60185 (673582), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Албанцы, которых знал еще Птолемей, в истории выступают, как независимая народность, не ранее XI столетия. В Эпире и Албании они пережили напор переселения народов и оказались единственным древнеиллирийским племенем, сохранившим самобытность, несмотря на то что неоднократно приходили в соприкосновение с славянскими элементами. Кроме албанцев удержались там и влахи, волохи — потомки римских насельников, пастушеский народ, который перешел из нагорных долин Родопа и Пинда в нижнюю Фессалию, после чего она и стала именоваться Великой Валахией. Позднее в XIV столетии албанцы массой переселились сначала в Фессалию, а затем и в Древнюю Грецию.
Современные греки взирают на валахов как на родственное племя не только вследствие героического участия валахов в войне за освобождение, но и из-за иллирийского их происхождения Чтобы видеть сородичей в этих насельниках-варварах, говоривших на языке, по-видимому, чуждом грекам, эти последние уже в Средние века должны бы были освоиться с лингвистическими тонкостями, которые бы их научили, что Геродотовы феспроты и молоссы и Платоновы эпиротские атаманы — те же эллины. В глазах Страбона эпироты, конечно, не представлялись греками. Равным образом и за все время, предшествовавшее войне за освобождение, между скипетарийскими насельниками и жителями Древней Греции существовали совершенно враждебные отношения. Когда пелопоннесские албанцы в XV в. возмутились против греческих деспотов, историк Францес обозвал их безбожным племенем, а язык варварским.
Византийцы, впрочем, разумели этнологическое понятие славян и славинов в очень широком смысле и соединяли его с понятием о гуннах (аварах) и скифах. Скифами же у византийцев слыли все северные народности, обитавшие по ту сторону Танаи-са (Дона). По византийскому воззрению, из этой неисчерпаемой сокровищницы народов в течение целого ряда столетий одни переселявшиеся племена изливались в восточном направлении вплоть до Каспийского моря, другие же в западном направлении — вплоть до океана, и первоначальные скифы получали различные наименования, как то: сарматов, массагетов, кельтов и даже германцев.
Так как переселение народов с севера привело в VI веке к Дунаю туранских, финских и гуннских кочевников, то возможно, что в Древней Греции славянское население и было смешанным с чуждыми ему составными элементами. Нам известны племенные прозвища македонских и фессалийских славян, как, напр., дрогу -бицы, сагудеты, белегицы или велигосты, ваюнеты и берциты, но мы не знаем вовсе наименований варваров, вторгшихся в Элладу и Пелопоннес, за исключением двух племен мелингов и черитов, обитавших на склонах Пентелактиля или Тайгета, благодаря чему нагорная часть Лаконии и получила наименование «славянской земли» Один из основательнейших знатоков славянства придерживается того воззрения, что варвары, вторгшиеся в Пелопоннес, — словенцы, которые поселились в Македонии и Фракии, и будто из смешения их с тамошним населением возникли болгары
Эти догадки не могут, однако же, приводить ни к какому этнографическому результату. Важен для сущности славянской колонизации Греции, исторически не выясненной вовсе, тот факт, что в течение долгого ее там существования не возникло славянского государства, как в Кроации, Сербии или Болгарии, почему страны эти благодаря массовому заселению их варварами навсегда утратили и древние свои названия. Возникло ли бы в Элладе и Пелопоннесе славянское государство, если бы какой-нибудь героический вождь ввел туда с завоевательными целями свой народ, а последний был бы крепок сознанием своего племенного единства? Документы, однако же, совсем умалчивают о насильственных завоеваниях, об опустошительных войнах, которые бы переселившиеся славяне вели из-за овладения Грецией. Ни о едином городе не повествуется, чтобы он подвергся осаде или уничтожению со стороны толпищ славян, как прежде готов. Никакой предводитель вроде Аспаруха, Баяна или Цаберхана в Греции известности не приобретает и не становится там основателем и главой славянского государства.
Великий жупан где-нибудь в Патрасе, Халкиде или Фивах легко мог бы превратиться в властного династа, а таковой же в Коринфе оказался бы повелителем не только над всеми славянскими округами, но и над эллинами всей Древней Греции. И тем не менее в течение долговременного владения греческими землями у варварского племени славян едва ли даже сказалась сколько-нибудь серьезная политическая мысль. Так как славяне оставались верны прежним кочевым привычкам и неохотно жили в городах, то они и в чудной даже стране не сумели сложиться в государство, как готы и лангобарды в Италии, франки в Галлии, вестготы в Испании и вандалы в Африке. Греческие славяне остались неведомы в истории не столько по причине грубости их нравов, сколько потому, что сопротивление греков помешало славянам перейти из пастушеского и земледельческого состояния к высшей степени культуры; достигнуть этого они оказались бы в состоянии, если бы завладели укрепленными городами и портами Греции. Но именно города и обеспечили эллинству дальнейшее существование, и само свидетельство Константина Багрянородного является преувеличенным, и он правильнее бы выразился, если бы сказал, что Пелопоннес стал славянским и варварским, за исключением многих и самых значительных городов.
Бедствия и опустошение Греции, борьба ее народа с вторгавшимися варварами, истребление греческого элемента в некоторых округах, отступление и бегство его в укрепленные города и горы или на острова — все это измышлено фантазией современных уже нам историков, тогда как ни единый из греческих и византийских летописцев об этом не свидетельствует и ни о чем подобном не говорит. Славяне завладели сельскими угодьями и мелкими городками и постепенно основали новые поселения. Наименования местностей, рек и гор показывают, что Элида, Аркадия, Мессения и Лакония подверглись наиболее массовому заселению со стороны славян. Некоторые греческие местечки были переименованы на славянский лад; точно так же благодаря варварам-насельникам могли создаться новые селения, но за всем тем история не знает ни единого большого города, который бы был основан славянами в Элладе заново. Напротив, даже в VII еще столетии в Пелопоннесе были основаны два, населенных исключительно греками, весьма значительных города — Монембазия и Аркадия.
Если славянское население собственно в Элладе к северу от перешейка и было менее многочисленно, то свидетельства на счет пребывания их и здесь далеко не отсутствуют. Как лакон-ская горная цепь Парной получила славянское наименование Малево, так беотийский Геликон был перекрещен в Загору. Склоны горы, посвященной богам, где некогда высились святыни Аполлона и муз, впоследствии покрылись избушками славянских пастухов, и эти последние водили скот на водопой к источникам Аганиппы и Ипокрены! Память о старинном значении Олимпа была утрачена, и само святилище муз, пожалуй, уступило место византийской церкви. Располагавшийся рядом с знаменитым языческим храмом театр муз, несомненно, давно уж обратился в развалины; в наши дни этот театр был открыт, а стариннейшая четырехугольная башня на вершине одного из холмов и посейчас обозначает место, где некогда стоял город Аскра, родина Гесиода.
Никакой памятник не свидетельствует о том, чтобы беотийские города вроде Лебадеи, Орхомена, Херонеи или Фив когда-либо завоевывались славянами. Кадмея, которую некогда благоразумно миновали даже воинственные дружины Алариха, во время славянского вторжения, вероятно, служила резиденцией византийскому стратегу в Элладе. Фивы также сумели остаться вполне греческим городом, как Коринф, столица пелопоннесской фемы, или как Халкида на Эвбее, или как Патрас в Ахайе. С другой стороны, что славяне завели поселения около Копаидского озера, тому служит доказательством новое наименование его — «Топольем», которое следует производить от дерева «тополь». Платея старинное свое наименование обменила на новое — Кохла, Микены — на Хравати и Олимпия — на Мирака.
Мегара, по-видимому, осталась свободной от наплыва славянских насельников. Что касается Аттики, то даже Фальмерайер заявляет, что там следы северных заселений попадаются далеко не в той мере, как в Беотии и Аркадии, и совсем даже отсутствуют, за исключением местностей, прилегающих к Беотии. В Аттике вовсе не возникло славянских наименований местностей вроде пелопоннесских Волгаста, Горицы, Границы, Кривицы, Глоговы, Подаго-ры, Барсовы, Склабицы, Каменицы, Краковы, Хлемицы, Незеро, Раховы, Лукавицы, Хломо и т. д.
Рассказывают, будто в развалинах древнего, прославившегося своими таинствами города Элесзиса тоже открыта славянская будто бы надпись, но эти грубые письмена, скорее похожие на руны и высеченные в мраморе, если бы и могли быть признаны за славянские, остались бы единственной параллелью к другой такой же надписи, найденной на границе Аркадии
Ни относительно воинственно враждебного, ни относительно мирного вселения славянских племен в сам город Афины не может быть приведено доказательств. Можно было бы предположить, что афиняне преградили варварам доступ в свою долину, заперев проходы в Беотию, но отсутствие варварских поселений в пределах афинских владений объясняется еще проще — скудостью почвы, которая в глубокой даже древности заставляла иноземных переселенцев чуждаться этой местности В аттическом Педионе не оказывается вовсе славянских наименований местностей, но оттуда никогда не исчезал Дем Кефизия с древним своим именем; даже современное наименование Марузи удерживает в составе слова намек на храм Артемиды Амарузии, а в Геракли сказывается такой же намек на святыню Иракла. В Диакрии, местности, лежащей по ту сторону Гимета у Эвбейского моря, удержались лишь старогреческие и новогреческие извращенные наименования.
Дем Арафен и по сей еще час удержался в Рафине, Торик — в Торяко, Анафлист — в Анабизо. Дем Пентеле и поныне живет в наименовании монастырского местечка Мендели, как Аполлония — в Палой, Празиай — в Празас, Гаргетт в Гариттос и Ало-пеке в Ампелокипэ. Хотя и неизвестно, сохранил ли у греков старинное свое название мыс Сунион, который итальянские мореплаватели по развалинам храма Афины окрестили по-итальянски Capo delle colonne, но едва ли мыслимо, чтобы было такое время, когда бы греки могли позабыть о Марафоне и значении тамошнего кургана. Как прославленное это древнее название поныне еще оживает в наименовании деревушки Маратонас, так же точно название Иной напоминает исчезнувшее Ойноэ ионийского Тетраполя. Правда, утверждали, будто своеобразные наименования местностей на Марафонской равнине вроде Враны, Цастуни, Варнабэ, Мази, Тзю-рьг — славянского происхождения, но, допуская справедливость этого (что, впрочем, далеко не доказано), все же остается фактом одно: если славяне вообще и вселялись в Аттику, никогда они там массами не оседали, как албанцы в XIV и XVII веках, овладевшие тогдашними демами (фемами) Аттики — вплоть до самых Афин без всякого сопротивления. Как албанцы в свое время охотно были допускаемы в Элладу и Пелононнес в качестве колонистов, греческими и франкскими государями, а позднее турецкими властителями для заселения заново местностей, лежавших впусте, так во многих случаях можно себе представить и заселение Греции славянами вполне мирным путем. Во всяком же случае афиняне не допустили славянских гостей до поселения в городской своей области, т. е. от Коридалла до Гимета и от Пентеликона до Пирея. Что дело обстояло именно так и что Афины собственно никогда не подвергались вторжению со стороны славянских варваров, но пребывали городом по существу греческим, причем коренное его население лишь в незначительной степени смешивалось с чуждыми составными элементами (как дело происходило в Фессалониках, Патра-се и Коринфе), это ныне принимается за неопровержимый факт. Впоследствии мы будем иметь случай заметить, что в росписи монастырских, принадлежавших к афинскому архиепископству не-движимостей, найденной в 1205 г. латинянами в митрополичьей канцелярии, но, конечно, относящейся к значительно более раннему времени, встречаются лишь древнегреческие и новогреческие имена, но отнюдь не славянского происхождения.
Именно в то время, когда славянские племена распространялись по греческому полуострову, в 752 г. родилась Ирина — вторая афинянка, которой суждено было возложить на себя византийский жемчужный венец. Нежданно выпавшая на ее долю блестящая судьба и вся коловратность ее жизни несколько напоминают историю знаменитой дочери философа Афинаиды-Евдокии. Обе эти афинянки отличались редкостной красотой, а что ум Ирины выходил за обычные пределы, это доказала она в достаточной мере своими честолюбием, силой воли и властностью. Только образованность этих двух женщин была не одинакова, ибо жившая триста лет спустя после Афинаиды Ирина могла по образованности стоять в таком же отношении к своей предшественнице, в каком монастырская школа Афин, впавших в варварство, находилась к академии последних платоников.
Ирине было всего семнадцать лет и жила она в Афинах, когда Константин (Копроним) избрал ее в жены своему сыну. Если только не простая случайность остановила выбор государя на уроженке той именно страны, которая особенно решительно выступала в защиту святых икон, то легко возможно, что императором здесь руководило намерение путем этого выбора примирить эллинов с Византией. Через это одновременно почтены были и исконная греческая народность, долгое время оттеснявшаяся византийцами, и в частности достославная ее столица Афины.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
