59382 (673119), страница 4
Текст из файла (страница 4)
От души поздравляю тебя с именинами и шлю тебе самые горячие благопожелания. Дай Бог тебе счастья, здоровья и успехов во всем, главное, желаю тебе душевного покоя. Я совсем не знала, что ты поехал в Царское, и теперь даже не знаю, где ты проводишь [нрзб]. Мысленно я с тобою, мой милый Ники, ужасно сожалею не быть вместе.
Погода ужасная, дождь и сильный ветер, и сегодня мороз вместе с дождем. В саду совсем невозможно ходить, так грязно, т.ч. я гуляю на улице, где гораздо чище и веселее *и чувствуешь себя свободнее*.
Baby Ольга снова здесь, и такая радость ее видеть *сияющей от счастья*. Слава Богу. Она бывает каждый день у меня, один раз они вместе у меня пили чай, и он очень мил, натуральный и скромный. Мы все находимся под впечатлением *немецких предложений о мире. Все время одно и то же, он стремится стать в позу миротворца и возложить всю ответственность на нас, если они не будут приняты. Я очень надеюсь, что никто не попадется на эту уловку. Я совершенно уверена, что мы и наши союзники сохраним твердость и единство и отвергнем эту «великодушно» протянутую руку*42.
Я очень рада, что сестра милосердия (Ангелина) Пушкина (Толстая) была у тебя в Ставке после поездки в Германию к нашим бедным пленным. Она потом была у меня и много рассказывала. Как я тебе телеграфировала, Дания уже год тому назад предлагала *переправить к себе больных военнопленных, чтобы они были, по крайней мере, хорошо накормлены и остались в живых. К сожалению, однако, им так и не дали никакого ответа, хотя бы что-нибудь вроде «спасибо, собаки», и мне непонятно – почему, ведь это делается из чувства христианского милосердия и не будет ничего стоить, так как датчане подготовили все за свой счет. Я надеюсь, что после твоего приказа военному министру дело наконец сдвинется с места.
Посылаю одну бумагу, которую Вальдемар просил показать тебе. Это по поводу Det Store Nordiske Telegrafselskab, которое существует уже почти 50 лет и никогда не вызывало нареканий. Теперь датчан после их лояльной службы в течение всех этих лет совершенно несправедливо одним махом изгоняют из России, как если бы они были разрушителями. Словом, ты увидишь сам, что надо сделать*.
Надеюсь, что вы все здоровы, крепко вас всех обнимаю. Христос с тобою, мой дорогой Ники!
Всем сердцем любящая тебя
твоя старая Мама.
В декабре 1916 г. был убит Григорий Распутин. Заговор был раскрыт, убийц, среди которых был и великий князь Дмитрий Павлович, не судили, но по распоряжению царя выслали из Петрограда. Члены царской семьи, узнав о грозящей Дмитрию Павловичу высылке в Персию, 29 декабря составили коллективное обращение к царю (так называемое Письмо шестнадцати) с просьбой заменить последнему ссылку в Персию на жизнь под домашним арестом в одном из подмосковных имений ввиду его слабого здоровья. Ответ Николая был краток: «Никому не дано право заниматься убийством. Знаю, что совесть многим не дает покоя, т. к. не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай» 44. С этого момента конфронтация между великими князьями и Николаем II стала резко нарастать.
Мария Федоровна, полностью осведомленная о происходящем, не разделяла позицию сына.
17 февраля 1917. Киев
Дорогой мой милый Ники,
Так давно не имела от тебя известия, что совсем заскучала и чувствую потребность, по крайней мере, письменно с тобою говорить. Так много случилось с тех пор, что мы не виделись, но мои мысли тебя не покидают, и я понимаю, что эти последние месяцы были очень тяжелы для тебя. Все это меня страшно мучает и беспокоит. Ты знаешь, как ты мне дорог и как мне тяжело, что не могу тебе помочь. Я только могу молиться за тебя и просить Бога подкрепить тебя *и подвигнуть на то, чтобы ты мог сделать для блага нашей дорогой России все, что в твоей власти*. Так как мы теперь говеем и стараемся очистить наши души, надо покопаться в себе и простить всем и самим просить прощение у тех, которых мы чем-либо обидели. Я уверена, что ты сам чувствуешь, что твой резкий ответ семейству глубоко их оскорбил*, так как ты совершенно незаслуженно бросил в их адрес ужасные обвинения. Надеюсь всем сердцем, что ты облегчишь участь Дмитрия, не пустив его в Персию, где климат летом столь отвратителен, что ему с его слабым здоровьем просто не выдержать. Бедняга Павел написал мне в отчаянии, что он даже не мог проститься с ним, ни благословить, как его выпроводили столь неожиданно…
Это так не похоже на тебя с твоим добрым сердцем поступать подобным образом. Это причинило мне много боли.
Я распорядилась установить на эту неделю маленькую походную церковь рядом с зеленым кабинетом, дабы не ходить дважды в день к Игнатьевым46. В ней так приятно и уютно, так спокойно и хорошо.
Я пригласила доброго старого священника из Софийского собора. Одухотворенная службой, я успокоилась. Ничто не отвлекает меня, и это как раз то, чего только и можно желать для совершения молитв.
К несчастью, погода снова изменилась. Еще вчера был настоящий весенний день, а сегодня холодно, 10 градусов. А я надеялась, что зима уже закончилась.
Надеюсь, что вы все здоровы. Нежно вас всех обнимаю, мои милые. Храни тебя Господь. Желаю тебе всего хорошего, мой дорогой Ники.
Горячо тебя любящая
твоя старая Мама.
Baby Ольга тебя тоже целует.
Из дневника императрицы Марии Федоровны. 1917 год
Приведенные ниже записи императрицы за 1917 г. (ГАРФ. Ф. 642. Оп.1. Д.42; начат 1 января, окончен 24 апреля) отражают ее реакцию на происходившие в стране события.
28 февраля/13 марта. Абсолютно никаких сообщений из Петербурга. Очень неприятно. Игнатьевы прибыли к завтраку, он тоже ничего не слышал. Дума закрыта, почему? Говорят, что в такой момент это ужасная ошибка! Нужно быть действительно сумасшедшими, чтобы взять на себя подобную ответственность (Л.29 об.).
В связи с беспорядками и ширившимся забастовочным движением в Петрограде, Николай II распустил Думу и приказал военному командованию «немедленно навести порядок». 27 февраля войска стали открыто бунтовать, начался захват правительственных зданий. С 27 февраля в столице установилась фактически двойная власть – Временный комитет Государственной Думы во главе с М.В. Родзянко и Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н.С. Чхеидзе и А.Ф. Керенским.
1/14 марта. Написала Аликс. Из Петербурга ничего. Положение ужасное! Видела Фогеля, который рассказал, что знал. Стычки и столкновения. Волнения на улицах. Все это после закрытия Думы, мы можем благодарить ее за глупость и властолюбие в отсутствие Ники. Непонятно, как можно брать на себя такую ответственность. Столкновения на улицах. Призванные военные отказываются стрелять в народ. Полиция же стреляет. Много убитых! Родзянко встал во главе нового правительства, как в Греции… Все прежние министры смещены и арестованы. Джозеф Бот пришел к обеду. Сандро пришел в 12 часов к мессе. Была у Ольги (Л.30 об.).
2/15 марта. Приняла Шипова и Оболенского с Бекером. 36 лет я была шефом Кавалергардов. Все так прискорбно теперь! Ничего не слышно из Петербурга. Все так скверно. Потом пришел Фиджи Лейхтенбергский, чтобы выразить сочувствие по поводу происходящего. Очень мило! Получила, наконец, телеграмму от Миши, который находится с Ксенией в Петербурге. Была у Baby.
Слышали, что в Кронштадте было восстание, убит дорогой адмирал Вирен. Это ужасно! А также убито много других, сколько – неизвестно. Сандро пришел к обеду. Говорят, что мой бедный Ники в Пскове. Сейчас могу думать и говорить только обо всем этом кошмаре. Получила телеграмму от Ксении, в которой говорится, что никто не знает, где Н[ики]. Страшно, что происходит. Господи, помоги нам! (Л.31).
3/16 марта. Совсем не могла спать, поднялась в начале 8-го. Сандро пришел в 91/4 и рассказал вещи, внушающие ужас – как будто Н[ики] отрекся в пользу М[иши]. Я в полном отчаянии! Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар? Он <Сандро. – Ю.К.> предложил поехать к нему. И я сразу согласилась. Видела Свечина, а также моего Киру, который прибыл из Петербурга, где на улицах стреляют. Долгоруков также прибыл оттуда сегодня утром и рассказывал о своих впечатлениях. Бедняга Г. Штакельберг также убит в своей комнате. Какая жестокость!
Навестила Baby в надежде, что она тоже поедет с нами, но она еще не выздоровела. Я нахожусь от сего в полном отчаянии. Мы попрощались в 8 часов. Поехала с Граббе даже не на своем собственном поезде, который в настоящий момент находится в Петербурге. Граббе был в отчаянии и плакал (Л.31 об.).
Известие о том, что Николай II 2 марта 1917 г. подписал отречение от престола, по словам великой княгини Ольги Александровны, «поразило нас как гром среди ясного неба… Мы все были парализованы. Моя мать была вне себя, и я всю ночь провела у нее. На следующий день она поехала в Могилев, а я возвратилась к моей работе в госпитале» 48.
3 марта императрица в сопровождении зятя, великого князя Александра Михайловича, генерал-майора свиты князя С.А. Долгорукова и фрейлины Зинаиды Менгден прибыла в Могилев. Было очень холодно. Как вспоминала Менгден, они увидели царя, стоявшего в одиночестве на перроне, далеко от большой свиты. Он был спокоен и полон достоинства, но выглядел смертельно бледным. «Мой фотоаппарат, – писала Менгден, – лежал в столе в купе, и я намеревалась запечатлеть момент встречи. Однако в ту секунду я вдруг почувствовала, что не в состоянии это сделать – я не могла фотографировать царя в его несчастье.
Поезд императрицы остановился. Два казака и два офицера стали у дверей вагона Марии Федоровны. Она спустилась вниз и пошла навстречу своему сыну, который медленно приближался к ней. Они обнялись. Окружающие приветствовали их, склонив головы. Воцарилась глубокая тишина. Затем мать и сын вошли в небольшой деревянный сарай, служивший, по-видимому, гаражом. Когда после некоторого промежутка времени императрица-мать и царь вышли наружу, их лица были спокойны и ничто в их облике не выражало той глубокой боли, которую они испытывали».
4/17 марта. Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много тяжелого. В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции, мы отправились вместе в его дом, где был накрыт обед вместе со всеми. Там также были Фредерикс, Сер[гей] М[ихайлович], Сандро, который приехал со мной, Граббе, Кира, Долгоруков, Воейков, Н. Лейхтенбергский и доктор Федоров. После обеда бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Он открыл мне свое кровоточащее сердце, мы оба плакали. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем – чтобы спасти страну – предложил образовать новое правительство и… отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он наконец сдался и подписал манифест. Ники был невероятно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто ударили по голове, я ничего не могу понять! Возвратилась в 4 часа, разговаривали. Хорошо бы уехать в Крым. Настоящая подлость только ради захвата власти. Мы попрощались. Он настоящий рыцарь (Л.32).
5/18 марта. Была в церкви, где встретилась с моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за него, за меня, за всю семью. В 11 часов служба окончилась.
К завтраку приехал Александр и просил меня, чтобы Ники уехал. Я спросила – куда, за границу?! То же самое советовал Фредерикс. Ники сказал мне, что ему тоже советуют уехать как можно скорее, но он думает, что нужно дождаться ответа из Петербурга: безопасно ли там. Возможно, ответ придет завтра. Он был невероятно спокоен… (Л.32 об.).
6/19 марта. <…> позор перед союзниками. Мы не только не оказываем влияния на ход войны, но и все потеряли (Л.33).
7/20 марта. написала письмо Аликс, получила, наконец, и от нее три старые телеграммы… Завтракала с Ники. Снег идет постоянно. Ники принял военных агентов, а я в 3 часа отправилась к себе. Все безнадежно плохо!
Приехал Александр, чтобы убедить Ники ехать сразу дальше. Легко сказать – со всеми больными детьми!
Все ужасно! Да поможет Бог! Ники приехал в середине дня с Лейхтенбергским. Я передала ему, что Александр и Вильямс советуют ему не задерживаться в Царском Селе. Прибыл Нилов и сказал, что Ники может завтра ехать… (Л.33 об.).
8/21 марта. Один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!
Ники пришел после 12-ти проститься со Штабом и остальными. Завтракали у меня в поезде: Борис и мои. Был командир полка Георгиевских кавалеров. Замечательный человек, произвел на меня прекрасное впечатление. Ники прощался с ним и георгиевскими кавалерами. Сидели до 5 часов, пока он не ушел. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего. Нилов не получил разрешения ехать с Ники. Все очень грустно! Большая часть свиты остается в Могилеве. С Ники поедут только: Лейхтенбергский, В. Долгоруков, Кира, проф. Федоров. (Л.34).
«На вокзале, – вспоминала графиня Менгден, – Царь сказал последние слова прощания и стал подниматься по ступенькам поезда, сопровождаемый флигель-адъютантом. Его флаг-капитан <К.Д. Нилов. – Ю.К.> хотел последовать за ним, но думские господа этому воспрепятствовали. Он поцеловал руку царя, сказав с горечью: «Мне не позволяют следовать за Вами»» 52. Как пишет далее фрейлина – на противоположной стороне перрона у окна своего купе стояла Мария Федоровна, которая видела сына в последний раз.
9/22 марта. Пришел генерал Вильямс, я попросила его взять письмо для Аликс. Он – человек чести. Остается у Николаши, Алик пришел к завтраку. Когда я сегодня поднялась, у меня было страстное желание уехать отсюда прочь, из этого страшного места. Еще ничего не слышно от Ники. Говорят, бедный Бенкендорф тоже арестован. Настоящая анархия! Господи, помоги нам и защити моего несчастного Ники! Борис и Сергей пришли к чаю. Они все присягнули, нарушив клятву, новому правительству. Все ужасно! Поезд наконец прибыл в 5 ч[асов]. Алик пришел, чтобы попрощаться, после чего мы наконец-то покинули это ужасное, злополучное место (Л.34 об.).
















