77739 (637956), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Дорога скрылась, ветер дует…
Чувство одиночества усиливается музыкальным аккомпанементом – шумом ветра и шумом потока, бегущего в глубине оврага. Окончание строк, рифмы, построены на звуках о… о… у…
Шумит. (Слыхал я этот шум,
В пустыне ветром разнесённый,
И много пробуждал он дум
В груди, тоской опустошённой.)
В природе всё наводит Лермонтова на размышления. «Волшебный замок» рассеянных ветром облаков напоминает ему об узнике – «преступном страдальце», звон цепей которого прерывает его сновидение о родине. А под нависшим над горной тропинкой серым камнем в его поэтическом мире растет голубой цветок, который назвал он цветком воспоминания:
В его тени, храним от непогод,
Пленительней, чем голубые очи
У нежных дев ледяной полуночи,
Склоняясь в жар на длинный стебелёк,
Растёт воспоминания цветок!..
И нависшие скалы, и серые камни на Кавказе повсюду. А на Машуке растут на длинных стеблях хрупкие голубые цветы. Всё это с детства знакомо поэту. Ребёнком три раза побывал он в Пятигорске, который назывался в то время Горячеводском. Е.А. Ерсеньева возила внука на Кавказ
лечиться.
Приветствую тебя, Кавказ седой!
Твоим горам я путник не чужой:
Они меня в младенчестве носили, -
так начинает Лермонтов поэму «Измаил-Бей». И «прозрачная лазурь» небес, и «чудный вой мгновенных, громких бурь», и «воинственные нравы» сынов Кавказа – всё хорошо знакомо ему с детских лет. Десятилетний мальчик на празднике бойрана в ауле, у подножия Бештау, недалеко от Горячеводска любовался скачками, джигитовской, военными играми мирных черкесов. Здесь слышал он и народного певца. Но ещё ближе «воинственные нравы» кавказцев Лермонтов наблюдал, гостя у родственников бабушки, Хастатовых, на Тереке, в районе, издавна заселенном гребенскими казаками. Там принадлежали Хастатовой обширные земли и завод, находившийся в большом селении Шелкозаводском и Шелковом. Кроме крепостных Хастатовой, в Шелкозаводском жили и казённые крестьяне, армяне и грузины. Это было большое промышленное село, жители которого занимались шелководством и виноделием. Там было шумно, беспокойно, а потому, вероятно, Хастатовы и жили на Хуторе Парубочево, где до сих пор сохранился барский дом (он много раз перестраивался). С этим домом в станицах на Тереке связывают память о Лермонтове. Напротив владений Хастатовой, на правом берегу Терека, находился чеченский аул Акбулат-Юрт, и случалось, что чеченцы, переплыв реку, нападали на крестьян, возвращавшихся с поля. В трёх верстах от деревни Парубочево стоял военный пост Ивановский. Пост был окружен крупным кустарником, укреплён двойным плетнем, обрыт канавой. Здесь постоянно дежурил караул казаков. Этой надежной охраной и объясняется кажущаяся непомерной храбрость «авангардной помещицы», как прозвали Хастатову. Её владения, дом, семья – всё находилось под надежной защитой гребенских казаков, не уступавших в отваге чеченцам. В пятидесяти саженях от военного поста была уже заброшена в то время крепость Ивановская.
Приезжая на Терек, мальчик-поэт попадал в атмосферу, насыщенную всевозможными рассказами, легендами. На кавказских преданиях и основана его поэма «Измаил-Бей». Тему народного предания Лермонтов воплотил в образе старого чеченца. Этот «седой старик» рассказал поэту повесть про старину. Погружённый в думы и воспоминания, он молча сидит под «столетней мшистой скалой»:
Как серая скала седой старик,
Задумавшись, главой своей поник…
Молчание старого чеченца сливалось с молчанием окружающих скал. Лирический герой поэмы, «странник чуждый», полный уважения к обычаям и верованиям чужого народа, не решался прервать это сосредоточенное молчание горца: «Быть может, он о родине молился!» А его рассказ, «то буйный, то печальный», «вздумал перенесть на север дальний»:
Пускай ему не внемлют, до конца
Я доскажу! Кто с гордою душою
Родился, тот не требует венца;
Любовь и песни – вот вся жизнь певца…
Хранители народного преданья – народные певцы. Народный певец – излюбленный герой Лермонтова. Он участник всех событий народной жизни, радостных и печальных. Звук его могучих слов «воспламенял бойца для битвы». Таких певцов Лермонтов ставит в пример своим современникам («Поэт»). Народного певца Лермонтов вывел и в своей восточной повести «Измаил-Бей» на празднике бойрана, окружённый толпой горцев, поёт он «песню старины». И с одинаковым вниманием слушают его все: и «юность удалая», и седые старики.
На сером камне, безоружен,
Сидит неведомый пришелец.
Наряд войны ему не нужен,
Он горд и беден – он певец!
Поэма «Измаил-Бей» дошла до нас в авторизованной копии. Кроме того, сохранились выписки из утраченного автографа, сделанные собирателем творческого наследия Лермонтова В.Х. Хохряковым. Среди них есть дата написания поэмы – 10 мая 1832 года, – а также строки при печатании поэмы, запрещённые цензурой или вычеркнутые самим поэтом. Из первой части «Измаил-Бея» (после главы 25) Лермонтов снял большое лирическое отступление слишком интимного характера, связанное, по-видимому с В.А. Лопухиной, которой, по всей вероятности, и посвящена поэма. Коротенький роман Лермонтова с Лопухиной происходил весной и летом 1832 года, перед отъездом поэта из Москвы в Петербург. Жизнь разлучила их. Но чистое, высокое чувство к Варваре Александровне Лермонтов пронес через всю свою жизнь; оно во многом питало его творчество. Среди стихов, написанных в Петербурге, осенью 1832 года, есть черновик посвящение к «Измаил-Бею» более полный, чем в копии. «И ты, звезда любви моей,» - обращается поэт к той, кому посвящает свою поэму.
Содержание поэмы «Измаил-Бей» взято из исторических событий на Кавказе начала XIX века. Прототипом для главного героя послужил кабардинский князь Измаил-Бей Атажухин (или Атажуков), получивший образование в России и служивший в русской армии. Историческим лицом является и Росламбек, двоюродный брат Атажукова. Участие Зары в войне не представляет собой чего-то необычного. Женщины кавказских народов иногда сражались наряду с мужчинами. Поэма «Измаил-Бей» была опубликована в 1843 году в «Отечественных записках» - журнале, где поэт при жизни печатал свои произведения. Горячее сочувствие новому восстанию в борьбе горцев за свободу, ярко выраженное в поэме, вызвало большие цензурные сокращения.
«Демон»
Первый вариант «Демона» Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. С тех пор он неоднократно возвращается к этой поэме, создавая её различные редакции, в которых обстановка, действие и детали сюжета меняются, но образ главного героя сохраняет свои черты.
В буржуазном литературоведении «Демон» постоянно ставился в связь с традицией произведений о духе зла, богато представленной в мировой литературе («Каин» и «Небо и земля» Байрона, «Любовь ангелов» Мира, «Эмак» А. де-Виньи и др.) Но даже компаративистские изыскания приводили исследователе к выводу о глубокой оригинальности русского поэта. Понимание тесной связи лермонтовского творчества в том числе и романтического, в современной поэту русской действительности и с национальными традициями русской литературы, что является руководящим принципом для советского лермонтоведения, позволяет по-новому поставить вопрос об образе Демона у Лермонтова, как и о его романтической поэзии вообще. Тот романтический герой, который впервые был обрисован Пушкиным в «Кавказском пленнике» и в «Цыганах» и в котором автор названных поэм, по его собственным словам, изобразил «отличительные черты молодежи 19-го века», нашёл законченное развитие в романтическом образе Демона. В «Демоне» Лермонтов дал свое понимание и свою оценку героя-индивидуалиста.
Лермонтов использовал в «Демоне», с одной стороны, библейскую легенду о духе зла, свергнутом с неба за свой бунт против верховной божественной власти, а с другой – фольклор кавказских народов, среди которых, как уже говорилось, были широко распространены предания о горном духе, поглотившем девушку-грузинку. Это придает сюжету «Демона» иносказательный характер. Но под фантастикой сюжета здесь скрывается глубокий психологический философский, социальный смысл.
Если протест против условий, подавляющих человеческую личность, оставлял пафос романтического индивидуализма, то в «Демоне»это выражено с большей глубиной и силой.
Гордое утверждение личности, противопоставленной отрицательному миропорядку, звучит в словах Демона: «Я царь познанья и свободы». На этой почве у Демона складывается то отношение к действительности, которое поэт определяет выразительным двустишием:
И всё, что пред собой он видел
Он презирал иль ненавидел.
Но Лермонтов показал, что нельзя остановиться на презрении и ненависти. Став на пусть абсолютного отрицания, Демон отверг и положительные идеалы. По его собственным словам, он
Всё благородное бесславил
И всё прекрасное хулил.
Это и привело Демона к тому мучительному состоянию внутренней опустошенности, бесплотности, бесперспективности, к одиночеству, в котором мы застаем его в начале поэмы. «Святыня любви, добра и красоты», которую Демон вновь покинул и под впечатлением прекрасного, открывается ему в Тамаре, - это Идеал достойной человека прекрасной свободной жизни. Завязка сюжета и состоит в том, что Демон остро ощутил пленительность острого Идеала и всем своим существом устремился к нему. В этом смысл той попытки «возрождения» Демона, о которой в поэме рассказывается в условных библейско-фольклорных образах.
Но развитие признал эти мечты «безумными» и проклял их. Лермонтов продолжая анализ романтического индивидуализма, с глубокой психологической правдой, скрывает причины этой неудачи. Он показывает как в развитии переживаний о событии благородный общественный идеал подменяется иным – индивидуалистическим и эгоистическим, возвращающим Демона к исходной позиции. Отвечая «соблазна полными речами» на мольбы Тамары, «злой дух» забывает идеал «любви, добра и красоты». Демон зовёт к уходу от мира, от людей. Он предлагает Тамаре оставить «жалкий свет его судьбы», предлагает смотреть на землю «без сожаленья, без участья». Одну минуту своих «непризнанных мучений» Демон ставит выше «тягостных лишений, трудов и бед толпы людской…» Демон не смог преодолеть в себе эгоистического индивидуализма. Это стало причиной гибели Тамары и поражения Демона:
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
Поражение Демона есть доказательство не только безрезультатности, но и губительности индивидуалистического бунтарства. Поражение Демона есть признание недостаточности одного «отрицания» и утверждение положительных начал жизни. Белинский правильно увидел в этом внутренний смысл поэму Лермонтова: «Демон, - писал критик, - отрицает для утверждения, разрушает для созидания; он наводит на человека сомнение не в действительности истины, как истины, красоты, как красоты, блага, как блага, но как этой истины, этой красоты, этого блага. Он не говорит, что истина, красота, благо – признаки, порожденные больным воображением человека; но говорит, что иногда не всё то истина, красота и благо, что считают за истину, красоту и благо». К этим словам критика следовало бы добавить, что демон не удержался на этой позиции и что в полной мере данная характеристика относится не к лермонтовскому герою, а к самому Лермонтову, который сумел подняться над «демоническим» отрицанием.
Такое понимание идейно-социального смысла лермонтовской поэмы позволяет уяснить её связь с общественно-политической обстановкой последекабрьского периода. Путём глубокого идейно-психологического анализа настроений тех представителей поколения 30-х годов, которые не шли дальше индивидуалистического протеста, Лермонтов в романтической форме показал бесперспективность подобных настроений и выдвинул перед прогрессивными силами необходимость иных путей борьбы за свободу. Если взять «Демона» с современной русской действительностью не сразу обнаруживается вследствие условности сюжета поэмы, то в реалистическом романе Лермонтова о герое времени, где запечатлено то же социально-психологическое явление, эта связь выступает с полной наглядностью.
Преодоление романтического индивидуализма, раскрытие ущербности «демонического» отрицания ставило перед Лермонтовым проблему действенных путей борьбы за свободу личности, проблему иного героя.
Широко открытые, бездонные, полные муки глаза… Воспалённые, запёкшиеся от внутреннего огня губы. Взор, полный отчаяния и гнева, устремлён куда-то прямо перед собой. Это голова гордого мыслителя, проникшего в тайны Вселенной и негодующего на царящую в мире несправедливость. Это голова страдальца-изгнанника, одинокого мятежника, погруженного в страстные думы и бессильного в своём негодовании. Таков Демон на одном из рисунков Врубеля. Именно таков и Демон Лермонтова, «могучий образ», «немой и гордый», который столько лет сиял поэту «волшебно-сладкой красотой». В поэме Лермонтова бог изображен как сильнейший из всех тиранов мира. А Демон враг этого тирана. Самым жестоким обвинением творцу Вселенной служит им же созданная Земля:
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Этот злой, несправедливый бог как бы действующее лицо поэмы. Он где-то за кулисами. Но о нём постоянно говорят, о нём вспоминают, о нём рассказывает Демон Тамаре, хотя он и не обращается к нему прямо, как это делают герои других произведений Лермонтова. «Ты виновен!» - упрёк, который бросают богу герои драм Лермонтова, обвиняя творца Вселенной в преступлениях, совершаемых на Земле, т. к. это он сотворил преступников.
… всесильный бог,
ты знать про будущее мог,