72985 (589255), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Виктор Гюго и в самом деле (в отличие от Ф.М. Достоевского) никогда не был осужденным. Но, как истинный художник, гений, имел способность проникать в глубь вещей, событий, сердец. «Могучая художественная фантазия Гюго… была одной из форм, связывающих писателя с живой действительностью».⁰

Однако фантазия помогла постигнуть и написать. Увидеть же помогла жизнь. По собственному признанию, основную мысль «Приговоренного к смерти» автор вынес не из книг, он «взял ее на Гревской площади», «он подобрал эту мысль в луже крови, под кровавыми обрубками гильотины».⁰ А уже затем Гюго начинает собирать материалы: читает газетные заметки, посещает тюрьмы, наблюдает заковывание в кандалы и отправку на каторгу. Все эти наблюдения нашли отражение в записках приговоренного.

Таким образом, мы можем утверждать, что «Последний день приговоренного» основывался на реальном материале, лишь обобщенном и типизированном художником слова.

Обратимся к вопросу о жанровой принадлежности «Последнего дня приговоренного к смерти». В критической литературе можно встретить несколько различных, подчас противоречивых точек зрения. Рассмотрим некоторые из них.

Начнем с того, что говорит о «Последнем дне» сам автор. Гюго назвал свою книгу «аналитическим романом», изображающим «внутреннюю драму» человека, в отличие от «романа фактов», построенного на внешнем действии («внешней драме»)».⁰

С точки зрения современного литературоведения термином «роман» назвать данное произведение нельзя, так как ни сюжет, ни система персонажей, ни объем роману не соответствуют. Согласиться можно лишь с определениями «аналитический» и «изображающий внутреннюю драму». Внешнего действия, типичного для романа нет.

Н.Н. Сафронова в монографии «Виктор Гюго», вышедшей в серии «Биография писателя», называет «Последний день приговоренного» исповедью.⁰ В самом деле, жанр «Последнего дня» приближен к исповеди, так как исповедь в литературе (по Ожегову) содержит «откровенное признание в чем-нибудь, рассказ о своих сокровенных мыслях, взглядах» ⁰ и пр. Однако исповедь героя Гюго больше похожа на дневниковые записи и не содержит присущего ей мотива раскаяния. Герой ни одной мыслью, ни одной строчкой своей «исповеди» не восклицает: «Зачем я убил?!». Нет, трагизм ситуации в вопросе: «Зачем убьют меня?!».

Н. Муравьева дает третье определение: «Повесть «Последний день приговоренного к казни» создана за три недели. Гюго написал ее в форме дневника и решил издать без подписи, чтоб она прозвучала как документ, как крик, исходящий из уст самого осужденного» ⁰, - пишет она. Из данной цитаты можно выделить три ключевых слова, а именно: «повесть», «дневник», «документ». Муравьева довольно четко разграничила понятия. Книга Гюго – не дневник, а «повесть, написанная в форме дневника». Литературная энциклопедия терминов и понятий под редакцией А.Н. Николюкина дает существенное уточнение о применении дневниковой формы построения произведений в различных жанрах: «Обычно то или иное произведение в форме дневниковых записей относится к какому-либо из известных жанров (роману, повести, репортажу), и «дневниковость» лишь придает ему дополнительную специфику».⁰ Характерными особенностями дневниковой формы (по Николюкину) являются регулярность ведения записей, их связь с текущими настроениями и событиями, спонтанный характер и литературная необработанность записей, безадресность, интимный и поэтому искренний, частный и честный характер записей.⁰ Нельзя не согласиться, что произведение Гюго соответствует всем этим характеристикам. Дневниковая форма действительно имеет место, хотя и без датировки фрагментов текста, ей присущей. Так что мне даже ближе определение «записки». Ну а термин «документ», естественно, предполагает вполне определенный язык и построение текста, которых в «Последнем дне» однозначно нет.

Н. Муравьева также считает, что «повесть» Гюго стала «одной из первых предвестниц социально-психологических романов и повестей, которые появляются во Франции в 30-е, 40-е годы XIX в.».⁰ С этим трудно не согласиться. Социальный? Да, так как поднимается тяжелейшая проблема, касающаяся не только преступника, изгоя, в частности, но и общества, осудившего, в целом. Психологический? Конечно, ведь на протяжении многих страниц нам открывается мечущаяся, трепещущая душа приговоренного к смерти человека.

Над жанром книги В. Гюго задумывается и Г. Фридлендер. «В «Последнем дне осужденного» Гюго создал один из первых в европейской литературе образцов психологических новелл, где основой драматического напряжения являются не внешние события, а движение мысли отъединенного от людей, запертого в своей камере осужденного».⁰

На мой взгляд, Фридлендер давал свое определение, следуя за словами самого Гюго, и оно наиболее точно раскрывает жанровую суть «Последнего дня».

Итак, подводим черту. Что же из рассмотренного мы оставим? Социально-психологическая, построенная в форме дневника (записок) повесть. Таков вывод по вопросу о жанровой специфике «Последнего дня осужденного».

Анализируя своеобразие жанровой структуры, нельзя не коснуться таких важных аспектов, как язык (речь), пространство и время в произведении.

В «Размышлениях о системном анализе литературы» М.Б. Храпченко говорит о языке следующее: «Поэтическая речь произведений того или иного жанра запечатлевает особый вид эстетического освоения действительности, особый строй художественных образов».⁰ Другими словами, язык, речь в литературе напрямую зависят от жанрового своеобразия конкретного произведения, от его стилистической и образной системы.

Поэтическая речь «Последнего дня приговоренного» имеет свои характерные особенности. Как говорит Г. Фридлендер, этому произведению свойственна «своеобразная стенографическая запись противоречивого вихря переживаний, насыщенная глубоким драматизмом и общечеловеческой патетикой»,⁰ (что, как считает исследователь, сближает ранний роман Гюго с эстетикой Достоевского). Можно сказать, что язык «Последнего дня», временами плавно текущий и повествующий, подчас сбивается, приостанавливается, вращается вокруг одного слова или понятия, что более всего соответствует языку дневниковому, языку записок.

Пространство и время данного произведения также имеют свои особенности, обусловленные сюжетной и жанровой канвой.

Гений Виктора Гюго «видит вселенную и в верхних, и в нижних ярусах общества, постоянно противопоставляя друг другу мир тиранов и мир народных масс; он видит мир и в эпическом плане (большой истории, войны, революции), и в лирическом (общечеловеческие эмоции – дети, материнство, отцовство, любовь и т.д.)».⁰

Пространство в «Последнем дне» многолико. На переднем плане оно замкнуто, ограничено толстыми стенами каземата, в котором больше месяца пребывает узник. Средний план – это взгляд во двор (зрелище отправляемых на каторгу), и два путешествия в арестантской карете (снова замкнутой!) по улицам Парижа. И, наконец, крупный план: внутренний взор заключенного. Мысленно он уходит из мрачной тюремной камеры, из города, бежит в лес, на волю, вдыхает грудью пьянящий аромат полевых цветов.

Узник непрерывно и мучительно представляет себе параллельный мир, мир нереально - зазеркальный: «Непонятно, почему мысль о короле не покидает меня. Как я ни уговариваю себя, как ни отмахиваюсь, внутренний голос непрерывно нашептывает мне:

«В этом же городе, в это же время, недалеко отсюда, в другом дворце находится человек, чьи двери тоже охраняются часовыми, человек, как и ты, не имеющий себе равного в глазах народа с той разницей, что он первый, а ты последний из людей».⁰

Время в «Последнем дне» так же неоднородно, как и пространство. «К особенностям художественного видения романтизма надо отнести восприятие мира во многих измерениях: не только в настоящем, но и в далеком прошлом и в будущем; заглядывают в будущее, в сущности, все думающие герои Гюго».⁰ Несчастный узник, бьющийся в четырех стенах тюремной камеры, убегает от страшного «настоящего» в воспоминания детства и юности и мучительно заглядывает в будущее: «Помилуют? Помилуют ли… Помилуют!» «Прошлое, настоящее и будущее неотступно стоят перед ним, тревожат его ум и совесть».⁰

Временную характеристику, в некоторой мере, содержит и само название книги: «Последний день приговоренного к смертной казни». Последний день! А ведь преступник провел в узилище пять недель. И описывает их все, день за днем. Можно сказать, что недели, вследствие необычных, исключительных условий, проведенных в ограниченном пространстве, сжались до дня. Последнего дня жизни. А день этот, насыщенный чувствами, событиями, впечатлениями, мыслями, отчаянием и надеждой вобрал в себя, как губка, значительно больше, чем двадцать четыре часа.

Итак, анализируя «Последний день приговоренного», мы пришли к определенным выводам, а именно, что язык данного произведения несет на себе отпечаток дневниковых записей; что время и пространство в первую очередь статичны и замкнуты (пять недель равны одному дню, проведенному в ожидании смерти), но те же пространство и время, в более глубоком смысле, многогранны; а также к тому, что мы определили жанр произведения Гюго как социально-психологическую повесть, написанную в форме дневника (записок).

В заключение данной главы хочется отметить, что «Последний день приговоренного» Виктора Гюго оказал огромное влияние не только на литературу Франции XlX века, не только на мировую литературу, но и на все думающее общество в целом. Эту мысль сам автор вложил в уста Тощего господина, героя «Комедии по поводу трагедии»: «Ни один присяжный, прочтя ее (книгу), не станет выносить смертный приговор!» ⁰

И в самом деле, «кого не заставил задуматься над вопросом смертной казни «Последний день осужденного» и в ком не возбуждали чего-то вроде угрызения совести резкие, страшно и странно освещенные, на манер турнира, - картины общественных язв, бедности и рокового порока?» – восклицает русский современник Гюго А. Герцен.⁰

Гюго «вскрыл новые пласты жизни, еще не поднятые французской литературой того времени. Повесть «Последний день приговоренного» - одна из предвестниц целой череды социально-психологических романов и повестей, которые появятся во Франции в 30-е, 40-е годы XlX в. Парижское дно, мир каторги и тюрьмы, чудовищные социальные противоречия предстанут в них перед читателями. Авторы этих произведений пойдут дальше Гюго в своем обличении. Но Гюго одним из первых бросил луч в мрачные подвалы города контрастов и поднял, как стяг, высокую тему человечности» ¹.

ГЛАВА 3.

ВОПРОС ЖАНРА «ЗАПИСОК ИЗ МЕРТВОГО ДОМА» И РАССКАЗА «КРОТКАЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО.

«Совершенно новый мир, до сих пор неведомый, - так охарактеризовал Ф.М. Достоевский мир, который он нарисовал в «Записках из Мертвого дома» (1860-1862). Этим неведомым тогдашнему русскому обществу миром была русская каторга, на которой Достоевский провел четыре года (1850-1854), осужденный правительством Николая I как участник революционного общества петрашевцев».⁰

«Пытаться постигнуть гений Достоевского, его творчество и мировоззрение без рассказа о Мертвом доме невозможно»,⁰- таково мнение многих исследователей литературного наследия Федора Михайловича.

Характерно, что год выхода знаменательной книги русского писателя совпал по времени с отменой крепостного права, «словно стоило объявить одно рабство отмененным, как приоткрылась завеса над вторым». – Считает Андрей Битов в своей статье «Новый Робинзон»,⁰ посвященной 125-летию выхода в свет «Записок из Мертвого дома».

В те годы, когда писался «Мертвый дом» Достоевского, в годы подъема демократического движения в России, наиболее остро стояли вопросы о крестьянстве и о преобразовании суда, царской тюрьмы и каторги. В передовых кругах общества эти вопросы вызывали неизменный интерес и участие. Поэтому в аспекте данной политической обстановки в стране «Записки из Мертвого дома» произвели эффект разорвавшейся бомбы. Книга Достоевского, как никакая другая отвечала широкому общественному умонастроению. Она была невыдуманным отражением социального института – каторги – существовавшего в реальном времени и пространстве, и, однако, А.И. Герцен в «Былом и думах» сравнил «Записки» по силе производимого впечатления с «Адом» Данте и фресками «Страшного суда» Микеланджело. И это при том, что Достоевский, в отличие от Микеланджело и Данте (да и от Гюго – тоже!), описал то, что видел и пережил сам. «Это была книга о наболевшем, в которой автор…оказывался лицом, переболевшим больше всех», - говорит Т.С. Карлова,⁰ исследуя образ «Мертвого дома».

Полностью книгу Федора Михайловича публикует в своем новом ежемесячном журнале «Время» его брат, Михаил Достоевский. «В апреле 1861 г. «Время» начало публикацию «Записок из Мертвого дома». Но еще до этого введение и первые главы «Записок» появились в газете «Русский мир», издававшейся Ф.Т. Стелловским».⁰ Это говорит о том, что книга пользовалась спросом уже во время написания.

Книга, новаторская по содержанию, необычная по сути, была непохожей и по форме. Недаром вопрос о жанровой принадлежности «Записок из Мертвого дома» окончательно не решен и сейчас, спустя почти сто пятьдесят лет после выхода в свет. Андрей Битов считает: «Достоевский писал первую в России книгу о каторге и мог ощущать себя Вергилием, проводящим читающую публику по кругам Дантова ада. Он был и для себя-то первым очевидцем и первым летописцем – первооткрывателем как материала, так и формы».⁰

Но написать просто автобиографические воспоминания, поставив одного лишь себя в центр повествования, и не задаться глубочайшими антропоцентрическими вопросами, - это не для Достоевского. Слишком мелко, слишком поверхностно это для Федора Михайловича! И не вызывали бы тогда «Записки из Мертвого дома» столько вопросов, не породили бы к жизни столько противоречивых исследований и мнений.

Во многом автобиографические, построенные на реальных материалах, «Записки» несут на себе печать типизации героя и его переживаний; возможно, с целью подчеркнуть глубину поднимаемой проблематики. Об этом говорит и В.Н. Захаров в своей монографии «Система жанров Достоевского»: «В «Записках из Мертвого дома» много личного, но как автор «Записок» Достоевский стремился к обратному художественному эффекту, предпочитая рассказу о своем пребывании в остроге изображение каторги (курсив мой – Мусаева О.). Не раз автор отказывается от передачи личных тягостных впечатлений, лишь обозначая их, например: «Но мне больно вспоминать теперь о тогдашнем состоянии души моей. Конечно, все это только одного меня касается… Но я оттого и записал это, что, мне кажется, всякий это поймет, потому что со всяким то же самое должно случиться, если он попадет в тюрьму на срок в цвете лет и сил (курсив мой – Мусаева О.)» (4, 220). Достоевский типизировал свою острожную судьбу».¹⁰ И все же полагаю, что здесь еще раз следует уточнить: Достоевский создал именно художественное произведение о каторге. Писатель сам не раз подчеркивал, что «художественность есть главное дело, ибо помогает выражению мысли выпуклостию картины и образа, тогда как без художественности, проводя лишь мысль, производим лишь скуку,.. а иногда и недоверчивость к мыслям, неправильно выраженным» (24, 77).

Итак, «Записки из Мертвого дома» – произведение, созданное на основе синкретизма реальных фактов из биографии писателя и его художественного, творческого метода передачи действительности. «Это прежде всего художественное произведение, в котором писатель не только воспроизводил реальные события и образы конкретных людей, - пишет Н.И. Якушин, - но и, опираясь на действительные факты, используя свои наблюдения над определенными лицами, создавал обобщенные характеры, домысливал и развивал отдельные эпизоды и ситуации. В тоже время Достоевский стремился к тому, чтобы читатель воспринимал его книгу как достоверное свидетельство о действительных, а не вымышленных событиях и людях».¹⁰ Доказательством слов Якушина служит и тот факт, что в процессе работы над «Записками» Федор Михайлович пользовался «Сибирской тетрадью». Так названы потаенные записи, которые писатель вел в годы заключения. Их немногим менее пяти сотен. На основе «Сибирской тетради» создано множество сцен, выведенных в «Записках из Мертвого дома».

Характеристики

Список файлов ВКР