182988 (584543), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Вместе с тем в современных условиях наднациональная и субнациональная глобальная регионализация может рассматриваться как процесс смещения центров принятия решений, имеющих долговременные последствия глобального характера и определенные исторические аналоги, согласно которым "параллельно или сменяя друг друга, на просторах Евразии формировались и развивались "китайская", "индийская", "эллино-македонская", "римская", "арабо-мусульманская" и "западноевропейская" формы и векторы глобализации, соответствующие им "полюсы" регионального и межрегионального развития", которые "естественным образом считали себя "центром" окружающего мира и, формируя глобализационные стратегии, реально претендовали на мировое господство". В этих процессах в прошлом и в соответствующего характера изменениях современности все нации-государства не обходились без союзников и (что особенно важно для настоящего времени) не обходятся без них и сейчас, даже в условиях развивающегося ЕС. Когда же речь заходит о региональных образованиях глобального характера, то эти нации-государства выделяют среди вновь формирующихся объединение, например, стран ШОС с планом присоединения к нему Индии, Ирана, Малайзии, а это может означать, что опять наступает "эпоха Азии", в которой формируется новый регион глобального характера, где усиливаются торговые потоки, имеют место дипломатические взаимодействия, а в некоторых случаях — координация внешних политик расположенных рядом государств (в том числе и путем создания многосторонних организаций, сущность деятельности которых даже применительно к ЕС тоже требует отдельного рассмотрения).
Но не только такого рода глобальные региональные объединения формируют конфигурацию геополитической карты мира (хотя признаки или критерии этой конфигурации имеют пространственную, а не монистическую природу), которая в первую очередь носит основополагающий региональный характер, выходящий за рамки "Запад — Восток", с разнообразной палитрой стратификации. По мнению В. Якунина, геоэкономические зоны, среди которых он выделяет четыре, часто совпадают с цивилизационными границами. Итак, согласно классификации В. Якунина, первая зона — это Атлантический альянс во главе со США; вторая — это Восток, где лидируют растущие экономики Китая и Индии с участием Японии; третья - это Латинская Америка; и наконец, четвертая - это мусульманский пояс Залива и Африки. Из истории известно, что Запад лидировал не всегда, и, как показывает В. Якунин, в 1820 г. доля этого региона в общем объеме мирового производства составляла 25%, а азиатского — 58%. К середине XX в. ситуация поменялась с точностью до наоборот, и тогда на западный мир приходилось уже 56%, а на азиатский - 19%. К 2025 г. ожидается, что Азия опять будет иметь 58%, а Запад — 25%. Согласно позиции В. Якунина, в условиях такой трансформации только Россия геоэкономически связана с первой и второй зонами, что ставит перед ней ряд стратегических задач по активному участию в новой евразийской интеграционной конфигурации, с возможностью участия в ней или как региона с сырьевым статусом; или как региона с непосредственным участием в одной из формирующихся региональных валютно-финансовых систем типа зоны "Евро", зоны "Золотого юаня", зоны "Динар Залива", зоны "Амеро"; или как самостоятельного финансового центра, подкрепленного глобальными инфраструктурными проектами в части транспортно-логистического центра с нефтепроводом восточного вектора геоэкономической ориентации.
Общим моментом для всех трех сценариев являются пространственно-региональные признаки, хотя у каждого из них есть собственная конфигурация, в которой изначально имеет место и борьба за лидирующие позиции, что, как известно, соответствует тенденции глобальной регионализации, с выделением партнеров и соответствующих центров силы. Как видим, для России и, следовательно, для Украины пространство СНГ, тоже одновременно связанное с конфигурацией первой и второй зон, становится малопривлекательным в глобальной конкуренции между регионами со своими лидерами. Поэтому каждой стране, не претендующей на роль центра притяжения или ядра регионального объединения, необходимо определиться со своим местом в одном из конкурирующих регионов, не исключая при этом "нарастающее вовлечение великих держав в управление конфликтами между малыми другими государствами в отдаленных регионах, которые эти державы будут стремиться институционализировать выгодным для них образом". И этот процесс также является составляющей современной глобальной трансформации, несмотря на наличие "мягких" инструментов принуждения, о которых речь уже шла.
Для примера можно сослаться на выводы из анализа Европейской политики соседства (ЕПС), проведенного Национальным инвестиционным советом России и Институтом экономики РАН. В частности, авторы этого анализа отмечают, что Евросоюз действует в СНГ путем усиления попытки "отсечь" Россию от ЕС и от остальных стран — членов СНГ, окружив ее поясом "восточных соседей". В практическом воплощении на восточном направлении ЕПС проявляет себя как стратегия и политика вовлечения постсоветских государств в сферу влияния ЕС и США — как противодействие интеграционной политике России и СНГ. И тут же авторы этого анализа пишут: "Российской стороне нужна собственная политика соседства на "евровосточном" направлении, как составная часть внешней политики". Эти противоречия наглядно свидетельствуют о наличии конфликта интересов между глобальными игроками, совместно участвующими в происходящих процессах новой глобальной регионализации мира, куда вовлечены относительно небольшие государства, экономики которых относятся к малым открытым, зависящим, прежде всего, от экзогенных как политических, так и экономических факторов.
В глобальной региональной пространственной организации, складывающейся на будущее, разные авторы по-разному строят новую региональную конфигурацию, однако в каждой из них практически однозначно утверждается, что США вряд ли превзойдут Западную Европу или Юго-Восточную Азию, и, как результат, "роль США в ближайшие 20-30 лет видится в наименее выгодном для них свете... В такой ситуации реальная конкурентная борьба будет вестись между странами Западной Европы и Японией, причем каждая из этих стран будет стремиться заполучить в союзники США. Полагаю, что экономический альянс США - Япония более вероятен, чем американо-европейский союз. Но в любом случае США вряд ли станут ведущим партнером".
И. Валлерстайн отводит ключевую роль в Юго-Восточной Азии Японии, однако, "...согласно оценке ЦРУ США, по состоянию на 2005 год, ВВП Китая по паритету покупательной способности составляет 8,9 трлн. долларов, а ВВП США -12,3 трлн. долларов, ...по валовому потреблению природных ресурсов Китай уже сравнялся с США. А в ближайшие годы станет крупнейшим и наиболее быстрорастущим потребителем ресурсов... Теперь же Китай из силы, поддерживающей уровень жизни на Западе, начал превращаться в конкурента за этот самый уровень жизни. Грядущие последствия такого принципиального изменения еще не до конца осмыслены западной общественностью". Но мы можем к этому однозначно добавить, что в случае развития событий в Китае и Индии по сценарию доминирования консьюмерических предпочтений в новых глобальных проектах интенсивно растущие экономики, которые будут все больше требовать ресурсов роста (и прежде всего природных), очень быстро сформируется новый конфликт интересов в борьбе за эти ресурсы, преодолеть который без нового инновационного подъема, ведущего к экономному расходованию ресурсов и массовому использованию новых инновационных технологий гуманитарного характера, будет весьма трудно и маловероятно, поскольку это бесконфликтный путь. В противном случае избежать конфликтов вряд ли удастся.
В новых глобального характера координатах в Юго-Восточной Азии ключевая роль отводится Китаю, который оказался наиболее приспособленным к условиям обострившегося глобального финансового и экономического кризиса и не только сохранил высокие темпы роста экономики, но и осуществил стабилизирующее воздействие на финансовую систему США. Это подтвердило возросшую роль Китая в глобальной региональной конкуренции, тогда как оправдался прогноз относительно ЕС, в котором указывалось: "Реальная ситуация в Европе очень сложная. Евросоюз являлся относительно беспроблемным образованием, пока был достаточно сбалансированным экономическим клубом. Сегодня, когда он стал гораздо более разношерстным, когда предпринимаются попытки переформатировать его в супергосударство, количество внутренних противоречий резко возросло". Что касается характера этих противоречий и возможности их развития, то это отдельная проблема, однако есть смысл отметить, что сегодня внутренние проблемы в среде стран ЕС вполне могут перерасти во вторую волну глобального кризиса 2008—2009 гг., от потрясений которого мир еще не оправился. Что касается итогов дискуссии относительно проектов новой конфигурации глобального мира, то можно согласиться с выводом П. Быкова о том, что резкая дестабилизация ситуации в мире — следствие исчерпанности предыдущих глобальных проектов и отсутствия новых.
В качестве одного из таких проектов, важных для Украины и ее ближайших соседей, являющихся участниками первой и второй зон, о которых речь уже шла, рассматривалось региональное объединение СНГ, образовавшееся после распада СССР. Однако современные исследования трансформационных изменений в региональном пространстве этих стран показали, что распад СССР привел к дезинтеграции постсоветского пространства, и, "хотя в целом постсоветское пространство подвержено преимущественно центробежным силам, на нем все же сохраняется ядро, эволюция которого определяется центростремительными факторами". Особенно это касается субрегиона СНГ среди стран ЕврАзЭС, включающих, в частности, Россию, Беларусь и Казахстан. Вместе с тем, по результатам исследования Е. Винокурова и А. Либмана, Казахстан одновременно является вторым интеграционным ядром на отдельных рынках. По мнению ученых, эти результаты "четко свидетельствуют о существовании противоречия между издержками поиска консенсуса и спросом на интеграцию", что, с их точки зрения, есть один из основных барьеров на пути регионального взаимодействия, в котором также наблюдается усиление роли Китая. Кроме того, по всей видимости, идет процесс формирования нового центра интеграционного взаимодействия в Центральной Азии, в котором будет расти роль Казахстана. Однако Восточный проект глобализации мира имеет ряд системных рисков в развитии глобального регионального проекта по обеспечению доминирования Азии в XXI в. как возможной стратегии установления нового глобального порядка:
— внутриполитическая нестабильность и невозможность успешного импорта демократии при слабом среднем классе;
— ошибочные (банальные) представления об укреплении мира и стабильности в регионе за счет импорта демократии (в том числе и военными средствами);
— конфликт между медленной демократизацией и потенциальной политической дестабилизацией;
— структурные риски, связанные с демографическим бумом, следствием чего являются проблемы обеспечения продуктами питания, нехватка рабочих мест, прорехи в системе здравоохранения, рост преступности, наркомания, торговля оружием, разрушение окружающей природной среды, потенциальная межгосударственная напряженность;
— бедность и проблемность ее преодоления;
— увеличение нагрузки на ресурсы, рост потоков беженцев, миграционный прессинг на Европу и Америку;
— стремительный рост потребности в энергии, разрушительное влияние этого процесса на окружающую природную среду и на климат, нарушение равновесия на мировых энергетических рынках, усиление конкуренции и рождение конфликтов на этих рынках;
— распространение эпидемий, снижение уровня здоровья как местного населения, так и населения окружающих стран и регионов глобального мира;
— разрушение окружающей природной среды из-за экономического роста и урбанизации жизни, несущей загрязнение вод и воздуха, а также накопление мусора;
— отсутствие безопасности, терроризм и распространение оружия массового уничтожения.
Вместе с тем, как указывает Э. Зандшнайдер, несмотря на системные риски, "радикальным общественным преобразованиям в Азии свойственна тяга к улучшению, а не отчаянное отставание достижений предыдущих поколений. Европейские ревнители устоев вполне могли бы отрезать себе "горбушку" от инновативного каравая Азии". Тем более индустриальная мощь европейских государств и компаний с имеющимися механизмами ее глобального распространения позволяет им не только получить для себя новые рынки, но и поддержать процессы постиндустриального развития на будущее, развивая, совершенствуя и распространяя индустриальные технологии и культуру управления, укрепляя тем самым свое влияние на Востоке, где стремительно развивается Китай, подтверждающий выводы профессора Д. Арричи о том, что сегодня А. Смит находится в Пекине.
Все сказанное означает, что в Европейском глобальном проекте достаточно четко и на идеологическом, и на практическом уровнях просматривается стремление к движению, смысл которого заключается в индустриальном походе на Восток, который, вероятнее всего, может осуществляться, в том числе, и через территории стран, лежащих на пути этого движения, куда входят Беларусь, Россия и Украина. Возможно, в этом в настоящее время заложен глубокий смысл развития архитектоники Европейского экономического пространства (ЕЭП) в посткризисный период, когда и рост экономики, и усиление влияния среднего класса, а следовательно — и демократизация общественной жизни, будут последовательно распространяться на Восток, включая и нашу страну.
Возможно, этому проекту и не суждено осуществиться, поскольку уже сегодня, по крайней мере, в Украине, западный вектор развития замещается восточным путем вытеснения с ее внутреннего рынка традиционно сильных западных производителей в сфере индустриальных технологий китайскими машинами и механизмами. Иначе говоря, в таком направлении в борьбу за рынки основательно включился Китай, который и дальше будет конкурировать с индустрией Запада, особенно если учесть массовую подготовку инженерных кадров в Китае и весьма невысокое стремление молодежи западных стран, и не только западных, но и, например, в Украине, к овладению инженерными специальностями, что ставит перед Западом задачу обеспечить свое развитие трудовыми ресурсами как одну из приоритетных.