Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 8)

В повествовании появляется – опять таки увиденный через факт – юмор, пусть даже горький, но все-таки, разряжающий обстановку. Чехов вспоминает сахалинского сторожила штабс-капитана Шишмарева, который поселился на острове так давно, что «даже сочинили легенду о «происхождении Сахалина». Или еще одна история – о вежливости японцев, рассказанная как раз в «сухом» примечании: «Японская вежливость не приторна и потому симпатична, и как бы много ее не было перепущено, она не вредит, по пословице – масло каши не портит. Один токарь-японец в Нагасаки, у которого наши моряки-офицеры покупали разные безделушки, из вежливости всегда хвалил все русское. Увидит у офицера брелок или кошелек и ну восхищаться: «какая замечательная вещь! Какая изящная вещь!» Один офицер как-то привез из Сахалина деревянный портсигар грубой, топорной работы. «Ну, теперь, - думает, - подведу я токаря. Увидим, что он теперь скажет» Но когда японцу показали портсигар, то он не потерялся. Он потряс им в воздухе и сказал с восторгом: «Какая прочная вещь!» (1, т. 14, 227).

Может быть, чуткий слух Чехова ловит и курьезные фамилии каторжников: «Шкандыба, Желудок, Безбожный, Зевака» (1, т.14, 68 - 69); в другом селении снова «девять человек Безбожных, Зарывай, Река, Бублик, Сивокобылка» и т.д. (1, т. 14, 157). Встречается даже каторжный, которого зовут Наполеоном (1, т. 14, 68). Чехов не забудет привести и фразу роженицы, которая ожидала, что у нее родятся двое детей и была огорчена, когда родился один: «Поищите еще», - попросила она акушерку» (1, т. 14, 266). Автор вспомнит, иллюстрируя избыток населения в Корсаковском округе, где предложение труда мастеров намного превышает спрос, фразу еще одного каторжника «Тут даже фальшивых бумажек сбывать негде» (1, т. 14, 291). В описание в последней главе книги Александровского лазарета, его ужасающей бедности («максимальных термометров 2, оба разбиты») будет вкраплена такая ироническая деталь: «В аптеке все ново, все лоснится, есть даже бюст Боткина, слепленный одним каторжным по фотографии. «Немножко непохож», - говорил фельдшер, глядя на этот бюст» (1, т. 14, 369). Эпизоды такого рода аналогичны историям из записных книжек, где через курьезное, казалось бы, случайное подчеркивается отклонение человеческой жизни от нормы. Но такие просветы, выходы в юмористическое в «Сахалине» сравнительно немногочисленны.

В произведении Чехова первые главы динамически – повествовательные, наполнены встречами, событиями, связанными с переездами, большим количеством «микросюжетов», обобщений, а начиная с XIV главы повествование приобретает статически – описательный характер. История путешественника, ищущая авторская мысль вступает в сложное взаимодействие с повествованием о сахалинском быте, развертывается процесс приобретения все более глубокого и точного знания о действительности, утраты иллюзий и сентиментальных надежд. Чехов – и здесь еще одно существенное отличие «Сахалина» от его художественной прозы – открыто присутствует на страницах книги не только в «цифрах и примечаниях», в «анекдотах», т. е. в отборе и организации материала, но и в прямом авторском слове. Поэтому константы Чеховского мира, его идеи и идеалы, обычно «растворенные» в повествовании, здесь оказываются на поверхности, становятся предметом прямого обсуждения. Стилистические средства выражения авторского сознания проявляются и в субъектно – экспрессивной многоплановости речи разных категорий жителей Сахалина. Так, для показа речи местных жителей Чехов использует диалог:

«- Ты политичка (то есть политический) – спросил меня гиляк с бабьим лицом.

-Нет.

- Значит ты пиши-пиши (то есть писарь)? – спросил он, увидев в моих руках бумагу»(1, т. 14, 186). А вот сокрушения отца Ираклия о близости церкви и казармы: «Тут «слава святей единосущней», а рядом – «растакую твою…» (1, т. 14, 86). В рассказе Егора встречаются старорусские слова «эдак», «до утрия», «тебе влетога будет», «сенокос выставивши»…

Чужое слово в авторском повествовании, открытое и скрытое цитирование чужих слов обогащает художественный строй произведения. Изучая особенности повествования чеховского произведения, В. Л. Шефер указывает на то, что «…А.П. Чехов старался использовать стилистически нейтральные средства, оставаясь верным собственному принципу объективности и предоставляя цифрам и фактам говорить за себя» (58, 58). Так, например, описания «казарм для семейных» в Дуэ напоминает протокол: «В одной камере... живут: каторжный и его жена свободного состояния; каторжный, жена свободного состояния и дочь; каторжный и его жена свободного состояния; поселенец поляк и его сожительница каторжная; В другой: каторжный, жена свободного состояния и сын; каторжная татарка и ее дочь, каторжный татарин и его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках…» (1, т. 14, 135) При этом писатель не скрывает своего отношения к описываемому: «По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуважением и презрением окружены здесь женщины и дети, добровольно последовавшие на каторгу за своими мужьями и отцами, как здесь мало дорожат ими и как мало думают о сельскохозяйственной колонии» (1, т.14, 136) Эпизод с каторжным Савельевым, который, прислуживая за столом, подал что-то не так, за что чиновник, обедавший вместе с Чеховым, крикнул «Дурак!», - также завершается авторским обобщением, которое можно применить ко всему содержанию очерковой книги: «Я посмотрел тогда на этого безответного старика и, помнится, подумал, что русский интеллигент до сих пор только и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел ее к крепостному праву» (1, т. 14, 214). В данном случае нельзя не согласиться с утверждением В.Л. Шефер о том, что «подобные образные вкрапления имеют в очерковой книге А.П. Чехова содержательное значение» (58, 60) . Исследователь отмечает также, что «в тексте чернового автографа ярче вырисовывается личность автора – писателя и врача. Сведение к минимуму (но не полное устранение) субъективных суждений в окончательной редакции придает им большую остроту и убедительность» (58, 60).

Даже синтаксический строй произведения «работает» на выражение авторской задачи. Так, в главе о побегах и их причинах есть предложение с однородными дополнениями, указывающими на множественность этих причин: «Тоска по родине выражается в форме постоянных воспоминаний, печальных и трогательных, сопровождаемых жалобами и горькими слезами, или в форме несбыточных надежд, поражающих часто своею нелепостью и похожих на сумасшествие, или же в форме ясно выраженного, несомненного умопомешательства» (1, т. 14, 365), или: « Всю ночь разговор со священниками, торжественность исповеди, под утро полстакана водки, команда «выводи», саван, отходная, потом радость по случаю помилования и тотчас же после казни товарищей сто плетней, после пятого удара обморок и в конце концов прикование к тачке» (1, т. 14, 362) «Вхождение одного действия и события в другое, - по мнению А. В. Чичерина, - придают эпическому произведению выразительную конкретность… ряд почти одновременных действий, обозначающих расчленение и связывание, раскрывают сложность единого целого» (54,137 - 168), что соответствует основной задаче, поставленной автором в данном произведении.

В последней главе Чехов наиболее часто использует перечисления, что с одной стороны способствует ускорению, уплотнению и сжатию текста, а с другой создает ощущение эмоционального и событийного накала, так как факты говорят за себя и не нуждаются в лирических отступлениях и комментариях: «Ни таза, ни шариков ваты, ни зондов, ни порядочных ножниц, ни даже воды в достаточном количестве» (1, т. 14, 393). При этом часто вскрывается нравственная несовместимость обстоятельств, которые тем не менее совмещаются. Интересным и, безусловно, оправданным кажется нам и используемый Чеховым прием остранения: путешественник, впервые сталкиваясь с теми или иными явлениями незнакомой ему стороны жизни страны, изначально уже был поставлен в условия, при которых единственно возможный угол зрения – взгляд со стороны, который подмечает необычное, то, что для россиян, живущих в центре, является исключительным. Писатель словно с камерой в руках показывает нам картины жизни и лишь изредка сам комментирует их. Таким образом, кажется, что за кадром остается не только место для оценки этой картины читателем – слушателем – зрителем, но и авторская позиция. На самом же деле прием остранения, т.е. «пародийное нарушение канона… путем нового – «странного» - взгляда на знакомые вещи» (25, 262), отвечает обличительной задаче произведения и выполняет основную цель очерковой книги – открытие, т. е. дает «ощущение вещи, как видение, а не как узнавание». Роль автора в реализации этой цели трудно переоценить.

Книгу Чехова отличает богатство интонации: здесь и эпически – спокойный тон, и обычная чеховская недосказанность, и горький сарказм, и скрытая ирония, и мягкая шутка, и лирика. В «Острове Сахалин» выявились разные стороны художественного дарования писателя, обнаружились различия в повествовательной манере путевых очерков и художественной прозы. В цикле очерков автор более открыт, он говорит «от себя», выступая одновременно в трех ипостасях: автора, повествователя и героя. Используемый Чеховым принцип повествования А. П. Чудакова характеризует как «принцип изображения мира через конкретное воспринимающее сознание» (55,97 - 111). В «Острове Сахалин» таким конкретным воспринимающим сознанием стало собственно авторское сознание.

Заключение

Подводя итог проделанной работы, необходимо еще раз отметить, что произведение А.П. Чехова «Остров Сахалин» можно разделить на две части: очерки художественные и очерки проблемные. Соединение художественного и публицистического начал направлено на реализацию авторской идеи и служит формированию концепции произведения – «Сахалин - ад». Движение сюжетного действия обеспечивается соприкосновением и разъединением линии путешественника и линии, связанной с жизнеописанием сахалинцев. Тематика произведения состоит из рассказов о сахалинцах, вопросов нравственности, причинах бегства, болезненности и смертности, особенностей жизни на острове; образная система раскрывает тему каторги и каторжан, представлена описанием поселенцев и женщин, детей и интеллигенции, местного населения. Созданию концепции произведения «Сахалин - ад» также способствуют антитезы и дополнительные смыслы, цветовые символы (серый, красный, черный) и образы – символы (ревущее море, скелет кита, костры, дорога).

Раскрывая особенности повествовательной манеры цикла очерков Чехова «Остров Сахалин» мы выяснили, что использование жанровых возможностей цикла позволило А.П. Чехову создать сложное органическое художественное целое, строящееся на идейно-эстетическом единстве замысла. Писатель всесторонне исследовал жизнь и проблемы острова Сахалина и представил это исследование через открытого повествователя - автора и героя, расширив тем самым границы творческого стиля на пути к вершинным произведениям 90 – 900 – х годов. Анализ особенностей повествовательной манеры позволяет сделать вывод о том, что руководящей идеей цикла очерков «Остров Сахалин» является чеховская концепция «Сахалин - ад», объединяющая художественную и научно-публицистическую манеру повествования, проявляющаяся в языковых приемах и самом типе повествования, а использование большого количества цифр, документов в примечаниях и комментариях позволили Чехову избежать открытых авторских обобщений, способствовали рождению дополнительных смыслов и ассоциаций, в том числе и из образов- символов и цветовых символов, позволяющих читателю самому делать открытие – собственные выводы, участвовать в сотворчестве.

Путешествие Чехова вылилось не только в создание уникального произведения «Остров Сахалин», но и в произведения послесахалинского периода. Так, рассказ «В ссылке» (1892) наиболее зримо восходит к сибирско–сахалинскому путешествию. Он соединяет, обобщает уже в суровом пейзаже рассказа виденное им в Сибири и на Сахалине: темная, холодная, неприветливая река, голые, глинистые берега, тяжелая, неуклюжая баржа («карбас»), убогая избушка перевозчиков. Создается угнетающе-тоскливое впечатление. Пережитое самим писателем однажды ночью острое чувство одиночества и тоски в избе перевозчиков, на берегу Иртыша, «передано» им молодому татарину, болезненно тоскующему о родине и близких. А наблюдаемые им в Сибири же ссыльные-перевозчики, «одеревеневшие до мозга костей» от страданий, утратившие навсегда «тепло, какое имели», находящие утешение только в водке, также изображены в рассказе: перевозчики здесь безразличны ко всему, не исключая своей собственной жизни. Рассказ «Палата №6» (1892) также находится в несомненной связи с сахалинским путешествием. К послесахалинским рассказам и повестям исследователь М. Л. Семанова относит произведения «Убийство» (1891), «Гусев» (1890), «Хмурые люди» (1890) , «Дуэль» (1891) и «Бабы» (1891), «В овраге» (1900) (39, 61 - 72). Приведенные примеры дают право сделать заключение: правда факта, документа находится в очерках, рассказах и повестях Чехова в многообразных связях с правдой художественной. Конкретные наблюдения отозвались в его произведениях как в общем колорите, в сюжетах, персонажах, частных ситуациях, отдельных деталях, так и в направляющих, организующих мыслях и в способах выражения авторского отношения к изображаемому. В этот период наиболее интенсивного изучения писателем жизненного материала, в период, который сам он обозначил как переход к зрелости, «возмужалости», сформировались такие значимые черты его искусства, как многоголосие, многоракурсность изображения, скрытый, а порой и открытый лиризм: «На Енисее жизнь началась стоном, а кончилась удалью… Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега» (1, т. 14, 368 - 369).

Для того чтобы описать путешествие, необходимы острая наблюдательность, знание жизни, умение сравнивать, отбирать материал и чистые помыслы, вера, уважение к земле, по которой проходил путник, необходим талант быть человеком и писателем. Эту ответственность перед литературой и согражданами сознавал А. П. Чехов, собираясь на Сахалин. Не случайно, говоря об особенностях личности А. П. Чехова, К.Чуковский писал: «У него издавна вошло в привычку таить от большинства окружающих все, что относилось к его творческой личности, к его писательским исканиям и замыслам, и он предпочитал отшутиться, лишь бы не вводить посторонних в свой внутренний мир…» Но чаще всего здесь проявлялось то «святое недовольство» собою, которое свойственно «одним только русским талантам» ( 56, 38), к которым, несомненно, относится А. П. Чехов.

Список использованной литературы

1. Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: :В 30 – ти тт. Сочинения: т.14. Письма: Т. 4 - 6. - М., 1983 – 1988.

2. Антипова А. Авторская позиция в прозе А.П. Чехова // Русская словесность. – 2004. - №5. - С. 31 – 37.

3. Барглас Л.Г. Жанрово-стилистическое своеобразие произведения Чехова «Из Сибири» // Творчество А. П. Чехова. Особенности художественного метода. Республ - й сб. науч. тр. – Ростов – на Дону, 1979. Вып 4. - с. 129 – 133.

Характеристики

Список файлов курсовой работы