56307 (671244), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Автор этих очерков в общем солидарен с В. О. Ключевским, который писал, что в вопросе о Лжедмитрии «важна не личность самозванца, а его личина, роль им сыгранная». В то же время, как нам представляется, версию тождества самозванца и Отрепьева никак нельзя сбрасывать со счетов, несмотря на некоторые ее слабые места. Нельзя, во-первых, в силу элементарного уважения к источникам, довольно единодушно называющим именно Отрепьева в качестве самозванца, и, во-вторых, еще и оттого, что другие решения проблемы личности самозванца основаны на еще большем количестве натяжек и допущений. Принимая, таким образом, достаточно традиционную версию личности Лжедмитрия, мы строим очерк жизни самозванца до занятия им царского престола в основном на реконструкциях Р. Г. Скрынникова в его книге «Самозванцы в России в начале XVII века» и других работах.
Человек, сыгравший столь неординарную роль в русской истории, родился в довольно обыкновенном провинциальном городке Галиче, в не менее обыкновенной и заурядной дворянской семье, где-то на рубеже 70—80-х гг. XVI в. Его нарекли именем Юрий. Вскоре он лишился отца, стрелецкого сотника Богдана Отрепьева, зарезанного в Москве, в Немецкой слободе, вероятно, в пьяной драке. Мать научила Юшку читать Библию и Псалтирь; затем он продолжил образование в Москве, где жили дед и дядя мальчика, а также свояк семьи дьяк Семейка Ефимьев. За непродолжительное время Юшка стал «зело грамоте горазд» и овладел каллиграфическим почерком. Этого достоинства вполне хватило бы для продвижения небогатого дворянина на приказной службе. Но не таково оказалось самолюбие юноши, жаждавшего быстрой карьеры. Свободной службе в приказе или стрельцах он предпочел положение слуги двоюродного брата царя Федора — Михаила Никитича Романова. Царские наказы называют Отрепьева боярским холопом, и, возможно, он и вправду дал на себя кабальную запись: уложение о холопах 1597 г. требовало всем господам принудительно составить кабальные грамоты на своих добровольных слуг. Почему дворянин пошел в услужение, да еще в холопство, мы поймем, если вспомним, что Романовы были реальными претендентами на престол.
После ареста Романовых Годуновым Юшка, верно, сумевший встать достаточно близко к боярам, опасался за свою свободу и жизнь, а потому счел за благо в 20 лет покинуть свет и забыть свое мирское имя. Он стал чернецом Григорием. Поначалу новоявленный инок скрывался в провинции в суздальском Спасо-Евфимие-вом и галичском Иоанно-Предтеченском монастырях, а когда буря улеглась, вернулся в столицу. Здесь он поступил в придворный Чудов монастырь по протекции протопопа кремлевского Успенского собора Евфимия, оказанной, очевидно, по просьбе деда Отрепьева Елизария Замятии. Келейником деда Григорий и жил первое время, пока его не забрал в свою келью архимандрит обители Пафнутий. Вскоре его рукоположили в дьяконы. Молодому иноку поручили сложить похвалу московским чудотворцам Петру, Алексию и Ионе. Видимо, он справился с поручением хорошо, так как сам патриарх Иов заметил юношу и взял на свой двор «для книжного письма». Вместе с другими дьяконами и писцами патриарха Отрепьев сопровождал архипастыря в царскую Думу. Это давало возможность молодому честолюбцу соприкоснуться с придворной жизнью и возмечтать о большем, чем иноческая келья. Головокружительная карьера, которую он сделал всего за год, став из рядового чернеца патриаршим дьяконом, не устраивала Отрепьева. Он в мечтах примерял на себя шапку Мономаха. Кто подсказал ему назваться царевичем Димитрием, неизвестно. С. Ф. Платонов считал самозванца орудием интриги бояр Романовых против ненавистного им Годунова. Р. Г. Скрынников полагает это маловероятным, поскольку Романовы сами претендовали на престол, а значит, вряд ли стали бы им рисковать. По мнению историка, самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, где служил Юшка, а в стенах Чудова монастыря. Возможным советчиком и вдохновителем самозванца он называет монаха Варлаама Яцкого, за которым, вероятно, действительно стояла какая-то боярская партия. Недаром опытный в политических делах Борис Годунов, узнав о появлении самозванца, упрекнул бояр, что это их рук дело.
В начале 1602 г. Отрепьев начал смертельно опасную игру, сделав в ней ставкой собственную голову. Вместе с двумя иноками — уже знакомым нам Варлаамом и Мисаилом — он бежал в Литву и «открылся» игумену Киево-Печерской лавры, что он царский сын. Игумен, дороживший отношениями с Москвой, показал авантюристу и его спутникам на дверь. История повторилась весной 1602 г., когда бродячие монахи отправились к князю Василию Острожскому. Тогда Григорий переместился в Гощу. Здесь он оставил своих сообщников, скинул с себя иноческое платье и «учинился» мирянином. Гоща была центром секты ариан, и самозванец примкнул к сектантам. Он стал учиться в арианской школе, где овладел, впрочем не слишком успешно, латинским и польским языками. Видимо, ариане рассчитывали с помощью самозванца насадить свою веру в России, но сам Отрепьев хорошо понимал, что в качестве еретика-арианина он не имеет шансов сделаться царем православной Руси. Поэтому весной 1603 г. расстрига пропал из Гощи, чтобы объявиться вскоре в Брачине у православного магната Адама Вишневецкого. Вишневецкие враждовали с московским царем из-за спорных земель, и князь Адам мог использовать самозванца для давления на русское правительство. Впервые Отрепьев добился желаемого успеха. Магнат велел оказывать «царевичу» полагавшиеся ему почести, дал штат слуг и карету для выездов.
Единственным способом занять московский престол для самозванца был военный поход. Он вступил в переговоры с казаками Запорожской Сечи, вербуя их в свои сторонники, но получил отказ. Донцы, испытывавшие сильное давление Годунова, напротив, обещали поддержать «царевича» и прислать ему двухтысячный отряд, но письмо их к Отрепьеву не дошло, перехваченное людьми князя Яноша Острожского. Не получив поддержки Сечи и не имея вестей с Дона, самозванец решает до времени сбросить личину поборника Православия и опереться на крайне враждебные России католические круги. Из имения Вишневецкого он перебирается в Самбор, к сенатору Юрию Мнишеку. Здесь он делает предложение дочери сенатора Марине и принимает католичество.
Мнишек хотел посадить будущего зятя в Москве с помощью коронной армии. В этом намерении его поддержал польский король Сигизмунд III, которому Лжедмитрий I обязался отдать в качестве платы Чернигово-Северскую землю. Невесте Марине были обещаны в удел Новгород и Псков, тестю—часть Смоленщины. Своим новым родственникам самозванец также пообещал в течение года (в крайнем случае—двух) обратить в католичество всю православную Русь. Но вопрос о войне и мире решил отнюдь не король или тем более сенатор, а командовавший коронной армией гетман Ян Замойский. Он не желал воевать с Россией, как, впрочем, и многие другие польские магнаты. Польская армия в авантюре не участвовала. В Россию самозванец вторгся 13 октября 1604 г. с навербованным им и его сторонниками отрядом наемников, насчитывавшим около двух с половиной тысяч человек. На помощь «царевичу» вскоре двинулись донцы. Жители Чернигова и Путивля сдали войску самозванца свои города без боя, арестовав воевод; Путивль с его каменной крепостью был ключевым пунктом обороны Чернигово-Северской земли. К тому же здесь самозванец получил от дьяка Б. Сутупова сбереженную им воеводскую казну, где хранились немалые суммы денег для выплаты жалованья служилым людям. А вскоре их примеру последовали Рыльск и Севск, Комарицкая волость. К началу декабря власть Лжедмитрия признали Курск и Кромы. Но войско самозванца никак не могло овладеть Новгоррд-Северским, где против вора успешно отбивался гарнизон во главе с окольничим П. Ф. Басмановым.
Борис Годунов поначалу сосредоточил всю свою армию в Брянске, поскольку верил воинственным заявлениям короля Сигиз-мунда III и ждал польского наступления на Смоленск. Но когда стало ясно, что Речь Посполитая не собирается нападать на Россию, войско во главе с боярином Мстиславским двинулось выручать из осады Новгород-Северский. Нерасторопность и нерешительность русского главнокомандующего, имевшего перевес в силах, привела к поражению у стен крепости 21 декабря 1604 г. Но это был частный успех самозванца, поскольку Новгород продолжал защищаться, а русская рать, слегка потрепанная, но далеко не разбитая, стояла в виду города. К тому же наемники потребовали денег за одержанную победу. У самозванца, успевшего истратить путивльскую казну, их не оказалось. И тогда «рыцарство», ограбив обоз и грязно обругав Лжедмитрия, покинуло его лагерь. Отрепьеву пришлось 2 января 1605 г. снять осаду крепости и отступить
к Путивлю. Вскоре его покинул и главнокомандующий Юрий Мнишек. Теперь Лжедмитрий был предоставлен себе самому. Хотя часть польских гусар осталась с самозванцем, не они, а запорожские и донские казаки, да признавшие «великого государя Дмитрия Ивановича» мужики Комарицкой волости составляли ббльшую часть войска. Среди советников Отрепьева возобладали сторонники решительных действий. Армия самозванца не стала отсиживаться в Путивле или уходить к польской границе, а двинулась в глубь России. Под Добрыничами 21 января 1605 г. она была наголову разбита войском Мстиславского. Победители захватили всю артиллерию и пятнадцать знамен. Самозванец был ранен, затем под ним подстрелили лошадь, и он чудом сумел бежать с поля боя и скрыться в Рыльске. Если бы воевода Мстиславский организовал энергичное преследование, он имел бы шансы быстро занять Рыльск и Путивль, а главное — захватить вора. Но правительственные силы подошли к Рыльску только на следующий день после отъезда самозванца оттуда в Путивль. Несмотря на громадное превосходство над небольшим гарнизоном Рыльска, во главе обороны которого стоял местный воевода князь Г. Б. Долгорукий со стрельцами и казаками, их штурм городка не удался, и Мстиславский отступил к Севску. Так же неудачно проходила и осада царскими войсками Кром. Здесь душой обороны стал донской атаман Андрей Карела (в литературе и источниках его прозвище нередко пишется через «о»). Несмотря на то что в городе огнем артиллерии были разрушены почти все укрепления, казаки не пали духом. Под земляным валом они вырыли себе норы, а сам вал покрыли траншеями и окопами. При обстреле они отсиживались в норах, а после прекращения канонады проворно бежали в окопы и встречали атакующих градом пуль.
Пока сторонники Лжедмитрия сражались за него, сам он около трех месяцев жил в Путивле, который стал своеобразной столицей самозванца. Он вербовал себе новых союзников, рассылая письма в казачьи станицы, пограничные города, саму столицу. В советской литературе в общем традиционной стала мысль о том, что Отрепьев пришел к власти «на гребне крестьянской войны», а затем обманул народные чаяния. Исследования, проведенные Р. Г. Скрынниковым, ставят под сомнение версию «крестьянской войны». Правда, самозванца поддержали крестьяне знаменитой Комарицкой волости, за что Годунов отдал мятежную волость на поток и разграбление своим войскам. Не подлежит сомнению, что восстание крестьян на Брянщине — это, говоря словами Р. Г. Скрынникова, «первое массовое выступление крестьян в Смутное время», но, как подчеркивает тот же автор, жили там дворцовые крестьяне, находящиеся в лучшем положении, чем частновладельческие. К тому же большинство населения Комарицкой волости составляли богатые мужики, далеко не испытавшие тех бедствий, которые выпали на долю жителей других районов5. Отсюда следует, что поддержка самозванца в данном случае объясняется, очевидно, не «антифеодальным протестом» и «классовой борьбой», а верой в то, что перед ними воистину царевич Дмитрий Иоаннович. Это не исключало, конечно, корыстных интересов и меркантильных соображений комарицких мужиков.
И в «прелестных» письмах Лжедмитрия из Путивля, как отмечает Р. Г. Скрынников, «трудно уловить какие-то социальные мотивы». Здесь лишь общие слова, обещания быть добрым и справедливым к подданным, обличения «изменника» Бориса Годунова.
Одной пропаганды для успеха было мало, и Лжедмитрий позаботился о противодействии правительственным разоблачениям о нем как о расстриге-самозванце. Он представил в Путивле, дабы отделаться от своего подлинного имени, двойника — «истинного Гришку Отрепьева». Лжеотрепьев, по свидетельству Маржарета, был лет 35—38, т. е. значительно старше самозванца. Мистификация была шита белыми нитками: отец настоящего Отрепьева был всего лишь на восемь лет старше Лжеотрепьева. Вероятно, этим объясняется печальная судьба двойника, упрятанного самозванцем в тюрьму. Много позже московские власти узнали, что роль Лжеотрепьева согласился исполнять бродячий монах Леонид. Но тогда обман достиг цели: пропаганда Годунова оказалась парализованной, а народ безоговорочно признал Дмитрия Ивановича. Последний в Путивле стал именовать себя уже не просто царевичем и великим князем всея Руси, а царем. В Путивле вокруг самозванца собрался и двор. Самой видной фигурой при Отрепьеве стал князь Мосальский, представитель хотя и древнего, но пришедшего в упадок рода. Рассказывали, что именно Мосальский спас Лжедмитрию жизнь, отдав ему коня во время бегства из-под Севска. Среди приближенных самозванца заметен был и дьяк Богдан Сутупов, тот самый, что отдал Отрепьеву воеводскую казну. Он стал канцлером — главным дьяком и хранителем царской печати.
Самозванец стоял в Путивле, а правительственные войска осаждали Кромы, когда произошло событие, ускорившее, а может, и переломившее ход событий. 13 апреля 1605 г. от апоплексического удара умер Борис Годунов. Еще при жизни этого государя не жаловали в народе, обвиняя то в убийстве Ивана Грозного, то Федора Ивановича, то царевича Дмитрия. И теперь, уже умерший, Годунов не избежал клеветы: по Москве ходили слухи, что будто бы он принял яд в страхе перед воскресшим царевичем. Нареченный боярами на царство сын Бориса Федор вместе с матерью Марией спешили привести знать, народ и войско к присяге. Текст «подкрестной записи» царя Федора повторял содержание присяги, составленной при воцарении Бориса Годунова с одним важным отличием. Надо было хоть как-то защитить юного государя от самозванца. Уже несколько лет Церковь предавала анафеме «вора» Гришку Отрепьева. Теперь, смущенная фокусом с Лжеотрепьевым, вместо того чтобы следовать раз принятой линии, царица решила вовсе не упоминать в «записи» имени Отрепьева. Подданные, согласно тексту присяги, клятвенно обязывались лишь «к вору, который называется Дмитрием Углицким, не приставать». Все это оказалось на руку самозванцу. Наконец, последний просчет Годуновых состоял в неоправданных надеждах на героя Нов-город-Северской обороны Петра Басманова. Еще Борис обещал ему руку дочери — царевны Ксении, и горячий воевода поклялся доставить самозванца в Москву или умереть. Басманов формально получил пост помощника нового' главнокомандующего боярина князя Михаила Катырева-Ростовского, а фактически встал во главе армии. Когда Борис умер, Басманов вместе с Катыревым-Ростовским уже отправились к войскам. Брат покойного, Семен Годунов, доверял воеводе гораздо меньше и послал ему вдогонку на один из высших постов в армии своего зятя Андрея Телятев-ского. Басманов так оскорбился этим назначением, что плакал с час, а потом заявил: лучше ему умереть, чем быть у Телятевского в холопах. В войске под Кромами в это время зрела измена. Во главе заговора встали боярин князь Василий Голицын и рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. Голицын ловко сыграл на противоречиях между верными царю Федору воеводами. Он сумел заручиться поддержкой приходившегося ему родней Басманова. 7 мая 1605 г. в четыре часа утра, когда лагерь еще спал, по сигналу заговорщиков казаки Карелы напали на караулы и захватили мост, через который шла дорога в Кромы. В тот же час сторонники Ляпунова зажгли лагерь в нескольких местах. Началась паника и неразбериха. Только около тысячи немцев-наемников построились под знаменами и были готовы к отпору. Их вступление в бой, однако, ловко предотвратил Басманов. Осажденные жители Кром вместе с казаками Карелы ворвались в стан правительственных войск. Верные Годуновым бояре и воеводы бежали в Москву. Армия перестала существовать. Путь самозванцу в столицу был открыт. Лжедмитрий занял Орел, а затем проследовал в Тулу, где его встречал рязанский архиепископ Игнатий. Из Тулы на завоевание Москвы Отрепьев отрядил Петра Басманова с его ратниками. Верные Федору стрельцы, посланные в Серпухов, не дали Басманову переправиться за Оку. Этот успех правительства, впрочем, был последним и ничего не изменил. В народе уже заметна была «шатость». «Дмитрия» ждали со дня на день. Обойдя Серпухов, 31 мая к стенам Москвы подошел Карела со своими казаками. В сам город небольшой отряд вступить не мог: несколько сот казаков не представляли опасности для хорошо укрепленной столицы. Зато появление казаков «Дмитрия Ивановича» крайне возбуждало чернь. На следующий день, 1 июня, агенты самозванца Гаврила Пушкин и Наум Плещеев явились в пригород Красное Село и оттуда повели толпы народа в самый центр Москвы, на Красную площадь. Здесь с Лобного места они зачитали «прелестную» грамоту самозванца, полную несбыточных обещаний всем слоям населения и обличении Годунова. Затем распалившаяся толпа ворвалась Фроловскими воротами в Кремль. Дворцовая стража разбежалась. Во дворце все перевернули вверх дном, разгромили и старое подворье Бориса Годунова. Как водится в таких случаях, чернь добралась до винных погребов. Исаак Масса утверждал, что напились до смерти около пятидесяти, а английские источники — около ста человек. Это были единственные жертвы мятежа. Во время разгрома дворца верные люди спасли юного царя Федора и его семью. Арестовали их, вероятно, не в день мятежа, а несколько позже. Самозванец в Туле объявил стране о своем восшествии на престол и разослал текст присяги. В Серпухов на поклон к нему явились бояре: глава думы князь Ф. И. Мстиславский, князь Д. И. Шуйский, другие думные чины. В честь «Дмитрия Ивановича» поставили шатры, в которых когда-то Борис Годунов потчевал дворян накануне коронации. Снаружи они имели вид крепости с башнями, изнутри были украшены золотым шитьем. В них разом на пиру в честь самозванца присутствовало пятьсот человек.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
