murakami_princesse_kotoroy_bolshe_net (Антология Харуки Мураками), страница 2

бережно, как единственного ребенка. Отличница и к тому же красавица,

любимица учителей и предмет внимания одноклассников - вот что за жизнь была

у нее в школе. Разговор этот я вел не с ней самой, так что неясно, где тут

кончается истина - но все довольно правдоподобно. Кроме того, еще маленькой

она начала учиться на фортепиано и здесь тоже дошла до приличного уровня.

Только раз у кого-то в гостях я слышал, как она играет. В музыке я

разбираюсь не слишком хорошо и кроме эмоциональной глубины исполнения мне

трудно что-либо оценить. Она касалась клавиш отрывисто, как танцуя, и ни в

одной ноте не было ни малейшей ошибки.

Само собой, окружающие прочили ей консерваторию и карьеру профессиональной

пианистки, как вдруг она, вопреки всем ожиданиям, без сожаления забросила

фортепиано и поступила в художественный институт. А там стала изучать дизайн

и окраску кимоно. Для нее это была совершенно незнакомая сфера, но ее

выручала интуиция, впитанная с детства - ведь она росла, окруженная

старинной одеждой. И в этой области она обнаружила талант, и здесь ее

заметили. Короче говоря, за что бы она ни бралась, у нее все получалось

как-то лучше, чем у остальных. Лыжи, плавание, парусный спорт - везде она

была на высоте.

И по этой причине никто вокруг не мог ткнуть пальцем и сказать: вот здесь у

нее слабое место. Ее нетерпимость объясняли артистическим темпераментом, а

истерические наклонности списывали на повышенную сенсибильность. Так она

стала в компании королевой. Жила в Нэдзу, в стильном многоквартирном доме,

где ее отец в порядке борьбы с налогами снимал четырехкомнатную квартиру,

якобы для работы. Когда случалось настроение, молотила по фортепьяно; а шкаф

был битком набит новыми нарядами. Стоило ей хлопнуть в ладоши (выражаясь

фигурально, конечно), как несколько любезных поклонников оказывались рядом,

чтобы помочь. Многие верили, что в будущем она добьется изрядных успехов в

своей специальности. Тогда казалось, что не существует решительно ничего,

что могло бы помешать ее движению вперед. "Тогда" - это примерно в

семидесятом или семьдесят первом году.

Один раз, при странных обстоятельствах, я ее обнимал. Это не значит, что я

занимался с ней сексом - просто физически обнимал, не более. Дело было так:

мы напились и спали вповалку, а потом оказалось, что она как раз возле меня.

Ситуация самая обычная. Однако даже сейчас я помню все на удивление

отчетливо.

Я проснулся в три часа ночи и вдруг увидел, что она лежит со мной под одним

одеялом и сладко посапывает. Было начало июня, самый сезон для спанья

вповалку - но, поскольку за неимением матрацев мы улеглись прямо на татами,

то все суставы теперь ныли, несмотря на молодость. К тому же моя левая рука

была у нее вместо подушки - я не мог ей даже пошевелить. Жутко, безумно

хотелось пить, но скинуть ее голову с руки не было никакой возможности.

Тихонько обнять ее за шею, приподнять голову и высвободить руку тоже никакой

возможности не было. В самый разгар этой операции она могла бы проснуться и

истолковать мои действия совершенно неверно - разве смог бы я такое вынести?

В общем, немножко поразмыслив, я решил ничего не делать и подождать, пока

ситуация изменится. Вдруг она будет ворочаться? Я тогда изловчился бы,

вытащил бы из-под нее руку и сходил бы попить. Но она даже не вздрагивала.

Повернувшись лицом ко мне, она дышала размеренно и методично. Ее теплое

дыхание увлажняло рукав моей рубашки, производя странное щекочущее ощущение.

Думаю, я прождал так пятнадцать или двадцать минут. Она все не шевелилась, и

в конце концов я примирился с невозможностью дойти до воды. Терпеть жажду

было трудно, но смерть от нее пока не грозила. Изо всех сил стараясь не

шевелить левой рукой, я повернул голову и, заметив чьи-то сигареты и

зажигалку, валявшиеся в изголовье, потянулся за ними правой. После чего,

прекрасно понимая, что это только усилит жажду, закурил.

На самом же деле, когда я кончил курить и засунул окурок в ближайшую банку

из-под пива, случилось чудо - жажда слегка ослабла. Я вздохнул, закрыл глаза

и попытался снова уснуть. Рядом с квартирой проходила скоростная автострада;

звук плоских, словно раздавленных, шин полночных грузовиков за тонким

стеклом окна слегка сотрясал воздух в комнате, проникая в нее и смешиваясь с

сопением и похрапыванием нескольких человек. Меня посетила мысль, которая

обычно посещает проснувшегося посреди ночи в чужом доме: "А что я,

собственно, здесь делаю?" В самом деле - не было никакого смысла, ну просто

полный ноль.

Вконец запутавшись в отношениях со своей подругой, я оказался на улице и

нагрянул жить к приятелю. Не занимаясь лыжами, влился в какую-то непонятную

лыжную компанию. И теперь, в довершение всего, рука моя служит подушкой

девчонке, которая нравиться мне никак не может. Подумать обо всем этом - и

впадешь в уныние. Думаешь: да разве этим надо сейчас заниматься? Но когда

дело доходит до вопроса, чем же именно надо заниматься, то никакого ответа

не вырисовывается.

Я отказался от мысли заснуть, снова открыл глаза и бездумно уставился на

фонарик светлячка, болтавшегося под потолком. Тут она заворочалась у меня на

левой руке. Однако, руку не выпустила, а наоборот, как-то скользнула в мою

сторону и тесно ко мне прижалась. Ее ухо пришлось на кончик моего носа;

чувствовался еще не выветрившийся аромат одеколона и едва заметный запах

пота. Слегка согнутые ноги ее лежали у меня на бедре. Дышала она так же, как

и раньше, спокойно и методично. Теплое дыхание долетало до моего горла, а в

такт ему поднималась и опускалась мягкая грудь, упиравшаяся мне в бок. На

ней была облегающая рубашка из джерси, заправленная в юбку-клеш, и я мог

четко прочувствовать все линии ее тела.

Положение было странное до невозможности. При ином раскладе, с другой

девчонкой, разве не смог бы я от души порадоваться такому повороту? Но с ней

я впадал в смятение. Честно говоря, я вообще понятия не имел, что придумать

в подобных обстоятельствах. Да тут и никакая придумка не помогла бы -

слишком уж дурацкой была ситуация, в которую я попал. К тому же, еще больше

усугубляя картину, мой пенис, прижатый ее ногой, начал понемногу твердеть.

Она все сопела в том же духе - но, думал я, она ведь должна прекрасно

улавливать изменения формы моего пениса. Чуть погодя, будто бы нисколько и

не просыпаясь, она тихонько просунула руку и обняла меня за спину, а потом

чуть повернулась у меня на руке. Теперь ее грудь еще теснее прижалась к

моей, а пенис прижался к мягкому низу ее живота. Положение стало хуже

некуда.

Загнанный в такую вот ситуацию, я, конечно, в известной мере на нее злился -

но вместе с тем объятие с красивой женщиной несет в себе элемент некоего

жизненного тепла - и меня всего обволакивало это одуряющее, газообразное

чувство. Мне уже было никуда не убежать. Она отлично чувствовала все мое

душевное состояние, и от этого я снова злился - но перед лицом чудовищного

дисбаланса, который являл мой распухший пенис, злость теряла всякий смысл.

Плюнув на все, я закинул свою свободную руку ей за спину. Теперь

окончательно получалось, что мы обнимаемся.

Однако и после этого мы оба делали вид, что крепко спим. Я чувствовал своей

грудью ее грудь, она ощущала областью чуть ниже пупка мой твердый пенис - и

мы долго лежали, не шевелясь. Я разглядывал ее маленькое ухо и линию мягких

волос, она не сводила глаз с моего горла. Притворяясь спящими, мы думали об

одном и том же. Я представлял, как мои пальцы проскальзывают в ее юбку, а

она - как расстегивает молнию на моих брюках и дотрагивается до теплого,

гладкого пениса. Чудесным образом мы могли прочитывать мысли друг друга. Это

было очень странное ощущение. Она думала о моем пенисе. И пенис мой, о

котором она думала, казался мне совершенно не моим, а чьим-то чужим. Однако,

что ни говори, то был мой пенис. А я думал о маленьких трусиках под ее юбкой

и о жаркой вагине под ними. И возможно, что она ощущала свою вагину, о

которой я думал, так же, как я ощущал свой пенис, о котором думала она. Хотя

кто его знает - может, девчонки ощущают свои вагины совершенно иначе, чем мы