбежно приобретали возвышенный характер, вызывали представления о прекрасном человеке, гармонически и всесторонне развитом, лишенном отрицательных черт господствующих классов — эгоизма, индивидуализма, человеконенавистничества. В противоположность этому в религиозном сознании преобладает представление о том, что подлинно идеальным человеком является тот, кто беспредельно предан богу. «Когда человек в гордыне своей считает себя сильным, тогда бог оставляет его. Для бога... не остается места в сердце человеческом... Лишь сознавая свое ничтожество, свою немощность, он (апостол Павел.— Е. Я.) становился сильным духом».
Высший религиозный идеал прекрасного, высшее проявление красоты — это жизнь затворников, пустынников, апостолов, зовущих человека не к борьбе за свое счастье, а внушающих ему смирение и покорность и дающих ему пример «высшего наслаждения» — служения богу.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
